, – доносил князь Мадатов[904], – в каком страхе и беспорядке происходило бегство неприятеля даже близ Зейвы». Два лагеря с палатками, наполненными разными жизненными припасами, тысяча четвертей пшеницы, сто пудов пороха и много свинца остались в руках победителя. Последнее приобретение было весьма важно, так как войска вообще нуждались в продовольствии, и, прежде чем двигаться вперед, князь Мадатов принужден был заняться собранием хлеба и скота не только для своего отряда, но и для тех войск, которые предполагалось отправить в Карабаг для освобождения от блокады Шуши и очищения провинции от неприятеля. «В настоящих обстоятельствах, – писал Ермолов[905], – действия против Аббас-Мирзы есть важнейший предмет, и по числу войск, которыми могу располагать, я употребил на оный все возможные средства».
Средства эти были почти ничтожны. В промежуток времени с 3 до 5 сентября главнокомандующий успел сосредоточить в селении Муганло шесть рот 7-го карабинерного полка, одну роту 41-го егерского, 8 орудий и подчинил их вместе с отрядом князя Мадатова общему начальству генерал-адъютанта Паскевича. «Известная храбрость и военная репутация сего генерала, – доносил Ермолов, – делают его полезным мне сотрудником, тем более что он имел счастие приобрести полную доверенность вашего императорского величества».
Сознавая, что передача новому лицу командования войсками без всякой причины и в то время, когда наступление выразилось столь блестящим успехом, должна была удивить и огорчить князя Мадатова, Ермолов просил его стать выше обстоятельств и помнить, что при тогдашнем состоянии дел необходимо устранить свою личность и действовать единодушно. «Не оскорбитесь, ваше сиятельство, – писал Алексей Петрович[906], – что вы лишаетесь случая быть начальником отряда, тогда как предлежит ему назначение блистательное. Конечно, это не сделает вам удовольствия, но случай сей не последний, и вы, без сомнения, успеете показать, сколько давнее пребывание ваше здесь, столько знание неприятеля и здешних народов может принести пользы службе государя. Употребите теперь деятельность вашу и помогайте всеми силами новому начальнику, который, по незнанию свойств здешних народов, будет иметь нужду в вашей опытности. Обстоятельства таковы, что мы все должны действовать единодушно».
Поставляя главнейшею целью действий генерал-адъютанта Паскевича очищение Карабага, главнокомандующий ожидал, что он встретит там большое сопротивление, «ибо есть известие, – доносил он, – что шах сам должен быть в Карабаге[907]. По мнению Ермолова, персияне должны были встретить Паскевича или около Шуши, или же, не принимая боя, отступить за Араке. В первом случае атаку персидского лагеря следовало произвести со стороны Ах-Оглана, так как, по полученным сведениям, со стороны Шах-Булага и Аскаранского ущелья все дороги были перекопаны неприятелем, и горные ущелья во многих местах так тесны, что неприятель мог удобно защищаться с небольшими силами. К тому же движение наше на Ах-Оглан отрезывало персиян от единственной переправы у Худаферинского моста, и можно было быть уверенным, что неприятель постарается поспешить отступлением. В таком случае главнокомандующий разрешал преследовать его, но только до тех пор, пока он не перейдет за Араке.
«Отряд, идущий в Карабаг, – писал Ермолов Паскевичу[908], – должен находить продовольствие на местах. Князь Мадатов, заняв Елисаветполь, соберет там столько хлеба, что отряд может взять оного с собою дней на пятнадцать. Будет собрано также некоторое количество скота, с помощью которого отряд может довольствоваться около 20 дней. Сего времени слишком достаточно, чтобы принудить неприятеля к отступлению от Шуши. В Карабаге отряд, достигнув до Ах-Оглана, будет уже иметь позади себя плоскости, на коих находятся главнейшие посевы, и, следовательно, найдет достаточное средство к продовольствию. Сверх того, с отступлением персиян, армянское население ободрится: многие из татар не участвуют в измене или увлечены в оную поневоле. Все они будут служить усердно или по крайней мере будут способствовать в отыскании средств продовольствия.
С вашим превосходительством отправляю начальника корпусного штаба, генерал-майора Вельяминова. В течение 10 лет через него проходили все дела; он имел несколько особенных от меня поручений и потому мог узнать многие лица, обычаи и образ понятий здешних народов, их образ войны и многие местные обстоятельства, относящиеся до здешнего края. Сими сведениями может он быть для вас полезным».
Получив такую инструкцию, генерал-адъютант Паскевич 5 сентября выехал из Тифлиса и, приняв начальство над войсками, собранными в селении Муганло, двинулся к Елисаветполю. Ревнивый к своей славе и опасаясь, что князь Мадатов вырвет из его рук победные лавры, Паскевич с дороги отправил предписание князю не предпринимать без него наступления и, в случае приближения Аббас-Мирзы, держаться в Елисаветполе. По пути следования Паскевич присоединил к себе отряды, оставленные на реках Гассансу и Акстафе, и 10-го числа вступил в Елисаветполь, имея в своем распоряжении, вместе с бывшим отрядом князя Мадатова, 10 319 человек[909] с 24 орудиями.
Одним из первых донесений Паскевича было заявление о важности одержанной победы при Шамхоре, так как, по его словам, вся дорога на расстоянии 20 верст была усеяна мертвыми телами. В первое время отношения между Паскевичем и князем Мадатовым были вполне дружеские. «Князь Мадатов, – доносил Паскевич, – здесь весьма нужный человек. Он, бывши из первых помещиков в Карабаге и знавши здешние языки, большое влияние имеет на здешние народы»[910].
Князь Мадатов передал Паскевичу, что по сведениям, им полученным, Аббас-Мирза имеет намерение угнать жителей за Араке, для чего и делает уже все распоряжения. На этом основании князь Мадатов считал необходимым двинуться как можно скорее в Карабаг, тем более что в Шуше оставалось весьма мало продовольствия и укрывшиеся в крепких местах армяне со своими семействами просили помощи. Главнокомандующий также торопил Паскевича выступлением. «В крепости Елисаветпольской, – писал он[911], – довольно хлеба, следовательно, вам надо только добавить сколько нужно, что от самих городских жителей, надеюсь, вы получить можете без потери времени».
Между тем в 10 часов утра И сентября партия казаков открыла неприятельскую конницу в шести верстах от нашего лагеря по дороге к Карабагу. Генерал-адъютант Паскевич же выслал навстречу неприятеля семь рот пехоты с шестью орудиями, эскадрон драгун, оба казачьих полка и грузинскую милицию, но персияне тотчас же отступили. На следующий день, в двух верстах от лагеря, Паскевич произвел маневр предполагаемого сражения, с построением войск в две шеренги, чтобы приучить их к действию в таком строе[912].
Смотря на войска с предвзятою мыслью, Паскевич находил их недисциплинированными, дурно одетыми и в боевом отношении никуда не годными. «Нельзя представить себе, до какой степени они мало выучены, писал Паскевич императору накануне Елисаветпольского сражения, – Боже сохрани с такими войсками быть первый раз в деле; многие из них не умеют построить каре или колонну, – а это все, что я от них требую. Я примечаю даже, сами начальники находят это ненужным. Слепое повиновение им не нравится, – они к этому не привыкли; но я заставлю их делать по-своему».
Одержать победу с такими войсками мог только начальник с блестящими военными дарованиями, человек, выходящий из ряда обыкновенных, энергичный и стойкий. Не такой ли характеристики искал себе Паскевич? Чтобы получить ее и иметь возможность сказать, что он, а не кто другой подготовил войска к победе, Паскевич, накануне сражения, по его собственным словам, «в течение нескольких часов делал всем отрядам движения вправо, влево, вперед и обратно, учил строиться из каре в колонну и из колонны в каре». Едва ли эти часовые учения принесли более пользы, чем полувековой боевой опыт, хотя Паскевич после своих учений выражал готовность встретиться с неприятелем.
Около полудня 12 сентября персидская конница вновь появилась на том же самом месте, где она видна была накануне, но, заметив учение наших войск, поспешно скрылась. По числу и составу ее можно было предполагать, что за нею двигалась вся армия персидская, что и подтвердилось полученными вечером известиями[913]. Выбежавшие из персидского стана армяне: Александров, служивший переводчиком у Аббас-Мирзы, и мелик Юсуф, карабагский житель, объявили, что персидская армия находится на реке Курак-Чае, в 20 верстах от Елисаветполя, и что Аббас-Мирза намерен атаковать нас в ту же ночь. Граф Симонович в своих записках говорит, что Паскевич сначала предполагал встретить наступающих в узких улицах города; по намерение это было оставлено, вследствие энергических указаний князя Мадатова о той опасности, которой могли подвергнуться войска от такого расположения. Мадатов требовал наступления и был поддержан начальником штаба Вельяминовым.
Уступая настояниям, Паскевич неохотно следовал советам сослуживцев Ермолова, не доверял им и был недалек от уверенности, что они желают посягнуть на его честь и доброе имя. При такой подозрительности Паскевич, конечно, должен был переживать тяжелые минуты, преувеличивать опасность и силы неприятеля и умалять свои собственные средства. Он сам тщательно расспрашивал перебежчиков и лазутчиков, показания которых сходились, впрочем, на том, что 12-го числа персидский принц прибыл на реку Курак-Чай, и тогда же к нему присоединились до 300 человек карабагской конницы, 200 человек шекинцев, 200 человек ганжинцев (елесаветпольских татар) и до 100 человек джаробелоканцев