С рассветом 13 сентября Аббас-Мирза выступил из лагеря со всеми своими силами, состоявшими из 15 000 регулярной пехоты, 20 000 кавалерии и иррегулярной пехоты, 25 орудий и большого числа фальконетов, столь любимых персиянами. Находившиеся в разведках казаки тотчас же дали знать о приближении неприятеля, и по приказанию генерал-адъютанта Паскевича войска наши построились в боевой порядок, но тщетно ожидали появления противника, остановившегося в девяти верстах от Елисаветполя и не двигавшегося вперед.
Тогда Паскевич решился идти навстречу персиянам и атаковать их. Оставив в лагере обоз и тяжести под прикрытием двух рот Херсонского гренадерского полка и двух орудий, он в 7 часов утра двинулся вперед в следующем боевом порядке: на правом фланге шел батальон 41-го егерского полка, построенный в двух колоннах; в центре были расположены 12 батарейных орудий, а на левом фланге – батальон Ширванского полка, также в двух колоннах; фланги первой линии прикрывались кавалериею: правый двумя казачьими полками, а левый грузинскою милициею; во второй линии на правом фланге находился батальон 7-го карабинерного полка в двух колоннах, а две его роты, построенные в каре, находились при двух орудиях и в расстоянии 100 сажен от правого фланга второй линии; точно такое же расположение было придано батальону Грузинского гренадерского полка, составлявшему левый фланг второй линии. Обе линии были поручены генерал-майору князю Мадатову. Нижегородский драгунский полк, разделенный подивизионно, стал против интервалов первых двух линий, а за ними следовал резерв в трех колоннах, состоявший из шести рот Херсонского гренадерского полка и имевший перед собою остальные шесть орудий[915].
В семи верстах от Елисаветполя, на возвышении, называемом Зазал-Арх, войска наши остановились, а кавалерия, прикрывавшая фланги во время движения, выслала сильные разъезды для наблюдения за неприятелем.
Около 10 часов утра, от Курак-Чайской почтовой станции показался неприятель, густою, сплошною массою приближавшийся к позиции, занятой русским отрядом. Войска Аббас-Мирзы шли с распущенными знаменами и барабанным боем. Князь Мадатов обходил ряды пехоты, располагал орудия на позициях и ободрял солдат. Его спокойствие служило ручательством в успехе.
– Стой смирно, – говорил он пехоте, подпускай персиянина, ему труднее будет уходить.
Подъехав к казакам, начальник боевых линий говорил им: «Держитесь час, – неприятель подастся»[916].
Персияне подходили, однако ж, все ближе и ближе и наконец, остановившись не далее пушечного выстрела, стали развертываться вправо и влево.
Местность, на которой находились оба противника, представляла равнину; имевшую весьма малую покатость к р. Куре. Наша позиция пересекалась несколькими оврагами, до сажени глубиною, в которых часть наших войск могла укрыться от неприятельских выстрелов, до самой решительной минуты атаки. Персияне расположились полумесяцем, за которым в резерве стоял хаз-батальон или телохранители Аббас-Мирзы. В центре боевой линии были поставлены 18 орудий, а за ними стояли в три линии тавризские батальоны и батальон, составленный из беглых русских солдат. По обоим флангам стояла конница и по шести батальонов пехоты с орудиями. За пехотою в центре и за кавалериею правого фланга были поставлены фальконеты (зимбурат) на верблюдах. Весь полукруг персидской армии представлял дугу около трех верст длины и одну в поперечнике. Левым флангом командовал Аллах-Яр-хан, зять шаха; правым флангом – Мехмет-Мирза, старший сын Аббас-Мирзы; центром – сам наследник персидского престола и резервом – второй сын его, Измаил-Мирза[917]. Вогнутость персидского боевого порядка была настолько велика, что когда Паскевич остановился для окончательного приготовления к бою, то фланги неприятельской армии были почти в тылу наших резервов.
Противники около часа стояли неподвижно, и, по-видимому, ни та ни другая сторона не хотела начинать. Сравнивая свои и неприятельские силы, Паскевич стал колебаться и, по словам Давыдова, намерен был отступить под защиту города; но настояния князя Мадатова и Вельяминова заставили его принять сражение. Наши батальоны двинулись вперед. Персияне с напряженным вниманием следили за приближением их и были вполне уверены, что русские идут внутрь их полулуния, как в ловушку.
День был совершенно тихий и безветренный. Подойдя на полупушечный выстрел, колонны наши снова остановились.
«Паскевич, – пишет участник[918], – осмотрев местность, остановил свой отряд, слез с лошади, велел подать барабан за фронт и уселся в глубоком раздумье. Ужасные мысли должны были бродить в голове Паскевича, находившегося посреди войск, преданных до фанатизма его предместнику, Ермолову. Уже тогда вкралось в Паскевича недоверие к «ермоловским», он так называл сподвижников этого славного генерала, постоянно подозревая, что они подводят его славу под неудачи».
Вельяминов первый подъехал к Паскевичу, сидевшему на барабане, с головою, поникшею на руку, опертую на колене, и доложил ему, что время атаковать неприятеля.
Паскевич поднял голову, сурово взглянул на подъехавшего и промолвил: «Место русского генерала под ядрами». Вельяминов повернул лошадь, выбрал курган перед фронтом, слез с коня и лег на подостланную бурку, под градом ядер, вырвавших несколько лошадей его конвойной команды».
Горячий по натуре и возбужденный еще более остановкою в наступлении, князь Мадатов подскакал к Вельяминову с упреком и спросил, что он делает и чего ждет?
– Я исполняю приказание находиться под ядрами, – отвечал он со своею неподражаемою флегмою.
Князь Мадатов поскакал к Паскевичу с просьбою позволить ему немедленно атаковать неприятеля, а то эта золотоголовая (кизил-баш) сволочь, говорил он, опомнится и шапками закидает русский отряд. Паскевич, в знак согласия, махнул рукой. Князь Мадатов вернулся к Вельяминову со словами: «Отдавай приказания».
– Пошли Левковича, – говорил Вельяминов, – с его дивизионом Нижегородского драгунского полка в атаку проломить центр неприятеля; батальонам Ширванского полка Юдина и Овечкина, с двумя орудиями, но без ранцев и киверов, вели беглым шагом следовать за драгунами, и, когда неприятельская кавалерия с флангов понесется окружать нижегородцев, ей в хвост ударить картечью – и в штыки. Казаков пошли прикрывать фланги ширванцев; когда же вся эта персидская толпа пустится утекать, казаки будут близко к ней и им станет удобно преследовать опрокинутого неприятеля.
Пока Вельяминов и князь Мадатов рассуждали о плане атаки, граф Симонич также обратился к Паскевичу с просьбою позволить атаковать неприятеля.
– Наши кавказские солдаты, – говорил граф, – не привыкли обороняться; они нападают.
– Уверены ли вы в победе? – спросил Паскевич.
– Уверен, и вот мой товарищ Греков тоже отвечает головой за успех.
– Ну так идите с Богом.
Граф Симонич и полковник Греков поскакали к ширванцам, но в это время, как бы по сигналу, открылась канонада с обеих сторон и, при полном безветрии, почти непроницаемый дым покрыл все поле сражения. Под прикрытием его персияне двинули против нашего левого фланга 18 батальонов, которые подошли на полуружейный выстрел прежде, чем наша батарея успела произвести картечный выстрел. Следом за пехотой неприятельская конница, обскакав первую линию, направила свой удар на две роты Грузинского полка, стоявшие в каре уступом между первою и второю линиями. Высланные вперед стрелки Грузинского полка быстро отступили в каре и под удары персидской конницы попали казаки и татары левого фланга. Не выдержав атаки, они повернули и поскакали назад.
Теперь участь сражения зависела, можно сказать, от одного мгновения и находчивости. По словам Симонича, в это время Паскевич обходил пешком интервалы линий и случайно, в сопровождении только одного адъютанта, очутился в толпе в беспорядке отступившей татарской милиции. Спокойствие главного начальника и его хладнокровие заставили татар опомниться, и они, остановившись, стали строиться.
Между тем кавалерия и сарбазы, направлявшиеся на каре рот Грузинского полка, совершенно неожиданно для них, наткнулись на небольшой, но весьма крутой овраг, который издали не мог быть ими замечен. Неприятель остановился и попал под сильный огонь грузинцев, а оправившиеся казаки и татары стремительно атаковали его. Лишившись стремительности удара, а с ним и увлечения, не имея возможности переправиться через овраг и поражаемые учащенным огнем нашей пехоты, персияне при самом начале атаки казаков и татар повернули назад и, обнажив свою пехоту, рассыпались по полю.
Паскевич вызвал из резерва батальон Херсонского полка с четырьмя орудиями и приказал командиру Нижегородского драгунского полка, генералу Шабельскому, атаковать сарбазов. 8-й эскадрон врезался в неприятельскую пехоту с фронта, а 2-й эскадрон охватил ее с флангов и тыла. Неприятель был почти уничтожен, и напрасно персидская конница старалась выручить сарбазов – опрокинутая пехота бежала с поля сражения, оставив в руках нижегородцев свое знамя. Прибывшему на место боя батальону Херсонского полка оставалось только преследовать рассеянного неприятеля и оказать помощь пехоте, боровшейся с персиянами в центре.
Стоявший в первой линии ширванский батальон прежде других бросился в штыки, а за ним грузинский гренадерский и батальон 41-го егерского полка. Персияне встретили атакующих картечью настолько сильною, что боевые наши батальоны не могли дойти до рукопашной схватки. «Вдруг, – доносил Паскевич[919], – солдаты бросают ранцы и бегут на картечь и пули, опрокидывают неприятеля и две версты его преследуют так, что он расстроенный побежал»[920]