В составе отряда находилось:
На следующий день мост был восстановлен, но оказался столь узким, что годился только для переправы пехоты и кавалерии, часть которой и была переправлена на Муганскую степь для разъездов и открытия следов неприятеля. Оказалось, что Мустафа-хан и его сообщники направились вверх по Араксу[944] к Карадагу, а бывшие при нем сарбазы – по дороге к Ардевилю. Почти следом за ними явился на Муганской степи и хан Бакинский.
Окружив город и крепость прибывшими с ним персидскими войсками, бакинский Гуссейн-хан прервал сухопутное сообщение, но штурмовать крепость не отваживался, обеспеченный достаточным продовольствием, гарнизон решился защищаться до последней крайности, хотя и с малою надеждою на успех. Будучи малочислен, он к тому же состоял из людей старых и дряхлых, так что начальник его, полковник барон Розен, принужден был вооружить нестроевых и армян. Всех этих людей едва хватало для занятия батарей и прислуги при орудиях; стены же крепости оставались без всякой обороны и даже без караулов. При таких условиях крепость была удержана нами, и барон Розен не приписывал себе особых заслуг в ее защите, а говорил, что в этом «есть Всемогущего Бога покровительство, ослепившего неприятеля понять состояние наше»[945].
Прибытие, в октябре, двух наших судов к ленкоранским берегам облегчило положение Баку, куда были перевезены две роты Каспийского морского батальона. С прибытием их и с появлением в Ширвани отряда полковника Мищенко, бакинский хан, опасаясь быть отрезанным с сухого пути и с моря, признал более удобным удалиться на Муганскую степь. Изменник Мир-Гасан-хан Талышинский все еще оставался в Ленкорани, но бомбардирование города нашими судами заставило его отправить семейство в горы к Ардевилю.
Население мало-помалу возвращалось в свои жилища. Бакинская и Кубинская провинции были успокоены и волнения происходили только в Шекинской провинции, где еще оставались бывший хан и его дети. Полковник Мищенко выступил было против них, но на пути узнал, что к Пухе подходит сам главнокомандующий, и потому отступил к Джавату[946].
Переправившись 17 октября через реку Алазань, А.П. Ермолов 19-го пришел в Нуху с отрядом из лейб-гвардии Сводного полка, роты Грузинского гренадерского, полутора батальонов Ширванского[947], двух рот 41-го егерского и трех казачьих полков с 18 орудиями[948]. При появлении русских войск хан и бывшие с ним персияне бежали столь поспешно, что посланные для преследования казаки не могли их догнать. Простой народ встретил русские войска с радостью, но большинство беков бежало вместе с ханом. Они распускали слух, что Аббас-Мирза со значительными силами стоит у Худаферинского моста; что он только на время оставил наши мусульманские провинции и что занять их опять не замедлит[949]. Разоренные и ограбленные жители со страхом встречали подобные известия, и оставить их без покровительства войск было невозможно. Остановка и продолжительное наше бездействие ободрило Аббас-Мирзу, и он, действительно приблизившись к реке Араксу, стал переправлять через нее небольшие конные партии, для грабежа в наших пределах. Персияне забирали хлеб и ячмень у жителей и принуждали их переселяться в свои пределы. Дабы прекратить такие беспорядки, Паскевич просил разрешения двинуться вперед и в случае нужды перейти даже и через Араке. Движение это вызывалось следующими соображениями: 1) получить точные сведения о силах и расположении противника; 2) заставить Аббас-Мирзу отодвинуться от Аракса, и если бы он вздумал держаться в горах и ущельях, то удачным нападением на него показать, что и это положение его небезопасно; 3) движением вперед угрожать сообщениям Аббас-Мирзы с Тавризом; 4) возвратить часть семейств, увлеченных персиянами и находившихся еще близ Аракса; 5) отогнать скот и захватить ближайшие запасы персиян и обеспечить ими продовольствие собственного отряда. Главнокомандующий согласился удовлетворить желание Паскевича, но, зная хорошо край и противника, не ожидал от экспедиции ничего важного, ибо, говорил Ермолов[950], «неприятель, не имеющий достаточно сил, противиться не станет».
Оставив в лагере больных и вагенбург под прикрытием роты Херсонского гренадерского полка с двумя орудиями, Паскевич с остальными войсками двинулся к Худаферинскому мосту. Выступив в шесть часов утра 24 октября, он на реке Козлучае узнал, что Аббас-Мирза отступил к Ханбагу, в 20 верстах от Худаферинского моста. Отряд тотчас же был повернут и направлен на брод у деревни Маральян и остановился на ночлег у селения Кауджак. По причине нескольких крутых подъемов и спусков переход был затруднителен, отчего обоз и арьергард прибыли на ночлег поздно вечером. Посланная ночью партия татар и армян не открыла неприятеля, и утром 25 октября отряд продолжал свое движение. На пути Паскевич узнал, что Аббас-Мирза 24-го числа имел ночлег на реке Кара-пашалы и тянется на ардебильскую дорогу. Войска прибавили шага и в тот же день начали переправу через Араке. Высланные рекогносцировочные отряды не находили нигде сколько-нибудь значительных персидских сил.
При движении 26 октября главных сил через ущелье Хотай к реке Карапашалы явился лазутчик, объявивший, что Аббас-Мирза распустил до весны все свои войска и с небольшим только конвоем направляется к Ардевилю. Атаковать или преследовать было некого, и Паскевичу оставалось только принять меры к возвращению в более широких размерах пограничных наших жителей, угнанных персиянами при их бегстве. С этою целью были разосланы отряды по разным направлениям, а главные силы дошли до реки Карапашалы, потом повернули вниз по реке Даравурту и, дойдя до Аракса, переправились обратно у Асландузсвого брода. В этом месте Араке течет быстро, имеет 70 сажен ширины и около 3 футов глубины. Для обеспечения перехода людей были поставлены в воде восемь орудий, соединенных между собою канатом. «Люди шли один за другим, держась за канат; для облегчения их ружья перевезены на арбах, на которых также переправлены больные и слабые. Ниже переправы поставлены были конные казаки, а на берегу – надежные из солдат пловцы для подания в случае нужды помощи».
Переправа продолжалась восемь часов, и на той стороне, для прикрытия переправляющихся семейств и отогнанного скота, был составлен арьергард из шести рот 7-го карабинерного полка, казаков и четырех орудий. На другой день, т. е. 31 октября, к двум часам пополудни, все было уже переправлено на нашу сторону. Последствием этой экспедиции было возвращение 268 семейств, отогнание 5574 штук разного рода скота, обеспечивавшего отряд продовольствием на 40 дней[951].
Сверх весьма важного материального приобретения, экспедиция за Араке имела значительное нравственное влияние, ибо персияне не могли считать гор своих неприступными для русских. Они видели, что наши войска, подымаясь на самые крутые возвышенности и спускаясь в глубокие ущелья, прошли их не только с пехотою, кавалериею, но и с батарейными орудиями. Экспедиция эта еще более убедила Паскевича в необходимости быстрого и безотлагательного движения вперед. Он находил, что, с изгнанием ширванского хана и прибытием на Араке отрядов полковника Мищенко и самого главнокомандующего, можно было сформировать силы в 12 000 человек и, снабдив их двухмесячным продовольствием, подвезенным на арбах, идти за реку Араке, через Мешкин на Агар, чтобы, заняв последний, устроить кратчайшее сообщение через Худаферинский мост. Затруднения в этом, по его мнению, быть не могло, ибо в Агаре было почти развалившееся укрепление, а у Аббас-Мирзы войск вовсе не было, да и за исключением конвоя в 1000 человек остальные были распущены по домам.
Конечно, в Петербурге или Москве, за несколько тысяч верст, было трудно проверить, справедлив или нет Паскевич. Там не знали, что иметь повозки не в обычае жителей, что в крае их нет и купить их невозможно; что в это время года Кура бывает в разливе и переправляться через нее не на чем; что горные дороги были дурны, а осенью почти и совсем непроходимы и проч. Ермолов не считал нужным заявлять об этом и приводил в исполнение свой план действий сообразно с обстоятельствами и временем, а Паскевич писал, и писал много.
Устроив в Агаре опорный пункт, он предполагал двинуться на Тавриз. «Через скорое наше появление, – говорил Паскевич[952], – там ничего не успели бы приготовить к защищению, ибо войска разошлись по домам. Но положим, что успели бы собрать тысяч пять сарбазов, тогда воду отнять, ибо в Тавризе нет реки, а только большие проводные канавы и ручей». Тавриз был средоточием всякого рода боевых заготовлений. В нем были устроены Аббас-Мирзою арсенал, литейный завод, оружейная слесарня, пороховые запасы и склады ружей и снарядов. «Окрестности Тавриза весьма населены, – писал Паскевич, – так что около 60 деревень находится между Агаром и Тавризом; притом, в сем последнем около 80 000 жителей, – они делают свои запасы на всю зиму, – нельзя, чтобы мы не нашли продовольствия. Но положим, что сие бы случилось, то к необыкновенному нашему счастью неприятель не истребил запаса на реке Куре, – возле Зардоба, состоящего в 8000 четвертях. Итак, вот еще продовольствие на три месяца, а если бы уменьшить дачу хлеба, как это я сделал, и прибавить по порции мяса, то можно и четыре месяца жить. Выходит, что мы шесть месяцев не нуждались бы в продовольствии, а между тем в это время подвозы из Астрахани могли быть в Баку, от которой до Зардоба 200 верст».
Замечательно, что и начальник главного штаба барон Иван Иванович Дибич вторил Паскевичу и старался поддержать его в этом направлении. «Истинно жалею, – писал он Паскевичу в письме от 25 октября, – что недостаток в продовольствии и малочисленность войск не позволили пользоваться паническим страхом персиян, ибо я уверен, что начальное предположение ваше идти на Тавриз было бы увенчано полным успехом, если бы имели только