действий и чтобы наши транспортные суда были пропущены до р. Риону, то рейс-эфенди отвечал, что Порта не согласна, опасаясь, что Россия может основать на этом в пользу свою право, предосудительное желаемому со стороны Порты окончанию дела».
Что же касается до фирманов пограничным пашам, то рейс-эфенди хотя и обещал исполнить желание нашего посла, но медлил своим распоряжением, и турки производили хищничества в наших пределах. В конце 1814 г. сын кобулетского бека ворвался в Гурию с 500 человеками турецких войск и разграбил Озургеты. Часто турки, переправляясь на лодках через р. Рион и скрываясь в лесах, стреляли по нашей команде, расположенной у пристани, где выгружался провиант; они нападали на наши небольшие команды, находившиеся у Редут-Кале, и захватывали в плен одиночных людей.
Бегство Наполеона с острова Эльба и переворот, им сделанный в делах Европы, произвели сильное впечатление в Константинополе, тем более что вскоре в столицу султана явился французский агент Жобер, знакомый туркам по прежним сношениям с Наполеоном. Порта втайне радовалась такому обороту дел в Европе, но не решалась открыто признать в Жобере представителя Франции. Она приказала снять герб Наполеона, самовольно выставленный Жобером на доме французского посольства, что и было исполнено особым отрядом янычар, для того назначенным[212]. Хотя Порта и заявила, что не потерпит никаких трехцветных знаков Наполеонова владычества, что она признает законным государем Франции короля Людовика XVIII, но Жобер оставался в Константинополе и переговаривался с влиятельными лицами. Турецкое правительство прислушивалось к гулу европейских выстрелов и, готовясь извлечь из них пользу, подготовляло для того почву. Оно отправило в наши пограничные владения своих посланных, распускавших слухи, что все союзные державы, отклонясь от России, присоединились к Наполеону и что находящиеся в Закавказье войска вызываются в Россию для защиты собственных ее границ. Считая неудобным выжидать окончания борьбы в Европе и полагая, что главнокомандующий на Кавказе будет теперь более уступчив, Порта предписала эрзерумскому сераскиру вновь потребовать уступки провинций и поддержать свое требование военными демонстрациями.
В половине июня 1815 г. эрзерумский сераскир, под предлогом наказания ахалцихского Селим-паши, собрал до 15 000 войск, подошел к имеретинским границам и остановился недалеко от Ахалциха. Он прислал к Ртищеву своего чиновника с письменным требованием, чтобы ему были уступлены Имеретия, Гурия, Мингрелия и Абхазия, как собственность, принадлежащая Порте, и чтобы русские войска очистили крепости Кутаис, Багдад, Шаропань, Кемгал (Редут-Кале) и Анаклию. Предуведомленный заранее о движении сераскира, главнокомандующий хотя и располагал весьма ограниченным числом войск[213], но успел сосредоточить их в трех небольших отрядах, расположенных в таких пунктах, из которых они могли двинуться в Ахалцихский пашалык и выйти в тыл туркам. В то же самое время владетели Гурии и Мингрелии были приглашены содействовать своими силами русским войскам, если бы неприятель покусился вторгнуться в Имеретию, а командующему войсками в Крыму была отправлена просьба немедленно командировать из черноморского флота эскадру судов с десантом, для крейсерования у наших берегов[214], и посадить на нее потийский гарнизон[215].
Сделав все эти распоряжения, Ртищев отвечал сераскиру, что требование, «дабы я, очистив от российских войск Имеретию, Гурию, Мингрелию, Сухум-Кале, Анаклию и Кемгал (Редут-Кале), также крепости Багдади, Кутаис и Шаропань, отдал бы вам на основании мирных условий, как принадлежность Порты, – то позвольте мне отвечать вам на сие со всею искренностью, что требование такового рода для меня уже не новое. Предместники ваши, сераскир Эмин-паша и также Ахмед-паша, равным образом требовали от меня уступки сих владений… Предместники вашего высокостепенства, по благоразумию своему, вняли истине моих доказательств и не входили более ко мне со своими о сем требованиями. Сама Порта, убедившись справедливыми представлениями по сему предмету полномочного российского посла, находящегося при высочайшем турецком дворе, которому я сообщил подробно все сведения, до сего касающиеся, оставила было через своих главнокомандующих в здешнем крае продолжать притязания на земли, вами упоминаемые, и, как мне известно, обратилась по законному порядку к объяснениям с кабинетом его величества. Но по какому поводу вы изволили возобновить сии предложения, – мне неизвестно».
Ртищев говорил, что, не находя в трактате ни малейшего намека на уступку требуемых провинций и не имея на то высочайшего повеления, он не уступит четверти аршина и будет защищаться силою оружия. «Думаю также, – присовокуплял он[216], – что и вы без особой воли вашего государя не покуситесь ни на какое насилие, без объявления войны самими государями, по существующим правилам во всем свете. А потому, если вы имеете от своего государя фирман, чтобы начать войну, то обяжите меня присылкою копии с оного, дабы, при неизбежном в сем случае кровопролитии, мы оба могли оправдать себя перед судом всей Европы – ваше высокостепенство в том, что действовали по воле султана вашего государя, а я, что при всех миролюбивых расположениях моего великого императора, чуждающегося всякого напрасного пролития крови человеческой, невольно вынужден был встретиться с вами в поле и насилие ваше отвратить силою оружия».
Сераскир не отвечал на это письмо, а полученные в Константинополе известия о новых успехах русского оружия во Франции заставили Порту отложить до времени свои притязания. В половине августа сераскир поспешно отступил, и главнокомандующий получил возможность принять меры к водворению спокойствия в Грузии и в сопредельных ей мусульманских провинциях.
Глава 8
Кончина Мир-Мустафы, хана Талышинского, и Джафар-Кули, хана Текинского. Назначение новых правителей. Волнение в ханстве Шекинском. Меры, принятые Ртищевым к прекращению волнений. Жестокость Измаил-хана Шекинского. Необходимость административных преобразований в крае вообще и уничтожение ханской власти в мусульманских провинциях в особенности. Распоряжения Ртищева в этом направлении. Возвращение в Казикумух бежавшего в Персию Сурхай-хана и его присяга на верность. Бедственное положение царевича Александра и переговоры с ним Ртищева
В половине 1814 г. скончался Мир-Мустафа-хан Талышинский, и владение его было передано старшему сыну умершего Мир-Хасан-хану. Вслед за тем было получено известие, что 22 августа того же года умер от горячки Джафар-Кули-хан Шекинский[217]. Ханство по трактату должно было перейти в управление старшего его сына, но как последний не состоял в русском подданстве и находился аманатом в Персии еще со времен правления Ага-Магомет-хана, то по просьбе самого Джафара император Александр утвердил наследником Шекинского ханства второго его сына полковника Измаил-пашу.
По получении известия о смерти Джафара генерал Ртищев отправил в Нуху генерал-майора Ахвердова, приказав ему собрать к себе всех родственников хана, почетнейших беков и в присутствии их ввести Измаил-пашу в управление Шекинским ханством. Ахвердов при особом церемониале привел Измаила к присяге и передал ему бриллиантовое перо, как знак ханского достоинства, и письмо главнокомандующего, утверждавшего его в правах правителя текинского народа. При этом, по поручению главнокомандующего, генерал-майор Ахвердов просил нового хана поступать с подвластным ему народом кротко и правосудно, а в особенности с армянским народом, «не обременяя его излишними податями, против прочих жителей мухамеданского исповедания, и наипаче не взыскивая под каким бы то ни было предлогом или названием особой подати за веру христианскую, так как вера сия есть господствующая во всей Российской империи»[218].
Притесняемые прежними ханами и обязанные платить особые деньги за право исповедовать христианскую религию, армяне неоднократно просили избавить их от хана и прислать для управления ими или русского чиновника, или даже солдата. Такое желание большей части населения было для главнокомандующего прекрасным предлогом к тому, чтобы со смертью Джафара уничтожить ханское управление и слить навсегда шекинское владение с империею. Сомнительная преданность ханов и правителей разных областей и возникавшие вследствие того почти беспрерывные беспорядки должны были бы убедить в необходимости уничтожения вассального отношения ханов к русскому правительству. Но в то время думали иначе, и часто случалось, что по смерти хана, нам преданного, восстановляли в ханском достоинстве человека заведомо сомнительной преданности и при этом считали неделикатным вмешиваться во внутренние его дела. Так было и с Ртищевым. Не отвечая на жалобы армян удовлетворением, главнокомандующий отсылал их для разбора претензий к тому же хану, который выдергивал им зубы, беспощадно бил, сажал в тюрьму, брал до 5000 рублей штрафа, и оставались все армяне «без помощи и без призрения»[219].
С другой стороны, некоторые старшины жаловались Ахвердову на притеснения покойного Джафара и, зная, что Измаил-хан еще более жестокого характера, просили, чтобы народ шекинский был под непосредственным управлением русского правительства, а власть хана вовсе уничтожена. Генерал Ахвердов отклонил эту просьбу и лишь только уехал, как в предместье г. Нухи было замечено волнение народа.
В текинском владении существовало три партии: одна вовсе не желала иметь хана, другая держала сторону бывшего владельца слепого Мамед-Хасан-хана, жившего в Тифлисе, и, наконец, третья была на стороне изменника Селим-хана, который тотчас же прискакал из Персии и, скитаясь по разным местам, вел тайные переговоры со своими приверженцами. Хасан-хан из Тифлиса также работал в свою пользу, и таким образом обе стороны волновали народ.