тью на прежнем основании, установить в Имеретин над несколькими церквами благочинных и подчинить все духовенство в Имеретин, Мингрелии и Гурии тифлисской синодальной конторе. Вся же Грузия была разделена на три епархии: Карталинскую, Осетинскую и Сигнахскую[226].
Заботясь о благосостоянии населения, главнокомандующему необходимо было, для окончательного успокоения Грузии, покончить дело с царевичем Александром, поселившимся в Дагестане у анцухских лезгин и продолжавшим волновать население. Терпя во всем нужду, царевич рассылал письма, в которых жаловался, что грузины забыли его и ни один «не вспомнил хлеба и соли отца нашего».
С заключением Гюлистанского трактата положение царевича еще более ухудшилось: Персия не могла уже оказать ему никакой другой помощи, кроме покровительства и присылки денег для поддержания его существования. Аббас-Мирза просил Ртищева дозволить Александру выехать в Персию и остаться под покровительством этой державы. Главнокомандующий соглашался, но с условием, что если царевич войдет в сношения с грузинами и это будет доказано, то персидское правительство его выдаст[227]. При согласии на это условие Ртищев требовал: 1) чтобы Александр немедленно освободил захваченных им в плен русских офицеров и солдат; 2) чтобы он ехал в Персию по тем местам, которые будут указаны и 3) чтобы царевич дал окончательный ответ в течение одного месяца, и затем уже по истечении этого времени главнокомандующий не будет отвечать за его безопасность. Не зная, на что решиться, царевич сначала затягивал переговоры, а потом совершенно отказался от предложенных ему условий и предпочел остаться в Дагестане. Он надеялся на содействие Сурхай-хана Казикумухского, возвратившегося из Персии и возмущавшего окрестное население.
Несколько раз возобновлявший присягу на верность и нарушавший ее при каждом удобном случае, Сурхай-хан, 11 июня 1813 г., с скопищем до 3 тысяч человек ворвался в Кюринскую провинцию и, прибыв в селение Колханы, стал укрепляться. Он был уверен, что жители Кюринской провинции перейдут на его сторону и признают его власть. Получив известие о появлении неприятеля, Севастопольского полка майор Рябинин составил отряд из 50 стрелков и 10 казаков и, присоединив к ним часть кюринской конницы, приказал выбить Сурхая из его укрепленной позиции. 12 июня неприятельские пикеты были сбиты, но, по неимению артиллерии, штурмовать деревню Колханы было невозможно. Тогда Рябинин отправил в отряд одно орудие под прикрытием 25 стрелков, и после пятичасового боя деревня Колханы была взята, причем победителям досталось до тысячи ружей, весь багаж и много лошадей[228]. Сурхай бежал с поля сражения и, не смея показаться в Казикумухе, ушел в Персию с 30 человеками своей свиты.
Прожив около года в Тавризе в свите Аббас-Мирзы и не получив никакой помощи, казикумухский хан с заключением Гюлистанского мира решился возвратиться в свое владение. С партиею, составленною из дагестанцев разных обществ, шатавшихся в Персии, и простиравшеюся до 125 человек, Сурхай прибыл на границу Елисаветпольской области с намерением тайными путями пробраться в Казикумух. Замеченный нашими разъездами, он решился прорваться силою и после небольшой перестрелки с казаками направился по Чаламбирской дороге. У устья р. Качкарки, впадающей в р. Куру, он был настигнут елисаветпольским окружным начальником, подполковником Калатузовым, с казаками, собранными с разных постов. Калатузов застал еще весь багаж Сурхая на этой стороне реки под прикрытием половины конвоя; другая же половина с Сурхаем и родственниками уже переправилась на левый берег р. Куры. Отрядив часть людей, для воспрепятствования оставшейся неприятельской коннице переправиться, Калатузов с остальными бросился в р. Куру, переправился на противоположный берег и атаковал Сурхая. Вероломный 75-летний старик обратился в бегство, а старший сын его, известный своею храбростью Закар-бек, решился защищаться и пожертвовать собою, чтобы спасти отца и дать ему средства к побегу. Он защищался отчаянно до тех пор, пока не был убит вместе с старшим внуком Сурхая – Ибраим-беком. Тогда оставшиеся спутники бывшего хана рассыпались в разные стороны и были преследованы до р. Поры на расстоянии 25 верст от Куры. Другая часть дагестанцев, остававшаяся на правом берегу, при первом появлении казаков, бросилась вплавь, но не успела спасти багажа, большая часть которого была потоплена, а часть осталась в добычу победителям. Многие из переправлявшихся также утонули, а остальные были или убиты, или взяты в плен. В числе последних были родной племянник Сурхая и второй его внук, которые были отвезены в Тифлис и содержались в крепости под самым строгим караулом.
«Сей его внук, – доносил Ртищев[229], – весьма для него важен по великой силе и доверию, какие отец его Нух-бек имеет в кумухском народе. А потому сам Сурхай-хан, не будучи в безопасности, прилагает все старания об освобождении его и недавно прислал ко мне первого своего чиновника с письмом, в коем, ходатайствуя за него, приносит повинность свою и раскаяние в содеянных им преступлениях, обещая притом доказать впоследствии верноподданническую покорность свою вашему императорскому величеству самыми важными опытами».
Не веря в искренность обещаний вероломного хана, главнокомандующий не отвечал на письмо, отправил обратно его посланного и поручил словесно передать Сурхаю, что не поверит его раскаянию, пока он не задержит царевича Александра и не представит его в Тифлис. Без этого, прибавил Ртищев, он не может надеяться на прощение, и войска «уже готовы найти его в самом Кумухе, истребить сие гнездо, обитаемое вероломными разбойниками». Получив такой ответ, Сурхай-хан прекратил переговоры и стал производить периодические набеги на Кюринскую провинцию. В августе 1815 г. толпа дагестанцев, под начальством сына Сурхая Муртузали-бека, ворвалась в верхние деревни Кюринского ханства и грабила жителей. Тогда генерал-майор Хатунцов поручил майору Подревскому 2-му выгнать неприятеля, что и было исполнено с весьма значительным уроном для горцев[230]. Сурхай снова искал примирения и наконец, по совету Ртищева, в присутствии майора Севастопольского пехотного полка Данибекова 1-го присягнул 6 июля 1816 г. на верность России вместе с подвластным ему народом[231].
Между тем главнокомандующий, пользуясь последним поражением сына Сурхая и прибытием в Тифлис Келб-Али-хана, присланного Аббас-Мирзою с 1500 рублей денег для вызова Александра в Персию, вошел опять в сношение с царевичем. Он отправил к Александру нескольких человек персиян из свиты Келб-Али-хана и, присоединив к ним своего чиновника Егора (Гогия) Бастамова, писал царевичу, чтобы он избрал одно из двух: или покорился русскому императору, или же отправился в Персию. В первом случае Ртищев обещал принять его с почестью, приличною «знаменитому» его роду, испросить прощение всей его свите и водворить ее на прежних местах жительства. В случае же желания Александра отправиться в Персию главнокомандующий обещал принять меры к безопасному его препровождению.
«Без сомнения, – прибавлял Ртищев[232], – милосердие Божие не вовсе еще оставило вашу светлость, когда в нынешнем положении вашем, столь не соответствующем знаменитой крови предков ваших, дарует вам средство провести остаток своей жизни благородно и спокойно, под покровом кого-либо из двух сильных государей, соединенных между собою неразрывною дружбою, кои не отклоняются принять вас с милосердием и дать вам убежище, приличное вашему происхождению.
Итак, теперь от собственной воли и благоразумия вашей светлости зависит не упускать своего счастия и решиться немедленно на предлагаемый вам выбор, ибо для вас нет другой средины, как или теперь же поручить судьбу свою милосердию которого-либо из двух союзных монархов, или навсегда потерять надежду на их покровительство. Притом по чистосердечию моему, я не скрою перед вашею светлостью, что, знавши каждый шаг, сделанный вами в нынешнем году, и даже имея в руках своих подлинные возмутительные письма ваши к кахетинскому народу, если и терпел до сих пор пребывание ваше у анцухских народов, то делал сие единственно из уважения к участью, принимаемому в вас персидским правительством, и в ожидании, что вы, наконец, сами признавши неосновательность своих предприятий, обратитесь на путь истинный. Но когда вы и теперь, в течение нынешнего августа, не решитесь или отправиться в Персию, или прибыть ко мне в Тифлис, то никакое место в Дагестане не укроет вас от праведного преследования, и казнь небесная падет не только на главу вашу, но и на тех, кои по коварству и недоброжелательству к вам удерживают вас от прямого пути, давая вам пристанище.
В заключение же, следуя гласу человеколюбия, я должен привести вам на память, что вы человек и притом христианин. Как человек, вы должны вспомнить, что вы смертны, и час, в который должно будет заплатить дань природе, может наступить неожиданно, а как христианин должны позаботиться об очищении своей совести и приготовить себя к тому страшному времени, в которое всякий в деяниях своих и даже в сокровеннейших помышлениях обязан отдать отчет Сердцеведцу и нелицеприятному судии. Где же более ваша светлость можете найти способов к сему душевному спокойствию, как не в недрах святой религии, нас соединяющей, как не пред милосердным престолом христианнейшего российского государя императора, приявшего под покров свой братьев и сестер ваших, коим, осыпав своими щедротами, даровал истинное благоденствие, и который готов также принять и вашу светлость с нежностью человеколюбивейшего отца…
Впрочем, если воля и собственный рассудок вашей светлости заставляют вас предпочесть для себя покровительство Фетх-Али-шаха, то и в сем случае никто из здравомыслящих не осудит вас, потому что ваша светлость по крайней мере имели благоразумие прибегнуть к тому монарху, который велик, милосерд и соединен сердечною дружбою с моим великим и всемилостивейшим государем императором и коего высочайший двор может служить приличным убежищем для царского сына. Но, оставшись у лезгин, среди разбойнических скопищ, ваша светлость, кроме того, что должны будете опасаться всегда той же участи, какая постигла племянника вашего царевича Левана, вы учинитесь рабом у прежних рабов светлейшего дома вашего, унизите себя до того, что протрете руку для принятия насущного хлеба от их милосердия, воля и свобода ваша будут зависеть от их воли и расположений, и, наконец, погуби и тело и душу свою, покроете себя вечным посрамлением.