«Дворянство чрезвычайно грубое и необразованное, – писал он графу Аракчееву[307], – в котором прежних царей их беспутное и самовластное правление ожесточило сердце и в нем посеяло семена неблагодарности. Недоверчивость к правлению, никаким законом не руководимому, заставила по необходимости изыскивать средства ему противоборствовать. В дворянстве, имеющем добродетели, от того произошло бы единодушие; в грузинах родились различные партии, бессилие царей их утвердило, и когда случалось, что цари предпринимали что-либо в пользу дворянства, всегда таковые действия относились не к благим их намерениям, но к боязни. Цари не воздерживались от присвоения собственности частных людей, а дворянство оттого почитало всякий способ обогащения добром. В службе царей и должностях вдались в воровство и неправду, в жизни частной сделались грабителями своих подданных. Грузия недавно принадлежит России. Медленное образование дворянства не переменило еще свойств его, и разве продолжительное весьма время произведет перемену. Правительство наше не имеет здесь ни приверженных людей, ни благодарных, и вообще все не в полной мере чувствуют счастие принадлежать российскому государю.
Я нашел Тифлис город многолюдный, наполненный живущими и беспрерывно приезжающими из соседственных земель. Полиции совершенно не было, кроме нескольких негодных квартальных и десятских. Сборы с жителей производились без толку, издерживались деньги без отчета. Богатый и бедный платили поровну с лавки и комнаты. Различие состояний не принималось в рассуждение.
Я учредил квартирную комиссию, которая должна определить сбор по способам каждого, дабы поровнять повинность. Дворянство с трудом выбрало депутатов и обиделось, что их сравнивают в повинности с прочими состояниями. Купечество и граждане имели несколько собраний, толковали самым превратным образом намерение начальства и оказывали явное неповиновение власти, отзываясь, что хотя они и видят в том пользу, но как сего не было прежде, то и теперь того не хотят. Я не допустил о том формального донесения, но велел им растолковать, что буде они почитают распоряжение начальства утеснением, могут подать жалобу, но что приказание начальства должны исполнить, или их заставят то сделать. Кончилось выбором депутатов. Здесь невозможно ничего предпринять, из чего не вывели бы самых возмутительных толков. Например, камеральное описание называется здесь счислением народа для набора рекрут, о чем здесь и слышать не хотят. Введение дворянской грамоты и выбор дворянских депутатов называется всеобщим разорением, ибо дворянство должно будет доказывать законное право на владение своим имением. Боятся обязанности служить; боятся вырвать себя от праздности, главнейшего свойства здешнего дворянства и вообще всего народа. Доселе во всеобщем беспорядке, точно, большей части дворянства нет ясных доказательств на собственность. Многими захвачены или казенные, или им не принадлежащие земли, и хаос сей должно разрешить общее размежевание для собственного спокойствия жителей и превращения тяжб и ябед.
Вот предстоящие мне трудности, но я примусь за все с терпением. Я не употреблю слабых мер, которые обращались нам во вред. Больно мне признаться, что после князя Цицианова, некоторые из предместников моих, слабостью своею, приучили к неповиновению и утвердили дух мятежный. Не всегда строгая справедливость была знамением их поступков. Покровительство не всегда снискивалось правотою и честью. Пути кривые отверзты были для пронырливости и подлости. Доверие к правительству не укоренилось, уважения должного во власти не существует. Причины много раз возгоравшихся мятежей и бунтов оттуда происходят. Виновники последнего бунта или мало наказаны, или наказаны менее виновные. Явные все здесь, а некоторые не только прощены, но есть даже и награжденные.
Мое поведение совсем будет другое. У меня нет власти, нет воли, кроме силы законов. Но отвечаю, что сила будет полная, без уважения лиц. Отвечаю, что будут повиноваться и вскоре даже без малейшего ропота. Здесь у всех общая мысль, что надобно страшиться общего негодования, которое здесь всегда является в виде бунта. Подобными страхами изведывали робость начальников и вырывали потворство и слабые меры. Во мне нет сей боязни, и я смело заключаю, что редки будут подобные прежним происшествия или совсем, может быть, не случатся».
Со вступлением наших войск в Грузию окрестные горские народы не имели никакой религии, а с прибытием Ермолова они почти все были мусульмане, явные враги христианству, ревностно хлопотавшие о распространении магометанства. Миссионеры всех религий находили средства с успехом распространять свое учение в массе народа, но одного только учения не слышно было в горах учения православной церкви. Иезуиты, лютеране и кальвинисты, проповедовавшие каждый свою религию, встречали покровительство и поддержку со стороны главнокомандующих, которые не могли найти двух-трех достойных православных священников для отправления их в горы миссионерами.
Учрежденная в 1745 г. так называемая осетинская комиссия, имевшая целью проповедовать христианское учение в горах и преимущественно между осетинами, с первых же шагов своей деятельности не исполнила в точности возложенной на нее обязанности и не внушила к себе доверия со стороны населения. Осетины крестились из-за приобретения личных выгод, но не по убеждению в преимуществах христианской религии. В 1777 г. императрица Екатерина II приказала дать наставление протопопу осетинской комиссии, чтобы он не считал исполненным долг свой «в торопливом сподоблении крещения», но старался бы желающим креститься внушить силу христианского учения и «руководствовать ко всякому благонравию, без чего крещение, диким людям преподаваемое, едва ли не может быть названо злоупотреблением одного из величайших таинств веры христианской».
Синод постановил тогда, чтобы проповедники не заявляли населению, что они присланы по распоряжению правительства, чтобы они крестили только тех, которые достаточно познакомились с догматами христианства и утвердились в вере, и, наконец, чтобы «никаких непристойных и до звания проповеднического не касающегося разглашений» не делали. Постановление Синода не было исполнено, и, к сожалению, в миссионеры попадали исключительно такие лица, которые были совершенно незнакомы с правилами нравственности. В этом отношении особенно развратною жизнью приобрел себе известность архимандрит Илларион, впоследствии удаленный и отданный под суд. Его примеру, в меньшей, конечно, степени, следовало и все остальное духовенство, входившее в состав комиссии и посвятившее себя на проповедь евангельского учения. Проповедники вмешивались в дела, до них не касавшиеся, производили разбирательства гражданских дел, отклоняли жителей от повиновения светскому начальству и уверяли, что каждый крестившийся делается свободным и не будет платить никакой повинности своим владельцам.
Мало того, священники уверяли новокрещеных, что все то, что до крещения украдено ими у карталинских жителей, останется без взыскания и всякий крестившийся осетин «не будет у себя иметь никого более из начальников, как токмо монахов, и ни один местный начальник не смеет сделать каких-либо с осетин взысканий без воли духовенства»[308].
Преимущества, предоставленные, по словам духовенства, каждому крещеному осетину, были столь очевидны, что население толпами спешило креститься из одного желания приобрести личные выгоды. В 1815 г. архиепископ Телавский и Грузино-Кавказский Досифей уведомил главнокомандующего, что с мая и по декабрь месяц того года окрещено в христианскую веру в самых дальних местах Кавказских гор более 14 000 душ обоего пола и что все новокрещеные народы начали вести жизнь тихую и покойную и являют приверженность к государю своему и начальству.
«Из сего ваше императорское величество сами изволите усмотреть, – доносил Ермолов[309], – вероятное ли дело, чтобы в течение столь короткого времени можно было привести такое множество в христианство и до такой степени, что народы посредством крещения обратились уже к покорности, тогда как иные, будучи погружены в самом закоснелом невежестве, занимались единственно воровством, грабежами и смертоубийством, поставляя сие последнее ни во что, и тогда как большая часть их не знает грузинского языка, то каким чудесным образом могли они понять от проповедников слова Божия христианскую веру и чрез оную смириться?»
Из всего этого видно, «что таинство св. крещения совершено было с торгу вместо того, чтобы просвещать народ закону Божию не прельщениями, а примером кротости и убеждениями о пользах, кои приносит христианская вера». Как только осетины узнали, что крещение в будущем не будет давать им никаких ни личных, ни имущественных привилегий, они отказывались переменять религию, и в 1817 г. окрещено было только 24 души[310].
Если миссионерская деятельность нашего духовенства была совершенно неудовлетворительна, то, с другой стороны, и сами главнокомандующие придавали весьма малое значение распространению христианства и не видели в нем могущественного рычага к умиротворению края и смягчению диких и необузданных нравов населения. Те из жителей, которые добровольно принимали православие, и многочисленное христианское население, разбросанное среди присоединенных к империи мусульманских провинций, не пользовались ни покровительством, ни защитою правительства. Отданное в распоряжение ханов христианское население обязано было платить особую дань дип-ши (шелк за веру) за право исповедовать свою религию. «Сия дань, – доносил протоиерей Иосиф[311], – была из всех податей самая величайшая и которую обязаны были давать ханам одни только христиане, за дозволение им оставаться при своей религии, отчего имевшие хотя достаточное состояние весьма часто доводимы были до крайней бедности и, наконец, не в силах будучи, с каждого дома, платить каждогодно ханам по 20 фунтов шелку, по необходимости совращались в магометанство».