ходящихся там войск было далеко не достаточно для его охраны: надо было ослаблять себя в других пунктах, чтобы послать войска для защиты небольшего пространства земли, не приносящей никакой пользы и населения бедного и до крайности разоренного. «С теперешними там силами, – доносил Ермолов, – надобно, отдав все во власть неприятеля, сидеть в Ленкоранской крепости. Если же упорствовать в защите ханства в том виде, как оно теперь, надо построить во многих местах крепостцы, разделить последние силы и при первых неприязненных действиях лишиться между ними сообщения».
Таким образом, в случае оборонительной войны наша обширная граница с Персиею требовала значительного количества войск, и выходом из столь затруднительного положения было одно средство: действовать наступательно иль через Эриванскую область, или через Карадагскую провинцию.
Несмотря, однако же, на все неудобство проведенного разграничения между Россиею и Персиею, возвращение последней какой-либо провинции признавалось совершенно невозможным. «По образу границ наших, – доносил Ермолов императору Александру[332], можно было бы без всякой потери отдать Шурагельскую провинцию, но она не в последнюю приобретена войну, а есть древнее достояние Грузии. Государь российский не разрушит состава земли, прибегшей под сильную его защиту. Можно было бы без потери уступить ханство Талышинское, но оно под покровительством России 20 уже лет. Отец нынешнего хана, сильный одним именем своего государя, противился долго Персии, без всякого почти от нас пособия, и равнодушно терпел разорение. Сын его не ропщет на бедность и верен вашему императорскому величеству. Уступление ханства сего Персии худое произведет впечатление на подвластных России народов и худо истолкует могущество ее покровительства. Я осмеливаюсь думать, что в пользу дружественных с Персиею отношений, буде можно надеяться на таковых от правительства, худо основанного, еще менее утвердившегося, согласиться возможно сделать его независимым под гарантиею обеих держав. Однако же в сем случае ожидать должно, что хан будет более привержен к Персии, от которой имеет в виду получить отнятую часть ханства его, и ничего от нас».
Итак, по мнению Ермолова, из всех приобретений, сделанных Россиею, без вредных последствий невозможно было ничего уступить Персии, ибо граница, хотя и неудобная, при малейшем изменении делалась еще более трудною для обороны. Император Александр разделял мнение главнокомандующего и, решившись не делать никаких уступок, поручил своему послу привести на память персидскому правительству те объяснения, которые были даны в Петербурге Абуль-Хасан-хану. Из повторения послом того же, что было объявлено в Петербурге, персидское правительство должно было понять и заключить, что отказ есть следствие необходимости, а не желание нарушить мирные отношения. При таком решении посольство в Персию видоизменяло свой характер, и так как послу не предстояло уже вести переговоров, а объявить только волю императора, то на усмотрение Ермолова предоставлялось, ехать ли самому в Тегеран или послать вместо себя другого генерала. Известия о сборе войск и приготовлении персиян к военным действиям были достаточным предлогом, чтобы главнокомандующий остался в Тифлисе, но Ермолов предпочел ехать сам.
«Умедленный обстоятельствами отъезд мой, – доносил он[333], – произвел в Персии величайшее сомнение, и нетерпеливое желание открыть того причины не могло утаить страха, что ваше императорское величество переменить изволили дружественное к Персии расположение. Итак, дабы переменою посла не утвердить более в сем мнении и для точнейшего исполнения воли вашего императорского величества я отправляюсь сам, ибо, полагая войну неизбежною, персияне не имели бы доверия к послу, на место мое отправленному, и могли бы даже не почитать себя в обязанности оказать приличествующее ему уважение, которое, быв уверены в дружбе, они, без сомнения, окажут мне, и столько уже знают меня, что из сведений, мною полученных, заключать должно, что собранные Персиею войска призваны осторожностью к обороне, а отнюдь не решительностью к нападению[334].
Явный ропот отягчаемых поборами жителей и отложившаяся Хорасанская область, соседственная непримиримым туркменцам, не суть обстоятельства, благоприятствующие войне внешней, особливо когда Порта, междоусобиями раздираемая, не может подать помощи.
Не гордость прежняя шахов или мнение о могуществе своем заставляет теперешнего шаха желать пред лицом своим видеть посла вашего императорского величества. Ему надобно непокорливых подданных устрашить силою союза с великим государем и тем пересечь пути к измене и бунтам. По многим таковым причинам заключаю я, что Персия не будет настоятельно требовать возвращения потерянных земель, или без большего труда отклоню я требование и явлю пред шахом в достойном виде великодушие вашего императорского величества уделением новых выгод, которых столько легко приобретение.
Предметом главнейшего наблюдения моего будут следующие обстоятельства: 1) До такой степени должна быть уважаема нами Персия, в дружественных ее к нам отношениях, и можно ли на государство, худо основанное, порочно управляемое и никакой политической системы не имеющее, положиться в прочности мира или по крайней мере в некотором продолжении оного, и легко ли правительство совращаемо посторонними влияниями; 2) до какой степени может Персия заслуживать презрение в состоянии неприязненном с нами или когда по смерти шаха впадет она в прежние беспорядки и безначалие – определить, каким образом, не препятствуя раздорам и междоусобию и не вмешиваясь в оные, остаться спокойными и обратиться к усмирению внутренних неприятелей, всегда вредных нам, а наиболее когда заняты мы внешнею войною. Обратиться также к устройству здешнего края, требующего важных преобразований, к которым трудно приступить, не будучи уверену по крайней мере в трех и более годах спокойствия».
Глава 12
Отъезд посольства в Персию. Желание жителей Эриванской области поступить в подданство России. Прибытие посольства в Тавриз. Переговоры по поводу аудиенции у Аббас-Мирзы. Объяснение Ермолова с каймакамом Мирза-Безюргом. Выезд из Тавриза и прибытие в Саман-Архи. Мирза-Абдуль-Вехаб и объяснение его с Ермоловым об уступке провинций. Торжественный въезд в Султанию. Аудиенция у шаха. Переговоры с садр-азамом Мирзою-Шефи. Прокламация Ермолова к жителям Закавказья. Прощальная аудиенция у шаха. Возвращение в Тавриз. Вопрос о признании Аббас-Мирзы наследником персидского престола. Переговоры по этому поводу с Мирза-Безюргом. Просьба его пропустить царевича Александра в Персию и отказ возвратить русских пленных. Выезд из Тавриза и возвращение в Тифлис. Взгляд Ермолова на Персию и ее внутреннее положение
Приготовляясь к отъезду в Персию, Ермолов еще в январе 1817 г. отправил в Тегеран к. с. Мазаровича с приветственными письмами к Фетх-Али-шаху, сыну его Аббас-Мирзе, визирю Мирзе-Шефи, бывшему в России послу Абуль-Хасан-хану и другим вельможам шахского двора.
17 апреля был назначен выезд посольства из Тифлиса. После завтрака у генерал-майора Кутузова, которому поручено было командование войсками в Закавказье, все чины посольства, около 4 часов пополудни, отправились в Сионский собор. Митрополит Варлаам отслужил молебен, и затем Ермолов с огромною свитою[335]выехал из города в селение Коды, где и ночевал.
«Завтра отправляюсь я в Персию, – писал он А.В. Казадаеву[336]. – Трудный и далекий предлежит мне путь! Ведет меня туда воля государя моего благодетеля. Нужно некоторое счастие, чтобы выйти оттуда согласно с намерением моим, сходно с желанием приятелей моих. Нужно счастие и в других отношениях… Мог ли я предвидеть, что таково будет по службе мое назначение? Не так я провел мою молодость. Бедное состояние семьи моей не допустило дать мне нужное воспитание. Подобно отцу моему поздно обратил я внимание к службе моей и усердию. Впоследствии доставили они мне некоторые способы, но уже вознаградить недостатки знаний, а потому и способностей не было времени».
Выступив 18 апреля из селения Код, посольство 22-го числа прибыло в Караклис, где совершенно неожиданные обстоятельства заставили Ермолова оставаться в течение трех суток. Еще перед отъездом своим из Тифлиса главнокомандующий был предуведомлен, что в пограничных персидских областях и в особенности в Эриванском ханстве возникли беспорядки и что жители, преимущественно армяне, недовольные правителем, намерены переселиться в пределы России. Переход к нам отдельных лиц и даже нескольких семейств был так част и обыкновенен, что Ермолов не находил в том ничего чрезвычайного, но, желая сохранить мир с Персиею, принужден был отказывать в таком переселении. Прибывши в Караклис, Алексей Петрович был встречен депутатом, заявившим, что находящиеся в Эриванской области персидские войска и все жители с нетерпением ожидают прибытия главнокомандующего, чтобы, с его согласия, повергнуть крепость и всю область под державу русского императора. Если же не последует на это разрешения, говорил персиянин, то население, не в состоянии будучи переносить долее притеснения правителя, переселится в русские границы, хотя бы им и не было на то дозволения, ибо не верят они, чтобы русский главнокомандующий мог приказать истребить 10 000 и более семейств несчастных, ищущих спасения.
«Также имею я известие, – доносил Ермолов императору[337], – что ханство Хойское, лежащее за рекою Араксом, готовое возмутиться, смотрит, что сделаю я с Эриванской областью, и что в самом даже Тавризе чувствуемы беспокойства».
Опасаясь, чтобы вступление русского посла в Персию не ознаменовалось возмущением, Ермолов остановился на несколько дней в Караклисе и отправил посланного в Эривань с просьбою, чтобы войска и жители по крайней мере до возвращения его оставались спокойными, ибо таким неблагоразумным поведением они навлекут только на себя мщение правительства и навсегда лишат посла возможности быть им полезным. «Может быть, – доносил Ермолов, – отклоню я их намерение выгнать или истребить начальника персидского, но никак не надеюсь остановить переселение большей части жителей. Также сегодня получил я известие, что хан шахсеванский, недовольный Аббас-Мирзою, не только хочет перейти к нам, но собирает войска, чтобы прежде сразиться с ним. Сего хана я и остановить не в силах.