ь себя нашим сторонником. Владения, подвластные уцмию, состояли из двух частей: верхнего и нижнего (терекеме) Кайтага, и граничили на севере с шамхальством, на востоке прилегали к Каспийскому морю, на юге соприкасались с Табасаранью и на западе с Казикумухским ханством. Число жителей, подвластных уцмию, достигало до 20 000 дворов.
Адиль-хан, уцмий Каракайтагский, был человек крайне беспокойный, желавший самовластия, независимости, не признававший над собою никакого контроля, не любивший надзора и недоброжелательный России. Он содержал на жалованье хищников, вторгавшихся в наши границы, и снабжал всем необходимым бывшего владетеля Кубинского Ших-Али-хана, за измену выгнанного из ханства.
Узнав, что Ермолов в самом непродолжительном времени думает объехать Дагестан и что при нем будет значительный отряд войск, уцмий боялся, что его потребуют к расчету за все изменнические поступки. Мало того, он знал, что главнокомандующий поручил генералу Пестелю, бывшему окружным начальником в Кубинской провинции, зорко следить за поведением Адиль-хана и разузнать, как принято будет народом, если бы русское правительство заменило уцмия другим лицом. Для этого достаточно было знать только мнение жителей города Башлы, «которого поступки служат земле примером».
Народ, подвластный уцмию и известный под именем терекеме, живший поблизости Дербента в одиннадцати деревнях, раскинутых на плоскости, перенося жестокости и притеснения Адиль-хана, открыто заявлял, что, с прибытием Алексея Петровича в Дагестан, будет просить о принятии его во всегдашнее управление России и об избавлении от власти уцмия. Следуя примеру жителей этих деревень, и самый город Башлы думал сделать то же.
Башлинцы были недовольны Адиль-ханом за то, что, после смерти своего брата Али-хана, он истребил всех его родственников и приверженцев, с единственною корыстною целью присвоить себе их имения.
Гонение родственников покойного брата и жестокое обращение уцмия с своими подвластными заставили племянников его, Эмира-Гамзу (17 лет) и Исей-Бобу (14 лет), бежать к аварскому султану. Зная, что достоинство уцмия, по закону страны, должно перейти к старшему в роде, т. е. Эмиру-Гамзе, и уверенный, что после смерти его народ ни в каком случае не захочет признать сына его уцмием, Адиль-хан решился устроить это при жизни.
Сговорившись с шамхалом Тарковским, уцмий женил своего сына Хан-Мемед-бека на дочери шамхала, а вслед за тем объявил, что сам отказывается от носимого им звания в пользу своего сына, которого отдает в опеку шамхала.
Ловко задуманный план первое время ставил в недоумение многих: никто не мог объяснить причины, служившей побуждением к столь крутому повороту в поведении Адиль-хана. Из явных врагов России он сделался вдруг ее сторонником. Не останавливаясь на этом и пойдя далее, уцмий дал ключ к разгадке.
Не скрывая своего прежнего нерасположения к России, Адиль-хан, чтобы вкрасться в большую доверенность, писал Ермолову о своем сожалении, что до сих пор не видал будто бы всей благости русского правления. Теперь же, видя это и желая оставаться верным России, передает управление народом сыну своему, под надзором тестя его, шамхала, в искреннем расположении которого русское правительство не может иметь причины сомневаться. Самому же оставаться правителем он считал бесполезным и даже вредным, на том будто бы основании, что дал покойному брату страшную клятву: «Чтобы не въезжать в заведываемые Россиею города, не только Кизляр и Тифлис, но даже и в Дербент; а если хотя в один какой-либо город въедет, против заклятия, им сделанного, то должен лишиться даже жен своих»[398].
«Согласно с этою строгою клятвою и обетом, – писал Адиль-хан Ермолову[399], – я до сих пор не являлся к русскому начальству и не явлюсь в подвластные России владения. Между тем я имею и то в виду, что подобный образ поведения не может послужить никому в пользу, а, напротив, бросит на меня тень измены, вражды и послужит, наконец, к моему уничижению».
Хотя клятва Адиль-хана и не была простою выдумкою, но азиятцы вообще не придают никакого значения нарушению ее. И Адиль-хан ссылался на клятву только тогда, когда его требовали в Дербент для объяснений, из боязни быть там задержанным, но готов был видеться с русскими в чистом поле, где он мог вести переговоры, окруженный многочисленною свитою. Так, он имел, в разное время, свидания с генералами князем Орбелиани, Тихоновским и Пестелем, но не ближе, как за три версты от Дербента. Вооруженный с ног до головы и в панцире, Адиль-хан выезжал на свидание, имея каждый раз при себе не менее 500 человек вооруженной свиты.
Как уцмий, так и шамхал Тарковский посылали письмо за письмом Ермолову, прося его признать замену и утвердить уцмием Хан-Мамед-бека, а его, Адиль-хана, уволить в Мекку на богомолье. Сообщая главнокомандующему, что Адиль-хан решается сложить с себя звание уцмия, обратиться к уединению и посвятить жизнь молитве, шамхал Тарковский прибавлял: «Ныне поручает он своего сына милости Бога, а затем покровительству России и моему попечению, как моего зятя, дабы я направил его на путь той же преданности, с какою служу сам России, и дабы всякий раз, когда я отправлюсь в Дербент, или Кубу, или в другое какое место, его сын сопутствовал мне и во всем держал себя согласно моим советам и указанию, не отступая от них ни на волос».
Со своей стороны Адиль-хан выражал уверенность, что главнокомандующий не ударит рукою отказа о его грудь, примет сына его в службу падишаха и, утвердив в звании уцмия, удостоит его наследственных прав в Кайтаге. Ермолов отвечал, что без воли императора он не может решиться на такое признание, обещал ходатайствовать и просил Адиль-хана не ехать в Мекку и не покидать своих владений. «Удивляюсь я, – прибавлял Ермолов[400], – что предместники мои не имели сведения о клятве, данной вами, и не искали средства облегчить вас от оной, или по крайней мере удостовериться, что оная не простирается на все ваше семейство, – каковое сведение необходимо было для службы великого нашего государя. Я, как от приятеля, не хочу от вас скрыть, что я весьма доволен, что сын ваш сей клятве не подвержен.
Сознавая, что уцмий требует с нашей стороны действий беззаконных, что на основании обычаев, сохраняемых свято в Дагестане, кайтагское владение должно перейти другому, Ермолов не торопился ходатайствовать об утверждении Хан-Мамед-бека уцмием. Главнокомандующий требовал, чтобы Адиль-хан не покидал своих владений, и если бы он самовольно отправился в Мекку, то приказал задержать его и содержать в крепости Бакинской под присмотром. Мегди-шамхалу Тарковскому главнокомандующий сообщил, что, за отсутствием государя из Петербурга, ответ на представление его не может последовать скоро, и потому, писал Алексей Петрович, «предуведомляю вас, чтобы вы медленность не отнесли к тому, что я удержал представление». Такое сообщение не согласовалось с видами шамхала, принимавшего в этом деле деятельное участие по двум причинам: во-первых, взяв под свою опеку Хан-Мамед-бека, шамхал надеялся таким поступком угодить русскому правительству, а во-вторых, имея влияние на дела в Кайтаге, он думал приобрести большое значение в Дагестане. «Вашему высокопревосходительству небезызвестно, – писал шамхал Ермолову, – что Кайтаг есть общее название нескольких владений. Подобно тому, как я сопровождаю русский отряд через мои владения, то же самое обещает сделать и уцмий. Он находится в настоящее время со мною в тесной дружбе; службу же российскому правительству предоставляет сыну. Отныне дела примут благоприятный оборот, благодаря взаимным содействиям».
Выдавая дочь свою в замужество за Хан-Мамед-бека и приобретая влияние на дела Кайтага, шамхал Тарковский усиливал свое значение в Дагестане еще и тем, что вступал в свойство с Аслан-ханом Кюринским, родственником кайтагских владельцев. Предаваясь беспрерывно пьянству, Аслан-хан Кюринский потерял через то всякую способность управлять народом, а еще меньше мог внушить к себе уважение. Распутного Аслан-хана легко было склонить на что угодно, в особенности под пьяную руку. Адиль-хан уцмий, как родственник, советовал Аслан-хану избегать свидания с русскими, что тот и делал. Подданные его производили грабежи и хищничества в наших пределах, и Аслан-хан, не будучи в силах удержать их, намерен был бежать из своего владения. Отправив все свое лучшее имущество и собираемые с ханства доходы в Кубани под охрану уцмия Каракайтагского, Аслан-хан удалился из Кюрага, где находился воинский начальник и были расположены две роты Троицкого полка. Поселившись в селении Касим-Кенде, он, среди шумных оргий и попоек, выслушивал советы и наущения от посланных уцмия и аварского султана.
Ахмет-хан Аварский, генерал-майор нашей службы, получавший 500 рублей жалованья, принимал к себе разных преступников, бродяг, беглых и хищников, занимавшихся кражею скота у кубинских жителей. Когда чеченцы явились в Дагестан с просьбою о помощи, то Ахмет-хан первый отправил к ним известного провожатого воровских партий, унцукульского жителя Нур-Магомета, по выражению Ермолова, «товарища в славных делах беглого царевича Александра». Прибыв с толпою лезгин, Нур-Магомет, подкрепленный чеченцами, подошел к лагерю у Грозной, но был прогнан 150 казаками, высланными Ермоловым.
В другой раз Нур-Магомет пытался напасть на транспорт с провиантом, но и тут потерпел неудачу, будучи прогнан высланными против него шестью ротами с пятью орудиями. После этой неудачи лезгины разошлись по домам, отговариваясь тем, что не могут переносить жаркого климата. Чеченцы снова просили помощи у аварского хана, и он стал тайно готовиться к военным действиям. Главнейшим советником Ахмет-хана и двигателем народов Дагестана на неприязненные действия против России был брат его Хасан-хан Дженгутайский, человек, пользовавшийся большим уважением среди туземного населения. Хасан-хан был личный и непримиримый враг шамхала Тарковского, а брат его, Ахмет-хан Аварский, враждовал с уцмием Каракайтагским. Воспользовавшись тем, что шамхал и уцмий отказались участвовать в общем собрании и совете горцев, Хасан составил против них оппозицию, пригласив к тому своего брата, аварского хана, и Сурхай-хана Казикумухского, знаменитого изменника, имевшего большое влияние на своего зятя, Мустафа-хана Ширванского. Рассчитывая на содействие ширванцев, среди которых уже происходили волнения и беспорядки, союзники возлагали большую надежду на помощь акушинцев и аксаевцев, получивших приглашение принять участие в общем восстании. Ермолов советовал аксаевцам оставаться спокойными и предупреждал, что за всякое беспокойство, произведенное ими, они ответят своими головами. «Для