сего довольно вам знать, – писал главнокомандующий, – что я у вас буду»[401].
Возмутители не столько рассчитывали на аксаевцев, сколько на акушинцев – народ сильный, склонный ко всякого рода беспорядкам, гордившийся своею воинственностью и независимостью. Среди акушинцев жил и беглый Ших-Али, бывший хан Дербентский и Кубинский, возмущавший табасаранцев и склонявший акушинцев к действию против русских. Горцы собрались на совет, говорили об обиде, нанесенной русскими чеченцам, и по совету Хасан-хана Дженгутайского, для отвлечения наших сил, решили напасть на шамхала Тарковского и уцмия Каракайтагского, как сторонников России, отказавшихся защищать общее дело дагестанских обществ.
«Вскоре должен быть съезд, – писал Ермолов аварскому хану[402], – на котором рассуждаемо будет о предприятиях, противных намерениям великого нашего государя, дабы народы Дагестана жили в тишине и спокойствии. Есть злонамеренный замысел акушинского народа и прочих обществ сделать нападение на владения уцмия и шамхала.
Не хотел бы я верить, что брат ваш возмущает сии народы, но прежнее его, известное мне, поведение в прошлом году, явная вражда с шамхалом, о которой писал я к вам и просил посредства вашего для прекращения оной, заставляют меня нимало в том не сомневаться. Я, тверд будучи в исполнении воли великого императора, не прибегая ни к каким средствам неприятным, обращаюсь к вам, как к российскому знатному чиновнику, дабы вы, по долгу звания вашего, воздержали брата вашего, который поступками своими ни вам не делает честь, ни себе не приносит пользы, и, возмущая народ акушинский, обязавшийся не предпринимать ничего вредного, призовет на него справедливое наказание, которого, конечно, он первый не захочет разделить с ними тягость.
Не приличествует мне делать угрозы, и я в том нужды не имею, также ни хвастать средствами моими, но я отдаю на собственное рассуждение вашего превосходительства, могу ли я, имея по воле великого моего государя и власть, и силу, допустить, чтобы нанесли оскорбление верноподданным его и чтобы я оставил то без примерного наказания? Могу ли я потерпеть своевольства такого человека, которого я потому только знаю, что он имеет честь быть братом вашим, и который разве бы низкими и подлыми сплетнями и происками мог сделаться известным?
Простите откровенности моей, но так всегда говорю я с моими приятелями и против них не умею быть не только слаб, ниже излишне снисходителен».
Аварский хан старался уверить Ермолова, что он предан России, и, желая отвлечь всякое подозрение в соучастии со злоумышленниками, сообщал как новость, что Нур-Магомет собирается с лезгинами на помощь чеченцам. Главнокомандующий отвечал, что не только знает о намерениях Нур-Магомета, но давно прогнал уже его в горы.
«Как новый в здешнем крае начальник, – писал Ермолов аварскому хану[403], – не зная хорошо лезгин, имел я к ним несколько еще уважения, но теперь достойный Нур-Магомет меня с ними несколько познакомил, и я вижу, что более подлейших трусов нет на свете. Подданные вашего превосходительства были также с Нур-Магометом; хочу верить, что о том вы не знали или не имели власти, чтобы удержать их, но уверяю вас, что за то нимало не сержусь».
Убеждая аварского хана не принимать участия в совещаниях горцев и уговорить своего брата Хасан-хана не возмущать акушинцев, Ермолов в то же время предупреждал и союзника их Аслан-хана Кюринского, что поступки его известны; что при нем находится множество беглых из разных владений и что он мало заботится об удержании жителей своего ханства от грабежа и воровства в кубинских и дербентских границах[404]. Алексей Петрович советовал Аслан-хану рассудить, не приличнее ли ему будет окружить себя людьми верными, а не хищниками.
«Знаете, ваше высокостепенство, – говорил ему главнокомандующий, – что если я возьмусь по своим правилам вас воздерживать, то вам будет очень неприятно, а подвластные ваши, увидя, что вы их защитить не в силах, потеряют к вам уважение».
Дагестанцы не оставляли, однако, своих намерений и приготовлялись, вместе с чеченцами, отстаивать свою стесненную независимость. Ших-Али-хан из Акуши отправил своих посланных к Абдул-беку Эрсинскому, приглашая его в собрание и предлагая принять на себя возбуждение табасаранского народа к восстанию. Аварский Ахмет-хан отправил большую партию лезгинов в помощь чеченцам и заготовлял на долгое время запасы соли из тарковских озер, не встречая в том препятствия со стороны шамхала. Желая иметь первенство в Дагестане, шамхал, видя свою слабость над подданными, думал подобными средствами задобрить народы Дагестана[405].
Пользуясь такою неопределенностью поведения шамхала, дагестанцы принуждали его прервать сообщение между Дербентом и линиею, а когда тот отказался, то склоняли на свою сторону его зятя, обещая возвести в звание шамхала и предоставить ему все владения, кроме города Тарки. Склоняли на свою сторону и уцмия, грозя ему, в случае упорства, избрать на это достоинство одного из беглых его родственников, живших у аварского султана[406].
Этой угрозы было совершенно достаточно, чтобы шамхал Тарковский и уцмий Каракайтагский оба просили нашей защиты. Ермолов обещал оградить их от всяких покушений неприятеля и просил не ездить в собрание горских народов. Адиль-хану, уцмию Каракайтагскому, прощено все прошедшее, если он останется верным России и единодушным в своих действиях с шамхалом.
Вместе с тем для удержания в страхе дагестанцев Ермолов приказал остановить выдачу жалованья аварскому хану и произвести диверсию против акушинцев, как народа, наиболее сильного в Дагестане. С этою целью генерал-майор Пестель получил предписание взять два батальона, шесть орудий и выступить из г. Кубы к урочищу Дарбах (Дарвах), а если найдет место более удобное для лагеря, то и ближе к селению Байты.
«В сем положении, – писал Ермолов генералу Пестелю[407], – заставьте акушинский народ помышлять о собственной защите, и они оставят мысль нападения на уцмия или шамхала. Аслан-хану Кюринскому объявите приказание мое, чтобы он находился в лагере, с своею конницею. Возьмите также часть оной из г. Кубы и даже из Дербента и к сей последней не имейте ни малейшего доверия. Скройте в непроницаемой тайне точное назначение войск, и чтобы из самого лагеря, в котором остановитесь, всегда ожидали выступления вашего далее. Возьмите к себе беков, которых аварский хан возвратил в Каракайтаг, и удержите их в Дербенте под присмотром, под предлогом, чтобы уцмий чего-нибудь против них не предпринял. Возьмите под покровительство свое Султан-Ахмеда, племянника уцмия, жившего в прошлом году в Дербенте, и объявите ему тайно, что он на содержание будет получать от меня пенсию. Уцмий получит от того большую в народе власть, который, видя наше ему покровительство, будет опасаться вдаться в согласные с акушинцами против него замыслы, и сия его в народе власть на сей раз нам весьма полезна. По прибытии в лагерь, чрез некоторое время потребуйте от шамхала (так, чтобы известно было в горах), чтобы он старался приготовить провианта на 3000 человек идущих в Дагестан войск. Ему известно будет, что он должен отозваться невозможностью».
Требуя от акушинцев, даргинцев и цудахаринского общества аманатов, Ермолов писал им[408]:
«Дошло до сведения моего через верных чиновников моих, что вы, в несправедливой злобе вашей, намереваетесь сделать нападение на землю верноподданных моего государя и грозите уцмию и шамхалу.
Вас обманывают обещанием добычи и выгод, но вы ничего иметь не будете. Вас обманывают хитрые и коварные люди и за собственную вражду свою хотят употребить вас для наказания своих неприятелей. Два года, как по воле великого моего государя начальствую я в обширных странах сих, и столько же времени не испытали вы ни малейшего неудовольствия, и теперь еще хочу я дать вам приязненный совет мой, которому последуйте для пользы вашей.
Довольствуйтесь великодушным российского правительства к вам расположением, которое уважает веру вашу, не нарушает ваши обычаи, не касается вашей собственности и ничего от вас не требует. Но знайте, что оскорбление и вред, нанесенные верноподданным великого государя, наказываются строго и отмщеваются до конца! Если что-нибудь дерзнете вы предпринять против уцмия и шамхала, я предупреждаю, что победоносные войска государя императора явятся среди жилищ, а вам останется одно бесчестное средство – бегство в горы, или за наглый поступок ваш заплатите всем вашим имуществом. Коварные люди, подающие вам пагубные советы, первые оставят вас и даже гибели вашей с вами не разделят.
Не забывайте, народы, что в руках моих есть обещание ваше, что вы ничего не предпримете противного пользам России. Может быть, не воздержу я вас моим советом, но я исполнил долг мой, вас предупредив, и сколько бы уважал вас спокойными и кроткими, столько страшно буду наказывать дерзких и своевольных. Остерегитесь,!»
Сурхай-хана Казикумухского главнокомандующий также предупреждал, что участие его в советах с горцами известно, и советовал ему остерегаться от поступков, которые могут привести на память прежнее его поведение. «Вспомните лета ваши и достоинство, – писал ему Алексей Петрович[409], – и вы согласитесь со мною, что, конечно, приличествует честь известного человека окончить дни свои в почтении и уважении. Сих чувств достигают одними добрыми делами. Не пренебрегайте дружеского моего совета и не заставьте меня принять на себя труд дать вам лично о том наставление».