Войска наши заняли селение Баутугай и расположились по высотам на ружейный выстрел от окопов. Сообщение неприятеля с плоскостью и окружными селениями было отрезано. Зная, что между засевшими в укреплениях разными племенами горцев не может долгое время сохраняться ни единодушие, ни согласие, Ермолов в продолжение четырех дней ограничивался одним бомбардированием. В ночь на 3 сентября аварский хан и брат его Хасан-хан первые бежали из укреплений и скрылись в горах. За ними последовали и все остальные защитники, с такою поспешностью, что бросили часть одежды и хлеб, в котором сильно нуждались. Пользуясь всеобщим ужасом, главнокомандующий двинулся в горы, сделал несколько переходов по местам столь трудным для движения, что едва мог провезти два легких орудия, истребил несколько селений, сжег хлеб, сено и, не встретив на пути ни одного человека, возвратился в крепость Внезапную[491].
Здесь главнокомандующий получил письмо уцмия Каракайтагского, писавшего, что Абдула-бек Эрсинский снова собирает толпы вооруженных и возмущает каракайтагцев против России. Не подозревая измены, Ермолов предписал князю Мадатову с его отрядом двинуться в Еаракайтаг и для лучшего успеха действий взять с собою старшего сына уцмия, Хан-Мамед-бека, содержавшегося в Дербенте в качестве аманата. Главнокомандующий надеялся, что в интересах последнего будет содействовать нам к скорейшему успокоению населения.
Приведя к присяге Мамед-бека и условившись с уцмием о направлении действий, князь Мадатов взял 500 человек пехоты, два орудия, 150 человек казаков, часть кюринской и табасаранской конницы и с этим отрядом вступил в Каракайтаг. Разогнав скопище у деревни Берекий и Уллу-Терекеме, князь Мадатов захватил все имущество Ибах-бека, сообщника Абдулы-бека Эрсинского, и возвратился с отрядом к р. Дарбаху, где и расположился лагерем.
Добившись возвращения сына, уцмий не считал более нужным скрывать свое поведение и в ночь на 5 сентября забрал все свое семейство и скрылся в горах, сообщив князю Мадатову, что причиною такого поступка полученное будто бы им известие, что русское правительство намерено истребить его со всем семейством.
«Я к тебе явился, – писал уцмий князю Мадатову, – только для освобождения сына – теперь возьми мои земли, жертвую ими потому, что не хочу иметь старшего над собою».
Спустя некоторое время князь Мадатов узнал, что, поселившись в Башлах, уцмий собрал до 3000 человек вооруженных и намерен совокупно с дагестанцами действовать против русских. 5 октября князь Мадатов атаковал Башлы, и разбитый уцмий укрепился в местечке Симси. Чтобы вызвать его из этой крепкой позиции, князь Мадатов двинулся к резиденции уцмия к Янги-Кенду. Адиль-хан явился на защиту этого селения, но был сбит и прогнан в горы. Селение сожжено, и дом уцмия разорен до основания[492].
Жители селений каракайтагских, карадаргинских и терекемейских владений, Адиль-хану принадлежавших, просили пощады, отказались повиноваться своему бывшему владельцу и присягнули на верность России. Звание и достоинство уцмия Каракайтагского было навсегда уничтожено, и Адиль-хану не было возврата. Соединившись с Сурхай-ханом Казикумухским, Адиль-хан подговорил его напасть на Чирахский пост, а акушинцев – сделать вторжение во владение шамхала Тарковского, находившегося в то время при Ермолове в Андреевском. Акушинцы были недовольны тем, что шамхал взял от них своего сына, и готовились отомстить ему за это.
Получив известие о намерениях акушинцев, Ермолов тотчас же выступил из крепости Внезапной в Тарки. В отряде его находились: два батальона Апшеронского, два батальона Тифлисского (в новом составе), два батальона Куринского, один батальон Троицкого пехотных и два батальона 42-го егерского полков, с 400 казаками. К этому отряду должен был присоединиться князь Мадатов, следовавший из Каракайтага с двумя слабыми по составу батальонами пехоты, 6-ю орудиями, 200 казаками и 400 человеками татарской конницы.
«От меня, – писал Ермолов князю Волконскому[493], – долгое время не будет известий, ибо сообщения мои с Кавказскою линиею не будут безопасны, а для составления безопасных конвоев надобно бы было раздроблять силы. Я пойду довольно далеко в горы и к народам многочисленнейшим в Дагестане, которые на землях своих со времени шаха и Надира не видали неприятеля. Государя императора прозорливым попечением преподаны мне средства – по оным соразмерно наказан будет гордый неприятель. Сближающаяся зима есть удобнейшее для нас время».
Прибыв 14 ноября в Тарки, Ермолов приказал князю Мадатову с его отрядом занять селение Карабудахкент, лежавшее в одном переходе от Тарков. Следуя по весьма трудной дороге, задерживаемый на переправах, князь Мадатов подвигался довольно медленно. Усталые и измученные солдаты на ночлегах не находили ни воды для питья, ни дров для топлива. Только 20 ноября князь Мадатов пришел в деревню Буйнак, где соединился с высланными к нему навстречу батальонами Куринского, Апшеронского и Троицкого полков с восемью орудиями. 21 ноября князь Мадатов вступил в Карабудахкент[494].
Непогода и необычайно глубокий снег, прервавший сообщения, задержали и самого Ермолова в Тарках более двух недель. В гористой части Дагестана, в одном переходе от Тарков, не было снега и 2000 рабочих расчищали дорогу. Генерал-майору князю Мадатову приказано занять селение Губдень и сильными партиями кавалерии по дороге на Акушу отвлекать на себя внимание неприятеля.
Отправив акушинцам воззвание, главнокомандующий требовал, чтобы они дали присягу на верность русскому императору, прислали аманатов из лучших фамилий, не давали у себя убежища изменникам и возвратили наших пленных. В противном случае Ермолов обещал наказать их оружием и взять главное их селение Акушу. Жителям Мехтулинской провинции объявлено, что если они не останутся покойными, то будут разорены до основания, и сколько бы ни было пленных – все будут отправлены в Россию.
Опасаясь, чтобы русские не отогнали богатые стада скота, акушинцы принуждены были разделить свои силы, приступить к укреплению нескольких пунктов, а следовательно, ослабить оборону против главных сил[495].
Получив в начале декабря приказание занять высоту Калантау, через которую пролегала лучшая дорога в Акушу, князь Мадатов отправил из своего отряда 2-й батальон Троицкого и 3-й батальон Севастопольского полков с четырьмя орудиями и 250 линейными казаками. В третьем часу пополудни 9 декабря отряд этот выступил из деревни Шоры и в половине 5-го часа расположился уже на высоте, пройдя до Калантау около пяти верст по довольно хорошей дороге. Снега на всем пути было очень мало, а на вершине и совсем его не было. Подъем на гору был не особенно затруднителен, и артиллерия была поднята с небольшим пособием пехоты. Положение отряда на высоте было весьма удобно, но чувствовался недостаток в воде, которой не было совершенно.
Получив известие о беспрепятственном занятии высоты, главнокомандующий приказал князю Мадатову оставить там тысячу человек пехоты с артиллериею, а самому с остальными войсками следовать к селению Уруму, вблизи которого, почти по неприступным высотам, засели акушинцы и их союзники. Следом за князем Мадатовым шел и Ермолов с главными силами.
Прибыв в селение Урум, принадлежавшее мехтулинцам и лежавшее за хребтом высоких гор, ограждавших акушинские селения, князь Мадатов сбил все передовые караулы горцев и выгнал их из селения. Движение главных сил, при которых был обоз и артиллерия, встретило немалые затруднения; в течение трех дней орудия подымались на гору, и войска ожидали их присоединения. «Взятые в проводники жители земли, – пишет Алексей Петрович в своих записках, – не веря успеху предприятия нашего, показывали как бы в насмешку места, где разбиты были войска шаха Надира, дороги, по коим спасались они – рассеянные. Таково было мнение о могуществе акушинского народа, и немало удивляло всех появление наше в сей стране».
Под прикрытием трех батальонов пехоты и 400 казаков Ермолов 17 декабря лично произвел рекогносцировку неприятельского расположения. По показанию самих акушинцев толпа их простиралась до 15 000 человек. Здесь были: Ших-Алихан; Адиль-хан, бывший уцмий Каракайтагский, сын Сурхай-хана Казикумухского и другие менее значительные владельцы. Кроме акушинцев, на защиту этой позиции пришли и соседние им народы Дагестана.
Ряд крутых возвышений занят был неприятельскими окопами, левый фланг оканчивался укрепленным холмом, а правый упирался в обрыв ущелья, по которому протекала речка. Там, на другом берегу реки, хотя и видны были отряды неприятеля, но настолько незначительные, что не могли воспрепятствовать нашему обходу и овладению высотами. Доставив на этих высотах артиллерию, мы могли открыть огонь вдоль всей линии неприятельского расположения и угрожать его отступлению. Заметив, что доступ к высотам, составлявшим, так сказать, продолжение правого неприятельского фланга, не особенно затруднителен, Ермолов избрал этот фланг главным пунктом атаки. Отпустив 18 декабря акушинских депутатов, прибывших с обманчивыми предложениями, главнокомандующий в ту же ночь выступил из Урума и перед рассветом остановился на пушечный выстрел от передового неприятельского укрепления.
Несмотря на ясную, лунную ночь, акушинцы не заметили нашего приближения и защиту правого фланга предоставили «части войск, слабой и столько же нерадивой».
Оставленный позади главных сил и закрытый ими, генерал-майор князь Мадатов, с пятью батальонами пехоты и шестью орудиями, спустился в ущелье, переправился через реку и быстрым движением занял противоположный берег. Неприятель, могший при этой переправе нанести значительный вред, оставил это место без наблюдения. Никто не препятствовал князю Мадатову завладеть несколькими возвышениями и поставить на них орудия. Только тогда, когда наши батареи открыли огонь вдоль неприятельской линии, акушинцы заметили, что русские появились у них на фланге и, обстреливая дорогу, угрожают пути их отступления.