«Сухумский комендант арестовал Хасан-бея, – писала княгиня Тамара своему племяннику, князю Левану Мингрельскому[641]. – Абхазцы и без того нехорошие люди, а теперь совсем взбесились. Если его возьмут, говорят они, то ни один из нас не останется в Абхазии, ниже кому другому позволим остаться – это их намерение. Я написала в Тифлис бумагу к генерал-лейтенанту Вельяминову, которую поручила доставить верному мне Марганию. Если меня любите и желаете добра моим сиротам, то пошлите при письме брата моего Николая и напишите от вас также бумагу, чтобы выпустили Хасан-бея. Если они письма моего теперь же не доставят, то после того мне уже невозможно будет здесь оставаться, пожалуйте сами и возьмите как меня, так и сирот моих».
Князь Леван Дадиан также просил об освобождении Хасан-бея, но выпустить его было трудно, так как за оскорбление, нанесенное ему арестованием, ничего, кроме мщения, ожидать было невозможно. 27 марта Хасан-бей был доставлен в Редут-Кале, а оттуда, по распоряжению Вельяминова, препровожден в Кутаис и далее в г. Гори[642]. Княгине Тамаре Вельяминов писал, что Хасан арестован не за участие в нападении на нашу команду, а вообще за неблагонамеренное его поведение. «В истине сего, – писал Вельяминов[643], – наиболыне могут удостоверить вас опыты прежних его против светлейшего дома вашего неприятных поступков и различие самой веры, им исповедуемой, которая мусульманам вменяет в добродетель ненависть и презрение к христианам». Вельяминов находил, что княгиня Тамара не только не должна была ходатайствовать об его освобождении, но желать его удаления для спокойствия сына ее, как будущего владельца Абхазии.
Получив известие о происшедших в Абхазии беспорядках, Ермолов просил императора о скорейшем отправлении из Санкт-Петербурга старшего сына умершего владельца князя Дмитрия
Шервашидзе. Главнокомандующий хотя и не допускал, чтобы дикий народ абхазский подчинился молодому князю, но надеялся, что, получивши воспитание в Петербурге, Дмитрий Шервашидзе будет по крайней мере предан России и сообразоваться с волею нашего правительства[644]. Император Александр произвел князя Дмитрия в полковники и назначил его владетелем Абхазии. Ермолов лично объяснил новому владельцу предстоящие ему обязанности, просил его обратить особенное внимание на состояние дел и стараться усмирить народное волнение, все более и более усиливавшееся[645].
Вскоре после отправления Хасан-бея в Имеретию подвластные ему князья пригласили бежавшего в Турцию брата Хасана, известного отцеубийцу Арслан-бея, который, явившись в Абхазию, уверил жителей, что он имеет фирман от турецкого правительства, подписанный русским посланником в Константинополе, по которому он не только утверждается владетелем Абхазии, но Россия отдает ему во власть и крепость Сухум-Кале. При помощи такого обмана Арслан-бей успел собрать себе значительную партию приверженцев и стал угрожать Сухуму. Он прислал к подполковнику Михину, заменившему майора Могилянского, двух человек, требовавших, чтобы русские войска были выведены из крепости. Посланные вызвали переводчика и заявили ему, что Сухум принадлежит Арслан-бею, а не русским и что Абхазия всегда была подвластна Турции, а не России. Подполковник Михин объявил прибывшим, что если еще кто-нибудь явится с подобным предложением, то встречен будет выстрелами, а Арслан-бею просил сказать, чтобы он и его единомышленники «ожидали скорой гибели с семействами своими».
Утром 11 сентября Арслан-бей, со значительным числом конницы и с пятью распущенными знаменами, проехал мимо Сухума; толпа его с каждым днем росла, и подполковник Михин считал свое положение крайне затруднительным. «Я после сего, – доносил он князю Горчакову[646], – не решусь послать в лес за дровами, которых у меня может стать по 1 октября; после буду ломать строение, пришедшее в ветхость. Единственно, чтобы не потерять без крайности людей, прошу покорнейше, ваше сиятельство, не оставьте предписать кому следует о скорейшей присылке ко мне в крепость палаток, как необходимо нужных в то время, когда крайность заставит ломать строения на дрова».
Получив этот рапорт, князь Горчаков сосредоточил в Редут-Кале отряд в 600 человек, из трех рот Мингрельского и трех рот 44-го егерского полков, с двумя орудиями и 40 человек казаков. Поручив начальство над этим отрядом командиру 44-го егерского полка, полковнику князю Абхазову, князь Горчаков приказал ему следовать в Самурзакань и, выбрав для лагеря удобную позицию, ожидать дальнейших распоряжений. Для переправы через р. Ингур князь Абхазов должен был устроить паром, который потом отправить в Анаклию, под защиту укреплений. Здесь отряд должен был ожидать прибытия отправленного из Санкт-Петербурга князя Дмитрия Шервашидзе[647]. Вельяминов не одобрил этого распоряжения и предписал князю Горчакову, не ожидая прибытия наследника, немедленно двинуться на помощь гарнизону Сухума[648].
Поручив управление Имеретиею и Гуриею командиру Мингрельского полка, полковнику князю Бебутову, князь Горчаков все-таки дождался прибытия князя Дмитрия Шервашидзе и вместе с ним, под охраною мингрельской кавалерии, собранной князем Дадианом, выехал из Кутаиси для принятия личного начальства над отрядом. Арслан-бей с помощью приведенных им черкес успел овладеть почти всею Абхазиею и взял от главнейших князей аманатов.
Оставленная почти всеми, княгиня Тамара, поселившись в доме своем в селении Кодор, отстоявшем от крепости Сухума в 30 верстах, была окружена бунтовщиками. Принудив ее дать присягу в том, что не будет иметь никаких сношений с русскими, Арслан-бей двинулся к Самурзаканской границе, но, узнав, что в селении Набакеви стоит полковник князь Абхазов с отрядом, вернулся в Зупсу. 27 октября он опять появился с своим ополчением на границах Самурзакани, и тогда полковник князь Абхазов перешел в наступление. Арслан отступил к р. Галидзге, пригласил к себе черкес и увеличил свою толпу до 8000 человек. 1 ноября князь Горчаков и Дмитрий Ширвашидзе догнали отряд и разослали объявление, составленное генералом Вельяминовым, от имени нового владетеля.
«Сиятельные абхазские князья, – писал Дмитрий Шервашидзе[649], – почтенное духовенство и весь народ!
Всем и каждому из вас известно, что его императорское величество, державнейший и могущественный всероссийский государь император, приняв в высокое свое покровительство и вечное подданство абхазскую землю, Богом дарованную власти моих предков, всемилостивейше соизволил утвердить владетелем оные блаженной памяти родителя моего, светлейшего князя Георгия Шервашидзе. Рановременная, однако же, кончина его, поразившая жестокою скорбью владетельный дом наш, подала повод некоторым неблагонамеренным людям, врагам покойного родителя моего и врагам общего вашего спокойствия, воспользовавшись моим отсутствием, посеять в Абхазии своеволие, мятеж и отпадение от покорности светлейшей родительнице моей княгине Тамаре, а чрез то подвигнуть вас на измену и самой могущественной Всероссийской империи.
Извещенный о таковых неустройствах, великий государь император, жалея о несчастном заблуждении абхазского народа, благоволил высочайше утвердить меня, как единственного и законного наследника Абхазии, во всех правах и преимуществах покойного моего родителя и вместе с тем повелел мне, оставя счастливую и блистательную столицу его империи, отправиться в Абхазию, принять бразды правления, всемилостивейше над вами мне вверенного, и восстановить спокойствие любезного ему абхазского народа. Таким образом, взысканный неисчетными милостями августейшего российского монарха, возвратился я ныне к наследию моих предков.
С самых отдаленнейших времен абхазский народ отличался всегда верностью и преданностью к своим владельцам. Итак, на сем народом благородном духе основываю я призвание, знаменитые князья, духовенство и весь абхазский народ, обратиться к священным обязанностям, к верности законному владельцу и, оставя нарушителя вашего спокойствия, отцеубийцу Арслан-бея, явиться ко мне с раскаянием и покорностью.
Неужели в обуявшем вас ослеплении забыли вы, что божеские и человеческие законы, рано или поздно, навсегда неизбежно карают отцеубийц страшною гибелью, поражая бедствиями и их сподвижников? Неужели также не предусматриваете, что упорство в измене могущественной Российской империи может навлечь на мятежников праведный гнев всесильного монарха и силою непобедимых его войск истребить их с лица земли, подвергнув тому же жребию жен и чад ваших?
Я требую, чтобы почтеннейшие из князей и духовенства абхазского немедленно явились ко мне и в знак искреннего своего раскаяния представили бы благонадежных аманатов. Таковая покорность возвратит моему народу всю нежность сердца, болезнующего ныне о его заблуждении.
И я в таком случае торжественно, пред лицом всеведущего Бога, обещаю быть пред российским правительством ревностным ходатаем о предании всего прошедшего вечному забвению, и дабы жизнь, собственность и права каждого из раскаявшихся искренно оставлены были неприкосновенными, с моей стороны для таковых верных и покорных моих подданных, посвятив всю свою жизнь на устроение их счастья, я буду в их спокойствии и благоденствии искать единой моей славы и собственного блага.
Напротив того, злых и непокорных мятежников не укроют ни леса, ни горы от праведной казни. Славное воинство покровительствующей мне России уже вступило в Абхазию на преследование изменников и конечное их повсюду истребление.
Одно благоразумие теперь укажет вам верный путь к счастью или погибели вашей».