Новая линия должна была окружить кабардинцев, причем Ермолов предполагал сблизить кабардинские селения, а пространство между Кубанью и Малкою очистить для русских селений или для поселений линейных казаков. При обширности земель, сравнительно с числом населения, сближение кабардинских аулов было делом вполне возможным, а переселение на освобожденные земли линейных казаков или русских переселенцев должно было принести громадную пользу, так как сообщение кабардинцев с закубанцами почти совершенно прерывалось.
Столь очевидные преимущества заставили главнокомандующего приступить немедленно к заложению укреплений: в вершинах р. Тахтамыша; на р. Куме, у бывшего Хахандукова аула; на р. Подкумке, при урочище Бургусанте; при кургане, называемом Красивый; на р. Малке, у Каменного моста, где проходили лучшие дороги за Кубань; на р. Баксане, близ урочища Кызбурун; на реках Чегеме, Череке, Урухе и, наконец, главное укрепление на р. Нальчике, где должна была расположиться штаб-квартира полка, назначенного для охранения порядка в Кабарде.
Одновременно с заложением укреплений приказано было прорубить дорогу через лес на Татартупском хребте до р. Белой, воспрещено горцам селиться на правом берегу р. Кубани и, наконец, Военно-Грузинской дороге дано иное направление. Перенося ее с правого на левый берег р. Терека, Алексей Петрович прикрыл ее укреплениями Пришибским, Урухским, Минаретским и Ардонским.
Сознавая всю важность мер, предпринятых главнокомандующим, кабардинцы явились к Ермолову с покорностью, обещали выселиться из гор, быть покойными и просили остановить постройку укреплений.
– О крепостях просьбы ваши бесполезны, – отвечал Алексей Петрович, – я сказал, что они будут, – и они строятся.
Главнокомандующий требовал, чтобы кабардинцы непременно выселились из гор, и обещал жестоко преследовать тех, которые не исполнят его требований. «В случае измены, – писал он кабардинцам[668], – или участия в разбоях, всякий владелец или уздень теряет свое достоинство и наказывается, как всякий преступник, по законам российским.
Я объявляю вам, кабардинцам, и в особенности простому народу, что всех владельцев и узденей, бежавших за Кубань или укрывающихся в горах, как явных изменников своему государю, лишаю всех прав и достоинств. Если кто из кабардинцев будет иметь с ними связь и сношения, будут строго наказаны. С ними запрещается вступать в новые связи родства.
Узденям и простому народу повелеваю, при всякой встрече с изменниками, действовать оружием и забыть глупое обыкновение не стрелять в князя, когда он стреляет. Если кто из изменников, бежавших за Кубань или укрывающихся в горах, будет нападать на селения или дознан будет в преследовании и против него простой народ стрелять не будет, то селение будет наказано оружием. Мошенники, по гнусному прежнему обыкновению, будут защищаться тем, что они князья. Простой народ не должен сему верить, и я еще повторяю, что со всех вообще изменников сняты прежние их достоинства.
Отныне и впредь запрещается всем кабардинским владельцам и узденям отдавать детей своих на воспитание к чужим народам, т. е. к закубанцам, карачаевцам и вообще горским народам, но воспитывать их в Кабарде. Тех, кои отданы прежде, тотчас возвратить».
Вместе с тем для уничтожения влияния на народ грубого и необразованного духовенства, в руках которого находилось разбирательство дел, Ермолов учредил в Нальчике временный суд, для разбора дел тяжебных по правам и обычаям народа, но с применением, по возможности, русских законов. Решению суда предоставлены все тяжебные дела, не превышающие 200 рублей, а выше представлялись на рассмотрение управляющего Кабардою. Все штрафные деньги, взыскиваемые по обычаю, не поступали в пользу судей, а должны были храниться в ведении суда и без разрешения не расходоваться. Дела уголовные были совершенно изъяты из ведения суда, и виновные судились военным судом.
В состав временного кабардинского суда были назначены: один председатель, один кадий, шесть судей, два депутата, один секретарь и один русский чиновник, «для поверки журналов, веденных в суде». Наблюдение за правильностью действий суда было возложено на полковника Коцарева, назначенного командующим войсками, в Кабарде расположенными. На усиление его боевых средств Ермолов оставил в Кабарде два батальона Ширванского полка, а для пресечения сношений кабардинцев с закубанцами были поставлены на реках Куме и Подкумке по одной роте Тенгинского полка с орудием и 40—50 человек донских казаков[669]. Отряды эти были слишком незначительны для того, чтобы прекратить хищничество, и наше правительство пришло к мысли о необходимости войти в торговые связи с закубанцами, преимущественно с черкесами и абазинцами, «дабы чрез то смягчить суровость нравов их и положить конец неприязненным их действиям к нарушению тишины на кубанских пределах наших».
После многих рассуждений и массы проектов, подаваемых разными лицами, Министерство иностранных дел отправило коллежского советника Скасси[670] в Керчь с поручением завести торговые сношения с обитателями восточных берегов Черного моря. После нескольких лет своей деятельности коллежский советник Скасси уверил правительство, что он успел приобрести расположение многих старейшин и надеется на успех своей миссии. Тогда, в конце октября 1821 г., были высочайше утверждены правила для торговых сношений с черкесами и абазинцами, и даже составлен особый штат для «попечителя торговли» и чиновников, в его ведомстве состоящих. Пунктами для торговли избраны города Керчь и Бугаз, из которых в первом устраивался полный портовый карантин и таможня, а во втором – меновой двор с очистительными пакгаузами.
Все произведения черкесов и абазинцев, привозимые морем, должны были беспошлинно приниматься в Керчи, а сухим путем – в Бугазе. Попечитель торговли обязан был жить в Керчи, один из его помощников в Бугазе, один у черкесов и один у абазинцев, в тех пунктах, из которых последует отправление товаров. Товары эти должны были состоять преимущественно из произведений земли, сельской промышленности, леса и скота. Горцы могли выменивать на них все что угодно, за исключением монеты, банковых ассигнаций, оружия, пороха и свинца, как в деле, так и слитках.
Обширная инструкция, данная г. Скасси, и составленные для торговли правила ясно свидетельствуют, что сам г. Скасси и Министерство иностранных дел имели весьма смутное понятие о племенах, с которыми намерены были завести торговлю. Произведения земли закубанцев были ничтожны, и единственным средством к их обогащению было пленнопродавство. Ни заготовок леса, ни избытка скота у черкесов не было, а притом доставка того и другого к берегу моря, при отсутствии путей сообщения, была немыслима. Основываясь на словах Скасси, Ермолов также думал сначала, что он завел связи с черкесами и абазинцами. «Но, – писал Алексей Петрович[671], – узнал я от самого поверенного его (Скасси), находящегося для промена железа в Абхазии, иностранца Гибаля, что связи сии ограничиваются некоторым знакомством, которое здесь не весьма трудно сделать, но оно ни малейшим обеспечением торговли служить не может. Доказательством небольших успехов Скасси может быть то, что Гибаль оставался даже без способов содержания и должен был приехать в Тифлис взять у меня на оное денег, которые и уплачены генералом графом Ланжероном, а Гибаль в Абхазию уже не возвратился».
Впоследствии Ермолов узнал, что все сношения Скасси с Абхазией и его торговля там «состояли в одних хвастливых рассказах, а в самом деле товары заключались в нескольких пудах съеденного ржавчиною железного лома, с которыми находился в Сухуме комиссионер его, г. Гибаль»[672]. Не предвидя никакого успеха в предполагаемых торговых сношениях, главнокомандующий не видел другого средства смирить закубанцев, как действовать против них силою. Стараясь разъединить их с кабардинцами, Ермолов вместе с тем положил устроить несколько укреплений против закубанцев и призывал к деятельности черноморское войско, усиленное прибытием переселенцев.
В мае 1821 г. было уже известно, что на пути в Черноморию были: 4937 душ мужского пола из Черниговской и 7447 душ мужского пола из Полтавской губерний. Вслед за тем изъявили согласие на переселение еще 4510 душ мужского пола (1602 души из Черниговской и 2908 душ из Полтавской), так что общее число переселенцев доходило до 16 794 душ мужского пола. Алексей Петрович приказал их селить не отдельно, а присоединять по нескольку семейств к прежним жителям, «ибо, – говорил он[673], – неблагоразумно было бы людей, к опасностям войны не привыкших, подвергать оным и охранение их предоставлять одной передовой страже».
Нападения закубанцев производились преимущественно на ту часть кордона, где река Кубань представляла удобнейшую переправу, и селения черноморцев, в большом расстоянии друг от друга находившиеся, не имели средств подкреплять передовую стражу. Для заполнения, так сказать, пустого пространства главнокомандующий приказал увеличить число селений, придвинуть их ближе к Кубани и для того вызвать желающих из числа природных жителей, но отнюдь не из переселенцев. Последние находились в самом бедственном положении и без всяких средств к существованию. Продав на месте свое имущество за бесценок, переселенцы были отправлены в путь осенью, в самое неудобное время, и, лишившись в дороге скота, доходили до Черномории или нищими, или оставались зимовать по разным губерниям, прося милостыню.
Войско черноморское по недостатку средств не могло оказать им никакой помощи, и Ермолову пришлось обратиться к частной благотворительности. Подписка в пользу переселяющихся малороссиян шла довольно успешно, и по 27 декабря 1821 г. было собрано до 10 000 рублей ассигнациями, 64 четверти хлеба, 317 штук скота, 16 лошадей и 1044 овцы.