ании, или о возврате взятого. Надобно женам дать способы особенно, и это уже не 4000 червонцев будет.
Может быть, не осмелится Мехти-хан явиться сам, то наклонить его к сему можно посредством Ростом-бека, которому дайте сие наставление. Ему поверит он во всем. Если и бесполезному человеку дадим мы деньги, по крайней мере, за них будет ужасно стыдно персидскому правительству, что от него бежит человек, недалеким будучи родственником шаха.
Между нами сказать, мы, подержавши несколько хана в Тифлисе, отправим в Россию».
Мехти-хан не решился возвратиться, а между тем Ермолов, вскоре после его бегства, сам отправился в Карабаг, лично привел к присяге жителей города Шуши, приказал сделать то же во всем ханстве и учредил городовой суд или диван, обеспечив многих преданных нам лиц раздачею земель или назначением жалованья, которым они не пользовались при хане, главнокомандующий привлек к себе всеобщее расположение населения.
Осмотрев Карабаг и введя в нем русское управление, А.П. Ермолов проехал по многим местам Ширванской провинции и остался в восторге от всего им виденного.
«Обозрев прелестные наши мусульманские области, – писал он А.В. Казадаеву[682], – я тебе, как другу, сказать откровенно могу, что восхищался мыслью, сколько введение в них управления российского послужит в короткое время к их улучшению. Сколько ни противится вера сих народов всякому просвещению, сколько истолкователи оной, по озлоблению на христиан, ни охлаждают против нас, не могут они не чувствовать выгод благоустройства, которые достаточно объясняет одно обеспечение – неприкосновенность собственности.
Введение нашего управления есть дело, мне нераздельно принадлежащее, и меня утешает польза, правительству принесенная! Может быть, на сие и совсем не обращается внимания, но я награжден собственным чувством удовольствия… Как чувствую, друг любезнейший, недостаток сведений моих по обширности моих занятий; как досадна мысль, что непременно впаду во множество погрешностей, которых, при некоторых познаниях, даже весьма обыкновенные люди удобно избегают. Все мои усилия недостаточны, и я, бывши некогда изрядным солдатом, грущу, что вполовину не таков, сделавшись администратором».
«Графу Румянцеву, – писал Алексей Петрович в другом письме[683], – как вельможе, столько заботящемуся о просвещении и большие пожертвования делающему для полезных открытий, предлежит на его иждивении прислать сюда несколько ученых людей, для описания здешней страны и населяющих ее народов! Это был бы памятник, его достойный! Скажи ему слегка мысль сию в разговоре».
Прибыв в город Старую Шемаху, главнокомандующий вызвал к себе начальствовавшего в Дагестане генерал-майора барона Вреде и командиров Апшеронского и Куринского полков. Последние заявили о неудобствах расположения войск в городе Кубе, отличавшемся дурными климатическими условиями и вредным влиянием на здоровье нижних чинов.
«Давно желал я, – пишет Ермолов в своих записках, – избавиться неопрятного и гнусного города, в котором войска подвергались всегда необыкновенной смертности, но, по недеятельности и лености барона Вреде, не мог того достигнуть». Избрав лично селение Кусары, на речке того же имени, для штаб-квартиры Апшеронского полка, главнокомандующий, в январе 1823 года, приказал перенести туда управление Кубинскою провинциею. Куба была упразднена, посты в Чираге, Ричи и Кураге уничтожены[684]. Для штаб-квартиры Куринского полка было равномерно избрано место неподалеку от Дербента[685], и на командира полка, полковника Верховского, было возложено управление Табасаранью и Каракайтагскою провинциею.
В Дагестане было все спокойно, и крепостные работы в Бурной продолжались. Назначенный для того отряд, под начальством подполковника Евреинова[686], состоял: из одного батальона Апшеронского, одного батальона Куринского полков, 2-й пионерной роты 8-го батальона, 4 орудий и 30 линейных казаков.
Прибыв в Бурную и приступая к работам, Евреинов потребовал от шамхала Тарковского рабочих, которые должны были работать как в самом укреплении, так и подвозить необходимый материал. Первое время жители исполняли наше требование беспрекословно, но затем несколько селений Мехтулинской провинции отказались идти на работу в крепость Бурную. Подполковник Евреинов отправил к ним пристава, прапорщика Батырева, и переводчика своего, прапорщика Мещерякова. На требование их нарядить рабочих жители селения Оглы объявили, что, работая в Бурной, они лишаются сенокоса и жатвы хлеба и, будучи не в состоянии переносить зноя, бывающего летом в Тарках, умирают. Посланные завели ссору и думали употребить силу, но жители, ненавидя своего пристава за злоупотребления, избили как Батырева, так и Мещерякова. Поступок жителей селения Оглы был представлен как открытое восстание всех мехтулинцев против правительства и против власти шамхала. Последний подтвердил донесение Батырева и присовокупил, что жители селений Эрпери, Караная и Ишкарты отказались также идти на работу в Бурную, а взамен того обещались платить в год по 500 баранов. Шамхал просил генерал-майора Краббе, назначенного вместо барона Вреде[687], усмирить волнующихся, отговариваясь, что в противном случае волнение охватит все его владение. Генерал-майор Краббе направил в Мехтулу два отряда: подполковника Евреинова из Бурной и полковника Верховского из Кусар. Соединение этих отрядов должно было произойти в Парауле, и тогда полковник Верховский, приняв общее начальство, должен был действовать по обстоятельствам и усмирить мятежников[688].
Опасаясь преследований, мехтулинцы бежали в горы и отправили гонцов к аварскому хану, прося помочь в постигшем их горе.
11 июля подполковник Евреинов выступил из Бурной с батальоном Апшеронского полка и четырьмя орудиями и 13-го числа прибыл к м. Кулецме. Оставшиеся в селении жители, которых было весьма немного, встретили отряд в 10 верстах и просили простить их. Евреинов приказал им разбросать начатые завалы и, ободрив их, остановился здесь лагерем. К ушедшим в горы он отправил приказание возвратиться в селение и обещал прощение виновным. Жители селений Оглы и Гапши тотчас же явились с покорностью, объявили, что пойдут на работы в Бурную, но жаловались на притеснения пристава Батырева и его казаков[689]. Евреинов скоро убедился, что в Мехтуле не было никакого возмущения и что этим словом названа дерзкая выходка нескольких человек селения Оглы против пристава и переводчика, «вынужденная собственным их неблагоразумием»[690]. Злоупотребления и невежество пристава, неумение соединить ласку со строгостью, леность, своекорыстие и опасение, что все эти качества будут открыты правительством, были причиною наделанной тревоги. «Кажется, в настоящих обстоятельствах, – доносил Евреинов[691], – весьма нужна не жестокость, но даже некоторое с нашей стороны снисхождение. Это народ природно добрый, но несправедливость ожесточает и самые простые нравы».
«Не жалею, – писал Ермолов шамхалу[692], – о потере времени, столь нужного для работ в крепости, о трудах отряда, особливо артиллерии, при переходе горы Калантай, потому только, что мне открылось многое, бывшее до того времени для меня тайной. Непорядочное управление народом, злоупотребления управляющих довели, наконец, бедных мехтулинцев до того, что они, потеряв терпение, решились, оставя свои дома, скитаться в горах и искать чуждого крова».
Видя всеобщую покорность населения, подполковник Евреинов отпустил батальон в Тарки, а сам отправился на свидание с Вербовским, прибывшим с отрядом в Карабудагкент. Здесь они узнали, что Ахмед-хан Аварский явился в Гергебиль, но не более как с 50 всадниками, что он приглашал андийцев соединиться с ним, но они не согласились последовать его советам. Тогда аварский хан вошел в сношение с Амалат-беком, племянником и личным врагом Мехти-шамхала.
Сын бойнакского владельца Шах-Аббаса, двоюродного брата шамхала Тарковского, Амалат-бек, мечтал о возвращении наследственного владения, старался показать себя преданным русскому правительству, но когда увидал, что шамхал пользуется особым покровительством главнокомандующего, то решился изменить и перейти на сторону аварского хана. В то время, когда отряд полковника Верховского возвращался обратно в Кусары, Амалат-бек находился при войсках. В 7 часов утра 19 июля отряд выступил в поход, и полковник Верховский уехал вперед версты на две. Его сопровождали: штаб-лекарь Апшеронского полка Амарантов и переводчик; а шагах в пяти сзади ехал Амалат-бек с двумя своими нукерами. На пути, между селениями Губдень и Атемиш, Амалат-бек, по наущению аварского хана, выстрелами из трех ружей убил Верховского. Преследовать убийц было некому, и Амалат бежал в Аварию[693]. Принявший начальство над отрядом артиллерии полковник Мищенко остановился близ селения Кая-Кейд, в ожидании дальнейших приказаний[694].
На другой день после этого происшествия посланные аварского хана явились в Чечне с известием, что в Дагестане убит первый человек у русских, всегда бывавший при главнокомандующем. На чеченцев известие это не произвело никакого впечатления, но подвластные шамхалу, ненавидя своего владетеля, волновались и сочувствовали Амалат-беку. Опасаясь, чтобы волнение не распространилось и на мехтулинцев, шамхал просил занять войсками селение Параул и усмирить его подвластных.