При инспекторских смотрах, произведенных в конце октября и начале ноября, численный состав корпуса был следующий:
Примечание. 1-й и 2-й батальоны Ширванского полка осмотрены не были, так как находились в походе.
В Базанищи явился к Ермолову сын умершего мехтулинского владельца Хасан-хана и просил прощения. Главнокомандующий привел его к присяге на верность и возвратил селения, бывшие в управлении отца его. Утвердив наибом города Башлы Эмир-Гамзу-бека, Алексей Петрович предоставил селение Янги-Кенд в пользование семейства умершего уцмия.
«Мне весьма приятно было видеть, – писал император Александр Ермолову[702], – счастливое во всех отношениях окончание предприятия вашего к восстановлению спокойствия, нарушенного в том краю мятежествующими горскими народами; но особенную мою благодарность заслуживают благоразумные меры кротости, принятые вами для достижения сей цели. Они совершенно соответствуют намерениям моим: почитал жителей Дагестана вместе и обитателями части Российской империи, я всегда с крайним сожалением принимал известия об употреблении силы оружия к обузданию их своеволия; тем более остаюсь довольным настоящим укрощением их, без всякого кровопролития в действие приведенным».
Оставаясь некоторое время в Казанищах, Ермолов узнал, что в Дагестане возникает новое религиозное учение, известное впоследствии под именем мюридизма, сплотившего горцев в одно целое, сообщившего им единство и цель действий.
Началом мюридизма послужило проповедование народу неизвестной ему дотоле части Корана. Последний состоит из трех частей: шариата, т. е. изречений Магомета, имеющих для его последователей силу закона, тариката – изложения действий и поступков пророка, достойных подражания для каждого правоверного, и хякиката – видений и верований пророка. «Таким образом, шариат есть слово, тарикат – дело, хякикат – мысль, идея».
Сущность первоначального тариката, возникшего у горцев, заключалась в постоянной молитве, т. е. воспоминании Бога. Всякий следующий тарикату обязан был прежде всего повиноваться «ниспосланной книге» и последовать пророку: искренно раскаяться в грехах, удовлетворить обиженных, просить у них прощения, стараться удалять себя от всего противного Богу и украшаться хорошими и похвальными поступками. Истинный последователь тариката должен отказаться от лишней еды, лишнего сна и разговора, не есть ничего непозволительного, «постоянно нуждаться в Боге, с полным самоунижением прибегать к нему во всех делах и обстоятельствах, извергнуть из себя страсть к сему обманчивому дому (вещественному миру) и быть довольным судьбою».
Эти основы религии, по-видимому, несовместимы с враждою и злобою к кому бы то ни было, а тем более не могли допускать пролития крови, но в руках ловких проповедников среди горцев учение о тарикате приобрело иное значение. В начале двадцатых годов на Кавказе было два последователя и учителя тариката: эфендий Гаджи-Измаил, проживавший в Ширванском ханстве в Кюрдомире, и мулла Магомет – в селении Яраге или Ярагларе, в ханстве Кюринском. Незнакомые между собою, они изучали Коран отдельно, толковали его каждый по-своему и имели своих последователей. Один из общих их учеников, Хас-Магомет, познакомил двух проповедников и свел их. На первом же совещании, происходившем в селении Кюрдомире в 1823 г., оба проповедника пришли к убеждению о необходимости направлять на путь истинный совратившихся с него мусульман. Рисуя мрачными красками положение дагестанского населения, мулла Магомет говорил, что оно имеет смутное и сбивчивое понятие о религии, хотя и соблюдает некоторые обряды; что богослужение отправляется неправильно и большинство не имеет понятия о шариате.
Отсюда, по словам муллы Магомета, «истекали все заблуждения и все проступки: бесстыдство у мужчин и женщин, разврат, пьянство, воровство, вечная праздность. Гражданской общности и единства не было, политической связи никакой. Хотя во главе народа стояли власти-старшины и кадии, избираемые на год, на два и на три, и хотя они решали дела по адату (обычаю), но сами были невежественны, бессильны и не имели никакого нравственного влияния на народ, потому что оказывались не чужды общих пороков. Убийства и кровомщения были в большом ходу; кровь убитого нередко оплачивалась виновным его родственникам одною или двумя шкурками молодого барашка, и мировая запивалась бузою; словом, в народе господствовал тот безобразный нравственный хаос, который нельзя было назвать иначе, как полным духовным растлением».
Такое нравственное состояние населения требовало радикальной перемены, и Гаджи-Измаил, как пользовавшийся наибольшим уважением, благословил муллу Магомета на подвиг, возвел его в звание старшего мюршида (учителя) и поручил ему приступить к открытому проповеданию тариката.
Возвратившись домой, мулла Магомет тотчас же приступил к делу и выказал свою деятельность многочисленными воззваниями и речами.
«Народ! – говорил он. – Вы не магометане, не христиане и не идолопоклонники. Магометане не могут быть под властью неверных… Кто считает себя мусульманином, для того первое дело газават (война за веру) и потом исполнение шариата. Для мусульманина исполнение шариата без газавата не есть спасение. Будучи под властью неверных или чьею бы то ни было, все ваши намазы, все урючи, все странствия в Мекку, ваш нынешний брак и все ваши дети незаконны.
Народ! Клянись оставить все грехи и впредь их не делать, дни и ночи проводить в мечети. Молитесь Богу с усердием, плачьте и просите его, дабы он нас помиловал, а когда нужно будет вооружаться – о том я узнаю по вдохновению от Бога и тогда объявлю вам; но до той поры плачьте и молитесь».
Таким образом, в основу первой же проповеди было положено политическое движение, идея освобождения мусульман и борьба с неверными. Это было в духе и желании горцев, а потому народ стал быстро стекаться к проповеднику. Все приходили послушать мюршида и в его учении найти истину, свет и спасение. Слух о новом учении облетел все углы Дагестана и проник даже в Чечню. В Яраге появились муллы, желавшие посвятить себя изучению новых неведомых им тайн и требований религии; они проживали здесь целые недели, постились, голодали и не уходили до тех пор, пока не получали одобрения Магомета в том, что достойны быть его последователями. Большинство, конечно, не понимало сущности нового учения, но слово «газават» приходилось всем по душе, и население Кюринского и Казикумухского ханств разгуливало по селениям с деревянными шашками и, ударяя ими по скалам и саклям, наивно кричало: газават, газават\
Первое приложение слов к делу проявилось у мехтулинцев, желавших избавиться от русской власти. В начале августа они, как мы видели, убили нашего пристава и взялись за оружие, но личное прибытие Ермолова в Дагестан прекратило волнение.
Имея некоторые сведения о возникающем учении и опасаясь возможных от того волнений, главнокомандующий для противодействия проповедникам решился противопоставить им араванского кадия Сеид-эфенди, пользовавшегося величайшим уважением и доверием горцев. В селении Казанищах Ермолов имел тайное свидание с Сеидом, нашел в нем человека здравомыслящего и желающего спокойствия. Получив от него обещание служить нашим интересам, главнокомандующий назначил ему жалованье и впоследствии не имел причины сожалеть об этом.
Пользуясь огромным влиянием среди акушинцев и других ближайших народов, Сеид в течение нескольких лет был противовесом для разных лжеучителей и других религиозных проповедников Дагестана, вредных русскому господству в крае. Вместе с тем, после свидания с Сеидом, Ермолов, приехав в Кубу, потребовал к себе Аслан-хана Кюринско-Казикумухского и приказал принять меры к прекращению религиозных волнений в его владениях. Аслан призвал к себе муллу Магомета с его ближайшими последователями и потребовал, чтобы тот разъяснил ему сущность своего учения и действий. Повинуясь своему хану, Магомет рассказал, в чем дело, и старался оправдать большинство своих учеников бессознательностью их поступков.
– Они в исступлении, – говорил он, – и невинны в своих действиях, потому что не понимают, что делают; но эти действия ясно показывают, что должно всем делать.
Эта последняя фраза была многознаменательна для самого Аслана, которого Магомет упрекал в неисполнении шариата. Возмущенный хан дал ему публично пощечину, но на другой день опомнился, извинился, одарил обиженного и вступил с ним в религиозную беседу. Мулла Магомет понял свое нравственное превосходство над ханом и старался окончательно убедить его своим красноречием. После продолжительной беседы дело кончилось тем, что Аслан перешел на сторону нового учения и согласился с проповедником, что война против неверных законна и необходима. Чтобы до времени прикрыть свою измену, Аслан-хан просил быть осторожнее и оставить в покое Кюру и Казикумух. Просьба эта оказалась несвоевременною, потому что кроме Магомета появился уже новый и впоследствии знаменитый проповедник тариката – Джемал-эдин-Гусейн Казикумухский.
Бывший письмоводитель Аслан-хана, Джемал-эдин, при первых слухах о новом учении, оставил хана, присоединился к Магомету и принял от него тарикат. Вслед за тем в числе последователей ярагского проповедника явились уже политические деятели: Кази-мулла, Гамзат-бек и, наконец, Шамиль. Пропаганда о новом учении распространялась все шире и шире и пустила глубокие корни в Чечне и Дагестане. Этому много способствовали также внушения персидских и турецких агентов, возбуждавших население к восстанию и уверявших, что при первом поднятии оружия против русских их державы окажут магометанскому населению скорую и действительную помощь. Не доверяя вполне этим обещаниям, многие племена соглашались следовать шариату, но отказывались от газавата, сознавая свое бессилие. Магомет не насиловал их и, требуя только строгого исполнения шариата, предоставлял будущему вооруженное восстание.