В половине августа персияне в значительных силах снова вторглись со стороны озера Гокча в Елисаветпольский округ и остановились в урочище Хач-Булаге, в 30 верстах от Елисаветполя. 13 августа неприятельская партия, подъехав к форштадту города, имела перестрелку с обывателями и ротой Троицкого мушкетерского полка. Тормасов тотчас же двинулся к Елисаветполю и, расположившись лагерем на Загаме, поручил правителю Грузии связать все пехотные полки казачьей цепью и содержать в Тифлисе в готовности резерв, для отправления куда встретится надобность[330]. Персияне в числе от четырех до пяти тысяч человек все еще стояли у Хач-Булага; позади их в пяти агачах (около 35 верст) стоял Аббас-Мирза с 20 000 человек[331]. С приближением Тормасова оба отряда отступили к Шамхору, с намерением не допустить наши главные силы до Елисаветполя. Торопясь догнать неприятеля и атаковать его, главнокомандующий предписал Лисаневичу с его двумя батальонами 9-го егерского полка следовать к Шамхору на соединение с главными силами. Как только авангард последних дошел до р. Шамхора, Тормасов приказал генерал-майору Маркизу Паулуччи взять два батальона 9-го егерского полка с несколькими казаками и открыть место расположения неприятеля.
Пройдя четыре версты за реку, Паулуччи встретил толпу персиян в числе около 4000 человек, быстро отступавших за урочище Хач-Булаг в горы, прилегающие к Елисаветполю. Неприятель уходил быстро, скрывался в горах, и догнать его нашей пехоте не представлялось никакой возможности. Маркиз Паулуччи остановился на Кораархе и расположился там лагерем. Видя новую неудачу, Аббас-Мирза отступил к Эривани, куда скоро пришел к нему и Мамед-Али-хан, также безуспешно кончивший свое вторичное покушение вторгнуться в Памбаки.
Находившийся с отрядом в Памбаках генерал-майор Портнягин донес главнокомандующему, что 17 августа показалась на границе толпа персиян в числе около 12 000 человек, перед тем стоявших на Абаране. Портнягин тотчас же выступил навстречу, но неприятель, избегая сражения, отошел к турецким границам Карсского пашалыка. На другой день персияне отступили к урочищу Кара-Агач, по направлению к Борчалинской дистанции. Для преследования неприятеля был отправлен полковник Печерский с батальоном 15-го егерского полка, тремя эскадронами нарвских драгун и сотней казаков. Переваливши через высокий и труднопроходимый хребет Безобдальский, Печерский 22 августа прибыл на Лори, но не нашел там неприятеля. Партия персиян, состоявшая из одной только конницы, сделала в эту ночь и следующий день 130 верст и, ворвавшись в Борчалинскую дистанцию, близ урочища Агзебиюк, разорила восемь деревень татар, только что возвратившихся с кочевья и спустившихся с гор на плоскость.
Это был последний разбойничий наезд, когда 22 августа к Тормасову явился посланный с письмом визиря Мирзы Безюрка, в котором тот уведомлял, что Персия желает мира, но для заключения его считает необходимым послать в Петербург полномочное посольство, ибо уступка провинций и взятие оных, – говорил он, – зависит от воли самих государей»[332].
Причину продолжающейся войны Безюрк приписывал Тормасову, который, по его словам, вместе с сообщением согласия императора принять посольство в своей столице, заявил требование об уступке России ханств Эриванского и Нахичеванского.
«Такой ответ, – писал визирь, – который горче яда во время переговоров о дружбе, был весьма странен с вашей стороны. Хотя правительство мое из этого ответа сделало заключение о намерении вашем продолжать вражду, которая даст известный плод, но, принимая в соображение и дружеские ваши изъяснения в том письме, я решился отправить к вам Хаджи-Абуль-Хассана, и сообщаю вам, что если вы, подобно нам, имеете наклонность к дружбе, то на этот раз оставьте горький ответ и напишите такое письмо, которое более усилило бы наше расположение к приязни, а не усугубило вражды между двумя державами. Если же вы такой наклонности не имеете, то воля ваша».
Вслед за этим посланием и на следующий день главнокомандующий получил письмо и от Аббас-Мирзы с таким же точно предложением, причем оба посланных заявили, что правительство их настаивает на отправлении посольства в Петербург потому, что договариваться об определении границ на месте считает для себя унизительным и обидным в глазах народа. Тормасов отвечал, что император согласился на принятие послов в своей столице в том только случае, когда на месте будут постановлены главные основания мирных условий, то есть когда будут определены границы.
Персияне, быть может, сами по себе и согласились бы на это требование, но, подстрекаемые англичанами, они видели в таком заявлении русского правительства неравенство отношений между государствами и притязательность России. По всему видно было, что расточаемое щедрыми руками английское золото оказало свое действие не только на жадных и алчных приближенных, но и на самого Баба-хана. Главнокомандующий не ожидал удовлетворительного исхода мирных переговоров, и, не задерживая долго посланных, 25 августа отправил их обратно.
Тормасов писал в своем ответе, что он уполномочен заключить мир, но только с непременным условием, чтобы реки Кура, Араке и Арпачай были границами между двумя государствами, и если тегеранский двор искренно желает мира и согласен на эти условия, то он готов приступить теперь же к переговорам.
– Не могу, однако же, не заметить, – говорил он, отпуская посланных, – что искание мира и разорение невинных жителей – две вещи совершенно противные. Если бы Персия искренно желала мира, то воздержалась бы от набегов на наши границы, тем более что при первом открытии Персией мирных предложений предместником моим запрещено нашим войскам входить в персидские пределы, что и по сие время свято наблюдается с нашей стороны. В настоящее время я не буду столь уступчив и, при первом нарушении, постараюсь наказать нарушителей даже и в том случае, если бы представители персидского правительства находились в это время в Санкт-Петербурге.
Угрозы эти не подействовали, и спустя день после отправления персидских посланных партия персиян сделала набег на борчалинских татар и, разорив несколько селений, поспешно удалилась в пределы Турции. Решаясь наказать хищников и имея в виду, что в Карабаге не было неприятеля, Тормасов вызвал к себе генерал-майора Небольсина с тремя батальонами и двумя казачьими полками. Оставив на месте все тяжести и присоединив отряд Небольсина, главнокомандующий, в ночь на 28 августа, двинулся к местечку Чардахлы, находившемуся в 30 верстах от его лагеря. Там, по самым вернейшим сведениям, находился Аббас-Мирза с 6000 пехоты и 20 000 конницы, передовые посты которой были замечены на вершинах Шамхорских гор. После трудного ночного перехода по Ясаманскому ущелью и подъема на горы Тормасов не нашел там не только войск, но и отдельных партий, ибо Аббас-Мирза, узнав о намерении русских атаковать его в горах, ушел верст за сорок внутрь Персии.
Имея высочайшее повеление действовать оборонительно и располагая только пехотой, главнокомандующий не имел возможности преследовать конного неприятеля, бывшего от него в сорока верстах, а тем более входить в пределы Персии. Остановившись в Чардахлы, Тормасов отправил генерала Небольсина с его отрядом к Елисаветполю, для охранения крепости и округа, а полковника Лисаневича – к Шамхору для защиты туземного населения и шамшадыльских татар. Сам главнокомандующий намерен был двинуться к Тифлису, но едва стал спускаться с гор, как к нему прибыл новый посланный от Аббас-Мирзы с письмом, в котором наследник персидского престола просил заключить перемирие и уведомлял, что приказал немедленно отпустить барона Вреде, задержанного в Эривани. Тормасов отвечал, что, имея полномочие только на заключение полного мира, не может без высочайшего разрешения приступить к заключению перемирия, но обещает не вступать в пределы Персии, если сами персияне не коснутся границ наших[333].
Под видом удовлетворения желания русского правительства, а на самом деле по недостатку продовольствия персияне удалились от наших границ, но вслед за тем вторглись в Талышенское ханство, считавшееся под покровительством России.
Поводом к такому вторжению был отказ Мир-Мустафа-хана Талышенского выдать свою дочь за одного из сыновей Баба-хана. Сообщая Тормасову ответ, данный повелителю Персии, и ожидая нападения, Мустафа просил о поддержке его русскими войсками. Главнокомандующий уверял хана, что с наступлением осени ему нечего опасаться персиян, не имеющих возможности, по недостатку продовольствия, предпринять что-либо решительное, а тем более тогда, когда в Персии происходили внутренние волнения, когда Хоросанская провинция отложилась от власти Баба-хана и между афганцами существовала междоусобная вражда. Тормасов писал, что Талышенское ханство укреплено самою природой и весьма удобно для защиты с небольшим числом войск, но на это получил ответ Мустафа-хана, что некоторые из его подвластных, отложившись, передались персиянам и что хану не с кем защищать своих владений. Тогда из Баку была отправлена к талышенским берегам эскадра из одного бомбардирского корабля и двух малых судов, под начальством капитан-лейтенанта Челеева.
В три часа пополудни 28 августа Челеев вышел из Бакинской гавани и через 36 часов прибыл к Ленкорани. Он нашел жителей объятыми паническим страхом, в ожидании скорого вторжения неприятеля. Проходя по некоторым улицам, Челеев заметил, что город почти опустел, а оставшееся население вместе с ханом были похожи на преступников, ожидавших смертной казни. «Можно даже при первом взгляде, – доносил Челеев[334], – не исследуя причины пасмурности, читать на лице их какое-то прискорбие». Прибытие русских судов несколько ободрило туземное население, но ненадолго: как только талышенцы узнали, что русские войска не будут присланы им на помощь, они предались еще большему отчаянию, спешили оставить Ленкорань и укрыться на бесплодном полуострове, находившемся неподалеку от города. Хан умолял о присылке ему 1000 человек пехоты, но Тормасов, выставляя малочисленность своих войск, писал, что не имеет никакой возможности оказать ему помощи в этом отношении.