– Жители селения Дирби разглашают, – говорил Соломон, – будто я намерен нынешней ночью бежать, – это совершенная клевета. Имея в Имеретин и на пути в Карталинию тысячу к тому способов, я не исполнил этого, то тем более теперь, когда передал себя во власть русских, я, конечно, не решусь бежать. Впрочем, если угодно, поставьте караул.
Царь действительно намерен был бежать в Осетию, и в десятом часу вечера приготовленные для него лошади были уже оседланы. Попытка эта осталась неисполненной; пять рот пехоты, эскадрон драгун и сотня канаков окружили селение Дирби и заперли все из него выходы. С рассветом царю было объявлено, что намерение его открыто и что теперь, без всяких уже условий, он должен в тот же день отправиться в селение Вариани, под прикрытием того конвоя, который окружал селение Дирби[412].
В Вариани Соломон имел свидание с Тормасовым, от которого узнал, что ни в каком другом городе, а только в Тифлисе он должен был ожидать решения своей участи. Привезенный в столицу Грузии бывший царь Имеретии был помещен в доме, к которому приставлен караул. Мера эта была крайне непрактична и на первых же порах не понравилась имеретинам. Помня обещание и клятву Симоновича, они были удивлены распоряжениями главнокомандующего. Собор митрополитов просил о возвращении Соломона в Имеретию, но Тормасов отказал и объявил, что Имеретия навеки присоединяется к составу империи, власть царя уничтожается и будет заменена особым временным управлением.
Приступая к устройству этого правления, Тормасов старался сохранить краткость в решении дел, так как по опыту было известно, сколь тяжела вообще для всех азиятских народов продолжительность суда и переходы по тяжебным делам, из одного судебного места в другое. Суд и расправа во всей Азии, как известно, существуют самые краткие и все дела решаются более словесными приговорами, основанными на народных обычаях, известных каждому жителю.
«Сия же скорость и краткость в решениях, – писал Тормасов, – приличествует самому стремительному характеру азиятцев, ибо они бывают нетерпеливы в получении справедливости по их делам, какого бы рода они ни были, и охотнее перенесут самое тяжелое наказание, нежели продолжительную неизвестность, чем будет окончено их дело. Таковое правление существовало в Грузии, Имеретии и в прочих владениях, приобретенных здесь под российскую державу, и которое для них весьма нравится, быв согласно с натуральными их свойствами. А потому, как благоучрежденный порядок российского судопроизводства, не соответствуя ни нравам, ни обычаям имеретинского народа, послужил бы оному только в отягощение, то и признается полезным предоставить правлению Имеретинской области руководствоваться в делах гражданских одними законами царя Вахтанга и принятыми древними народными обычаями, приведя только сие в более образованный порядок, нежели какой существовал при царском самовластном правлении, т. е. чтобы решать дела документально и по письменным приговорам членов правления, а не словесно, и следуя действию законов, а не одному мнению, иногда и неправильному, бывших мдиван-беков.
В делах же уголовных, которые вообще здесь наказываемы были смертной казнью или увечьем чрез лишение членов, так как сие противно кротким и милосердым законоположениям российским, полагается нужным принять в руководство российские законы, но только суд производить военный, который по краткости своей более здесь приличествует. Впрочем, как самое правление, учреждаемое ныне в Имеретин, будет иметь название временного, то на первый раз, приноравливаясь к народным понятиям и прежнему царскому правлению, можно и нужно даже ограничиться сей краткостью, не уничтожая прав и обычаев в земле почитаемых. Впоследствии же времени, соображаясь с местными обстоятельствами и разными переменами, могущими случиться в образе мыслей народа и его нравственности, можно будет дополнить всякие недостатки введением новых постановлений»[413].
На этом основании в 1810 году вся Имеретия была разделена на шесть округов, причем в каждом находился воинский начальник с двумя помощниками из имеретин, выбранными от общества. Они исполняли обязанности земской полиции, решали неважные дела и денежные иски, не превышавшие 50 рублей. В Кутаисе был комендант и находилось главное управление, состоявшее из четырех мдиван-беков, выбранных дворянством из туземных князей и из нескольких русских чиновников, назначенных от правительства.
Разбирая более важные дела, главное правление утверждало иски от 50 до 500 рублей. Оно руководилось местными постановлениями, судило по народному обычаю, но за смертоубийство имеретины судились военным судом, по русским законам, и конфирмация представлялась на утверждение главнокомандующего, который решал сам и все тяжебные дела, в которых иски превышали 500 рублей.
В первое время, при устройстве правления, в Имеретин введены были законы Вахтанга, которые, по приказанию Тормасова, переводились на русский язык и были добавлены некоторыми статьями русских законов.
Так, за оскорбление его величества и измену императору виновные судились военным судом и наказывались смертью. Тому же подвергались обличенные в разбое, насилии, в похищении и пленнопродавстве.
Права сословий оставлены на прежнем основании, но запрещено князьям и вообще всем помещикам продавать своих подвластных магометанам, а продажа крестьян духовным лицам вовсе запрещена.
За воровство скота и движимого имения положено взыскивать в пять раз более украденного и из этого числа брать две части в казну, две части отдавать обиженному и одну – поймавшему вора. За неправильное присвоение земли и другого недвижимого имущества взыскивать вдвое в пользу обиженного, а если при этом произведено насилие, то, сверх того, виновного отдавать под военный суд и наказывать, как нарушителя спокойствия.
Неправильный донос и клевета наказывались денежным штрафом, а преступления против веры судились духовным судом.
Доходы, поступавшие царю, оставлены на прежнем основании, но старались обращать все собираемое натурой в деньги, за исключением хлеба, который, как необходимый для продовольствия войск, собирался натурой. Должности, существовавшие при царе, были также оставлены и сохранено даже название чинов, но для лучшего управления страной установлены окружные начальники из русских штаб-офицеров, которые, находясь в округе со своим отрядом, соединяли власть военную с гражданской исполнительной.
Для лучшей связи Имеретин с Мингрелией и Гурией назначены были от каждой области по два представителя для присутствования в областном имеретинском управлении и, сверх того, взаимные депутаты по одному из одного княжества в другое[414]. Такая связь была необходима для единства управления, так как владетель Гурии, князь Мамия, хотя и был признан независимым от Имеретин, но изъявил желание вступить в подданство России. 19 июня 1810 года он подписал пункты о подданстве, в которых просил оставить владение Гурией наследственным в его роде по старшинству колена, с тем чтобы преемники его каждый раз были утверждаемы высочайшими грамотами; прислать для защиты его владения русское войско, предоставить в его пользу часть доходов, суд и расправу, за исключением смертной казни. Со своей стороны, князь Мамия обязывался сохранять верность России, построить для войск помещение, снабжать их провиантом и выдать трех аманатов, для постоянного пребывания их в Тифлисе.
Между тем в 11 часов ночи с 10 на 11 мая бывший царь бежал из Тифлиса. Приказав подать себе ужин ранее обыкновенного, Соломон лег в постель, жалуясь на нездоровье, и, когда наступили сумерки, он переоделся в заранее оставленное платье слуги, взял кувшин и вышел на двор. Там он был остановлен часовым и на вопрос, куда идет, отвечал: «За водой». Темнота скрывала лицо проходившего, и Соломон, никем не узнанный, благополучно выбрался на улицу, где ожидал его один из полицейских, по происхождению имеретин. Он провел бежавшего царя через весь город, за пределами которого Соломона ожидали с лошадьми два брата князей Эрнстовых и четверо князей Церетели, в числе которых был и сын князя Зураба Церетели[415].
Сев на приготовленную лошадь, Соломон, в сопровождении свиты, состоявшей всего из 23 человек, ускакал по дороге к Ахалциху. Видевшие его за 16 верст от Тифлиса грузины бросились в погоню, но бывший царь, несмотря на меры, принятые к его задержанию, успел скрыться от преследования.
Получив известие о бегстве Соломона, главнокомандующий писал собору митрополитов, что, после такого поступка их бывшего царя, они, конечно, не будут более ходатайствовать за него, а, напротив, постараются сохранить в своих паствах спокойствие и внушить народу верность к императору, принявшему на себя правление Имеретией.
Глава 15
Происшествия в Ахалцихе. Междоусобная вражда Шериф-паши с Селим-пашой. Просьба последнего о принятии его под покровительство России. Прокламация Соломона в Имеретии. Восстание имеретин. Действия Кабардинского полка в Альском ущелье. Действия отрядов генерал-лейтенанта барона Розена и Симоновича. Атака Ханийского ущелья. Бегство Соломона в Ахалцихский пашалык. Усмирение восстания
Добравшись благополучно до Ахалциха, Соломон был весьма ласково принят трапезондским сераскиром Шериф-пашой и обнадежен содействием к возвращению царского достоинства. Содействие это не могло быть, однако же, значительно, потому что сам Шериф-паша был непрочен в Ахалцихе и враждовал с выгнанным им Селим-пашой Химшиевым.
Родом грузин, Селим-паша был преисполнен непонятной злобой к отечеству своих предков. Происходя из фамилии почти забытых грузинских дворян, он в малолетстве был взят в плен и проложил себе путь к званию паши своей пронырливостью, вероломством и убийством тех лиц, которые способствовали его возвышению. С самого начала насильственного вступления своего в управление Ахалцихским пашалыком Селим не повиновался Порте и не признавал власти эрзерумских сераскиров, которым обыкновенно подчинялись пашалыки: Эрзерумский, Баязетский, Карсский и Ахалцихский. Селим-паша считал себя в этом отношении настолько сильным и независимым, что не хотел признать перемирия, заключенного графом Гудовичем с сераскиром Юсуф-пашой. В самый разгар военных действий России с Турцией Селим самопроизвольно, без ведома султана, хотел заключить с Тормасовым отдельный мир для Ахалцихского пашалыка, в чем, конечно, не имел успеха. Впрочем, Порта сама давала повод к такому своеволию своих пашей. Обращая весьма мало внимания на этот пограничный край, она ограничивалась только «утверждением того из пашей, кто, сделавшись сильнее и имея острее саблю, свергнет своего соперника».