«Ежели Мегти-Кули-хан, – доносил полковник Асеев, – останется в беспечности высочайше вверенного ему ханства и не будет сам разведывать о неблагонамеренных карабащах и не станет брать своих осторожностей, нельзя положиться на верность карабащев, при вступлении войск персидских в Карабаг»[441].
Отсутствие наблюдательных отрядов и совершенная бездеятельность Мегти-Кули-хана дозволяли персиянам вторгаться в наши пределы и производить безнаказанно грабежи и разбои. Небольшие партии их достигали до Шах-Булага и опустошали селения по рекам Тертеру и Куре. На требование, чтобы Мегти собрал свою конницу, он отвечал, что более 500 человек выставить не может и что не он, а русские должны защищать его владение. Занимаясь исключительно семейными раздорами и преследованием людей ему ненавистных, Мегти весьма мало думал о защите своих подвластных от грабежа персидских мародеров и до июня месяца успел собрать только 70 человек весьма плохой и никуда не годной конницы.
Главнокомандующий укорял хана в том, что он не заботится о себе, тогда как Россия прервала переговоры с Персией собственно из-за того, чтобы утвердить за ханом все те земли, «кои хотя вам и принадлежат, – писал Тормасов, – но по слабости и от упущения вашего не повиновались требованиям вашим и не давали податей»[442].
Подати и неправильная их раскладка были поводом к несогласиям, существовавшим между членами ханского дома и причиною ненависти народа. Живя в Аскарани, Тормасов присмотрелся к порядкам, существовавшим в Карабагском ханстве, и, получая весьма частые жалобы на произвол и несправедливость хана, признал необходимым, для лучшего устройства дел, составить особый комитет, в который назначил генералов Портнягина и Небольсина, полковника Асеева и правителя своей канцелярии, надворного советника Могилевского. Комитету поручено сделать основательное постановление в раскладке податей и повинностей и соразмерить их с числом домов, принадлежащих собственно хаву, его родственникам и другим владельцам, находившимся в зависимости хана.
«Тогда не только следующее в казну, – писал Тормасов, – но и доставление на войско провианта и дров не встретит более тех отговорок и отклонений от повинностей, кои доселе безнаказанно происходили, ибо после сего постановления все следующие повинности, при невыполнении оных в определенный срок, будут с кого бы то ни было взысканы при содействии войск, которое полковник Асеев окажет при всяком справедливом требовании. Между тем, когда каждый из платящих повинности будет известен об определительном количестве, причитающемся на его часть, и сделает равную и безобидную раскладку на подвластные ему семейства, то народ при сем порядке почувствует большое для себя облегчение и каждый будет знать свою обязанность»[443].
Такая мера не могла понравиться Мегти-Кули-хану, и недоброжелательство его к русскому правительству еще более усилилось. Мегти поддерживал постоянные сношения с Аббас-Мирзой, не упускавшим случая привлекать на свою сторону как его, так и прочих владетелей. Тегеранский двор ревностно занимался своей прежней методой, направленной к тому, чтобы возмутить подданных России и тем облегчить собственные действия.
Внутренние неустройства были причиной, что персидское правительство не могло защищать своих границ и, опасаясь наступательных действий русских, думало нападением в разных пунктах отвлечь наше внимание. Мятеж в Имеретин, волнения, происходившие между осетинами, союз с Турцией и, наконец, уверенность, что мусульманские наши провинции примут сторону Персии, были для Аббас-Мирзы достаточным ручательством за успех действий против русских. Рассылая повсюду письма и возмутительные фирманы, Аббас-Мирза стращал жителей Закавказья многочисленностью своих войск, готовых на истребление русских, и обещал широкие милости тем, которые перейдут на его сторону. Он разослал свои прокламации в Грузию, Имеретию и Мингрелию, отправил в Осетию беглого царевича Левана[444] с поручением организовать там восстание и предлагал всем ханам и правителям мусульманских владений единодушно и во имя веры восстать против России.
Имея постоянные сношения с ханами Карабагским и Ширванским, Аббас-Мирза полагался на их содействие, но считал его недостаточным для борьбы с Россией. Ему хотелось обеспечить себя большим числом союзников, и наследник персидского престола решился снова склонить на свою сторону хана Талышенского. Он обратился к нему с новым предложением выдать дочь за одного из своих братьев и тем признать над собой власть повелителя Ирана. К этому требованию присоединилось и письмо английского посла в Тегеране, старавшегося убедить Мир-Мустафу, что переход на сторону Персии представляет для него весьма большие преимущества.
«Два государства, – писал Джонс, – Персия и Великобритания, связаны теперь узлом дружбы, это всем известно; думаю, что слухи сии коснулись и вашего высокостепенства, по поводу мирных статей. Я теперь нахожусь при шах-заде (Аббас-Мирзе); дела Персии мне известны, – в особенности ваши; правитель Персии так почитает вас, что никакой разницы не имеет между любезными ему ханами»[445].
Сообщая хану Талышенскому, что Баба-хан поручил ему вместе с Мирз-Безюрком управление всеми внутренними делами государства, английский посол предлагал Мир-Мустафе «истребить ту преданность к России, коей прежде одушевлялись» и посвятить себя на вечное подданство одноверующему своему государю.
«Не отделяя ваши просьбы от своих, – писал далее представитель Великобритании, – я вам советую, по препровожденной форме прежде при письме моем на маленькой бумажке, писать шаху просьбу о принятии вас в свое особое благодетельство. Сей акт препроводите ко мне. Тогда я, получив оный, лично буду ходатайствовать у престола владыки Персии, который, увидя, что вы чистосердечно уже покорились скипетру шаха, свергнув иго России, конечно, смягчит прежнюю суровость к вам, в успехе чего я вам ручаюсь…
Да и к чему вам русские? Вы персиянин, закона мухамеданского и происходите от колена св. пророка – следовательно, польза ваша не может быть сопряжена с пользой россиян, которые вам вечные неприятели по религии. Вы россиян еще совершенно не исследовали: они имеют правила такие, – где польза их, тут они предлагают покровительство. Время вам покажет их прямой характер. Вот вам пример Грузии; она прибегла под покров России и сия с отверстыми объятиями приняла ее, обещаясь не покорить своему игу. Что же теперь видите вы? Кругом россияне, и столица царя Ираклия соделалась главной квартирой войск российских. Если вы имеете столько твердости, что без содрогания можете читать историю грузин, со времен покорения Россией до нынешнего времени, я вам пришлю копии с писем, писанных ко мне. Вот вам главная черта характера ваших приятелей! Посудите же теперь, если они подобным себе христианам не могли доставить удовольствия покоиться в праотцовских наследиях, как же вы, будучи магометанского исповедания, можете льститься покоем!
Милый друг, я тебе скажу одну басню, которая всем известна:
Некогда коза и лошадь были пущены в одну долину для сыскания себе пищи; первая, будучи украшена природой рогами, всегда первенствовала перед товарищем своим, потому что когда с одними ушами лошадь хотела употребить в снедь что-нибудь приятное, коза, направляя свои острые рога прямо в голову, препятствовала наслаждаться вкусной пищей. Бедная лошадь, придумывая все средства выгнать козу из долины, сама по себе никак не могла; наконец, по долгом колебании, решилась покориться под власть человека, могущего избавить ее от такого неприятеля. На такой конец является она к мирному крестьянину, описывает жалостное свое положение и требует его покровительства. Крестьянин, тронувшись состраданием, принял ее, но с тем, чтобы она позволила на себя ему садиться – и таким образом помощью человека коза была выгнана. Лошадь, не видя уже вредного своего неприятеля, обратилась к человеку с просьбой, чтоб он ее облегчил. «Как! – вскричал человек, – я трудился избавить тебя от козы, а ты меня не хочешь держать на себе?»
«Я устала, – возразила ему лошадь». – «Ну, что делать, – повторил человек, – ты мне еще будешь нужна».
Вот, любезный, эта басня приличествует вашему положению».
Ни настояния персидского правительства, ни содержание этой басни не поколебали Мир-Мустафу. Он понимал, что, как ни льстивы были обещания английского посла, на них все-таки нельзя было положиться и что покорность Баба-хану могла лишить его ханства и даже жизни. Мир-Мустафа отвечал, что не признает над собой никакой другой власти, кроме русского императора, и полученное им от английского посла письмо отправил Тормасову.
«За доставление вами, – писал последний, – копии с письма, писанного от английского министра Гарфорта Джонса, приношу вам истинную мою признательность. Я читал оное с любопытством, и оно меня повеселило, ибо содержание сего письма, кто его поймет в точности, довольно забавно.
На басенку же, приведенную в письме о лошади и олене (козе), я скажу натуральное свое суждение, что лошадь, приняв на свою спину человека, избавилась от злого своего неприятеля и осталась с прекрасным кормом, жива и при многих выгодах, потому что человек всегда сидеть на спине ее не мог, давал себе и ей покой и за службу оказывал ей всякие ласки, не желая ее уморить голодной смертью для собственной своей выгоды; если же бы не так случилось, то злой неприятель овладел бы и самой лошадью и кормом – следственно, бедную лошадь погубил бы невозвратно»[446].
Отказ талышенского хана был весьма неприятен Аббас-Мирзе и расстраивал все его планы. В случае согласия Мустафы наследник персидского престола располагал отправить через его владение часть своих войск на соединение с ханом Ширванским, пробраться в Кубинское ханство и, при содействии Ших-Али, восстановить против России весь Дагестан. С другой стороны, воспользовавшись восстанием в Имеретин и имея в центре карабагского хана, склонявшегося также на сторону Персии, Аббас-Мирза располагал, на основании заключенного договора с Портой, двинуть часть войск к Ахалциху и, соединившись с турками, прийти на помощь царю Соломону. Подняв знамя восстания среди осетин и уговорив их запереть все пути отступления, персияне рассчитывали, что одновреме