Тормасов объяснил Ефрему все подробности переговоров и, имея достоверные сведения о приготовлениях персиян к открытию военных действий, сообщил, как бы в виде секрета, что по его ходатайству в скором времени будет прислано 50 000 войск для окончательного решения дел с Персией[514].
Сообщение это произвело на тегеранский двор впечатление, противоположное тому, какое ожидал главнокомандующий. Тормасов надеялся своим заявлением побудить персиян к скорейшему заключению мира, так сказать, постращать их, но на деле вышло совершенно противное. Тегеранский двор вывел заключение, что русское правительство не идет на мирные соглашения, потому что желает сделать новые территориальные приобретения. Баба-хан решился энергически противиться таким притязаниям России и спешил открытием военных действий.
Находившимся вблизи нашей границы персидским отрядам приказано открыть наступательные действия, состоявшие в том, что, собравшись в разных пунктах, по нескольку сот человек, персияне врывались в наши пределы, нападали на первые встречные селения, жгли дома, поля, уводили беззащитных людей, скот и затем быстро уходили в свои пределы. Высылаемые против них наши войска обыкновенно приходили на место грабежа в то время, когда персиян уже не было. Нашей пехоте трудно было угоняться за конными хищниками, и, следовательно, прекратить подобные набеги и грабежи можно было только при содействии местного населения и правителей мусульманских провинций. На содействие последних не только нельзя было рассчитывать, но главнокомандующий должен был считать выгодным для себя то, что они оставались покойными и безучастными к тем постоянным внушениям, которые получали из Персии и Турции.
Обе державы отправили в Дагестан, в Закубанье и в мусульманские провинции своих агентов с возмутительными фирманами. Один из таких турецких посланных был задержан Джафар-Кули-ханом Шекинским, арестован, и бывшие при нем 32 пакета представлены главнокомандующему. Из всех фирманов, найденных в этих пакетах, видно было, что Порта употребляла чрезвычайные усилия к тому, чтобы с открытием военных действий поднять все мусульманское население края, как подвластное России, так и многочисленные горские племена, жившие по соседству с Кавказскою линией. Все правоверные во имя веры призывались к восстанию против неверных и к совокупному действию против России.
Кабардинское духовенство прежде других откликнулось на такое приглашение и приняло деятельное участие в волнении народа. Муллы собирались для совещаний, на которых прежде всего постановляли прекратить всякие ссоры, споры, обиды и дружно соединиться против общего врага мусульман. Стремясь к объединению горских племен, муллы являлись опасными для нас проповедниками и, по доходившим сведениям, достигали своей цели. Разнообразные племена закубанцев были близки к соединению и производили весьма частые набеги в Ставропольский и Александровский уезды. Для наказания их генерал Булгаков ходил с отрядом на р. Белую (Шавкучу), разорял их селения, брал штурмом завалы, проникал в такие места, которые горцы считали недоступными[515]; но все эти экспедиции не приводили ни к какому конечному результату. Отправив, с приближением наших отрядов, свои семейства и имущество в горы, закубанцы скоро устраивали свои незатейливые хижины на новых местах или возвращались на старые и хищничали по-прежнему.
За неимением достаточного числа войск, местное начальство принуждено было сделать распоряжение, чтобы жители не ходили поодиночке в лесу, остерегались в ночное время оставаться в поле; чтобы учредили между собой караульную очередь и дозорный обход и имели при себе оружие, для отражения внезапного нападения неприятеля. С этой целью всем чиновникам были розданы ружья. Для защиты селений от хищников приказано окопать их рвом, обнести валом и составить из жителей команду, которую и подчинить офицерам. Тем жителям, которые не имели ружей, в случае тревоги приказано выходить с косами на сборные пункты, избираемые преимущественно в церковной ограде, как наиболее удобной для обороны. Впереди станиц выставлялись бекеты, а у входов – часовые на целые сутки; пушечный выстрел был сигналом тревоги и просьбой о помощи у соседних отрядов войск.
Постоянное тревожное состояние, в котором находились жители, с течением времени делало их отчасти равнодушными к опасностям, и находившиеся на постах казаки часто занимали их в половинном числе, по ночам спали и не слыхали, как хищники проходили мимо них не более как в 20 шагах. Часто путеводителями горцев в их набегах были армяне, имевшие тесную связь с черкесами. Они сообщали горцам число наших войск, стоявших на границе, указывали места, удобные для переправы хищников, и, служа им проводниками, получали за это часть добычи[516].
«Довольно известно по всей линии, – писал впоследствии Дюк де Ришелье, – сколь вредны для нас торговые промыслы армян с горскими народами. Сии бесчеловечные, не чувствуя благодеяний Российской державы, принявшей их под свое покровительство, жертвуют долгом чести и благодарности для своего корыстолюбия. Ненавистный торг пленными российскими подданными единственно через них производится: нужно спросить только тех, которых несчастие привело в их руки, чтобы удостовериться, что жестокие поступки их с сими несчастными превосходят все меры. Сами черкесы гораздо лучше обращаются со своими пленными, нежели армяне. Кроме того, они доставляют закубанским народам, нам неприязненным, разные товары, даже серу, порох, свинец, и, что всего ужаснее, служат им проводниками при нападениях на границы наши, показывая дороги, которые им известны, потому что они, живя с нами, имеют случай обо всем подробно осведомиться. Такие поступки тем отвратительнее, что нахичеванские армяне, называющиеся российскими подданными и облагодетельствованные Россией, суть по большей части главнейшими орудиями несчастий, случающихся на линии»[517].
Эти несчастия, тяжело отзываясь на населении, не могли быть оставлены без внимания, и начальство пришло к убеждению в необходимости подвинуться вперед и, заняв часть территории горцев, сократить линию обороны, занимавшую в то время более 700 верст протяжения.
На этом основании было предположено учредить посты: один на р. Сунже, при селении Казах-Кичу, другой – в 35 верстах от селения Назран, и третий – еще ниже по р. Сунже. Таким образом, явилась бы новая линия впереди р. Терека, но для защиты ее необходимо было не менее трех батальонов пехоты, а этого числа войск взять было неоткуда, хотя никто не отрицал, что завладеть всей р. Сунжей до самого впадения ее в р. Терек было бы весьма полезно для нас. Тогда отошло бы в наши пределы значительное пространство земли, покрытой лесом, служившим постоянно местом сбора для хищников.
Увеличение на линии русского поселения, конечно, лучше всего удовлетворило бы этой последней цели, и наше правительство начиная с 1800 года принимало меры к водворению на Кавказской линии поселенцев из внутренних губерний России. Переселение это шло, однако же, весьма медленно, а охотников находилось весьма мало. Так, в 1800 году прибыла в селение Безопасное Ставропольского уезда только одна семья, в которой было две души мужеского пола. Затем, число поселенцев постепенно увеличивалось, и в 1811 году на Кавказской линии было поселено из великорусских губерний 1631 семья, в числе которых насчитывалось 4901 человек мужеского пола[518].
При водворении переселенцев на новых местах жительства межевая комиссия принуждена была отрезать для них часть земли, принадлежавшей казакам, и лишить последних искони принадлежавших им земельных участков. В 1811 году на Кавказской линии было три поселенных войска, пять казачьих полков и одна горская команда.
В них насчитывалось:
* Общий итог женского пола простирался до 19 461 души.
Постоянные жалобы казаков на стеснение их земельными участками и вместе с тем необходимость в лучшем охранении Кавказской линии вызвали предположение о переселении казаков на новые места. При этом предполагалось преобразовать поселенные полки и дать им такое устройство, чтобы они могли выставить большее число казаков для сторожевой службы.
С этой целью предполагалось станицы: Донскую, Московскую, Ставропольскую, Северную, Александровскую, Темнолесскую и Воровколесскую, как удаленные от передовых постов, подвинуть к Кубани, и поселить на пространстве от Прочного окопа до Баталпашинской переправы, а одну из них в вершине Кумы или Подкумка. Георгиевскую станицу предположено подать в вершину реки Залки, а станицы Марьинскую и Павловскую переселить на р. Малку. Переселение произвести в два года, сначала четыре первые станицы, а на второй год остальные.
Переселяя казаков на новые места, правительство намерено было составить из всех поселенных войск одно, назначить им общего атамана, отвести землю, предоставить, в виде льготы, пользоваться безденежно солью из озер и дозволить торговать между собой вином.
Ссылаясь на свое бедственное состояние и постоянное разорение от набегов и хищничества горцев, казаки просили не переселять их, так как переселение это вызвало бы еще большее экономическое расстройство. Входя в положение казачьего населения, Тормасов предполагал: казаков не переселять, но привести в известность их земли, определить привилегии и увеличить число служащих казаков.
Главнокомандующий находил, что если к казакам присоединить окоченских и новокрещеных татар, кочевавших в степи и живших около Кизляра, то можно будет составить двенадцать полков, а если, сверх того, обратить в казаки тысячу семейств казенных поселян Кавказской губернии, то в таком случае число служащих казаков можно будет довести до 10 000 человек[519]