А, а на другой – «8-го декабря 1811 года». Император произвел Котляревского в генерал-майоры, пожаловал маркизу Паулуччи орден Св. Владимира 2-й степени, а Грузинскому гренадерскому полку знамена с надписью: «За отличную храбрость при взятии штурмом турецкой крепости Ахалкалаки с 7 на 8 декабря 1811 года»[547].
Чтобы прочно утвердиться в занятой крепости, необходимо было оставить в ней значительный гарнизон и обеспечить его продовольствием. По непроходимости дорог и зимнему времени доставка хлеба из Грузии была почти невозможна, и, следовательно, запас его можно было сделать при помощи реквизиции в соседних селениях. Между тем назначенный в подкрепление Котляревскому батальон 46-го егерского полка все еще не прибывал; не прибывал также и Данилов со своими казаками. Котляревский принужден был послать нарочного с приказанием отыскать их и остановить в селении Котели, в 20 верстах от крепости. Прибыв туда сам 9 декабря, Котляревский нашел селение оставленным жителями и потому перевел войска в Ахалкалаки. В Котели было найдено только 80 четвертей хлеба, а в других селениях ничего не найдено. Большинство населения с имуществом и скотом бежало или в Ахалцих, или в селения Чалдырского округа.
Для отбития скота и хлеба Котляревский взял 800 человек Грузинского гренадерского полка, присоединил к ним 60 егерей, два орудия и 150 казаков и сделал с ними поиск в чалдырских деревнях[548]. Он успел отогнать 1000 баранов и 60 штук разного скота; хлеба найдено хотя весьма мало, но, впрочем, столько, что можно было обеспечить ахалкалакский гарнизон до 1 февраля. Приказав срыть форштадт города и оставив в составе гарнизона батальон 46-го егерского полка и 30 казаков под начальством майора Борщева, Котляревский возвратился в Грузию. Дойдя до Цалки, он отправил в Квеши бывших при отряде 368 человек пленных, а сам пошел на постоянные квартиры в г. Гори, где, впрочем, оставался весьма недолго. Происшествия в Карабаге весьма скоро вызвали его к новой и блестящей деятельности.
Глава 20
Арест Джафар-Кули-аги Карабагского. Письмо Аббас-Мирзы Джафару. Положение ханств: Карабагского, Ширванского и Талышенского. Вторжение персиян в Карабаг. Дело у Султан-Буда. Действия Котляревского
По дороге в Тифлис из урочища Султан-Буд-Керчи (оно же Керза-Керчи), в Карабаге, шел 16 января 1812 года отряд русских войск, из 178 человек нижних чинов при трех офицерах. Отряд этот, бывший под начальством капитана Оловяшникова, конвоировал наследника Карабагского ханства, Джафар-Кули-агу.
Окруженный войсками, Джафар ехал верхом; его держал солдат, сидевший позади на той же лошади. Переправляясь на пути через р. Тертер, Джафар столкнул своего ассистента в воду, ловко повернул лошадь по течению и успел скрыться; посланные в погоню не могли уследить за его побегом.
Джафар обвинялся в переписке с Аббас-Мирзой и в намерении бежать за границу с подластными ему джебраильцами. Поводом к его аресту послужило перехваченное письмо Аббас-Мирзы.
«Уповая на нашу благосклонность, – писал Джафару наследник персидского престола, – знайте, что мы и прежде имели к вам доверие и были уверены, что вы выкажете свойственную вам энергию и окажете блистательные заслуги нашей вечной державе. А как ныне о вас доложили мне некоторые сведения, и Шефи-бек-гулям также, прибыв лично, докладывал о разных предметах, то доверие наше к вам усугубилось и сердечная наша благосклонность к вам увеличилась. Энергия и рвение вашего высокостепенства более стали очевидны. Возвращая в ваши границы Шефи-бека и Феридун-бека гулямов, сведущих о разных обстоятельствах, я приказал им уверить вас в сердечном нашем благоволении и совершенной благосклонности. Наше предложение из их рассказов сделается вам известным.
Посылаем два приказа на имя старшин племен, Джебраилу и Джеваншир. В этих приказах мы, кроме имен Махмуд-аги и Лютф-Али-аги, известных вам особенной верностью, никого не называем. Возлагаем на вас поместить в этих приказах имена тех, которых вы найдете нужным, и уверить всех в совершенном нашем благоволении. Сами же знайте, что по получении чести представиться в наше присутствие вы будете удостоены различных знаков наших ласк и милостей. Клянусь в этом священным существом Бога и головой падишаха! Обеспечение вас относительно жизненных потребностей, также возведение вас в сан знатности и чести наилучшим образом состоится. С нашей стороны никогда не будет отказа в милости и благосклонности к вам, не говоря о возложении на вас звания хакима и прочего, Ваше высокостепенство удостоитесь приличных милостей и в нашем присутствии взойдете на высокие ступени».
В то время, когда письмо это было перехвачено, Джафар находился на кочевье со всем подвластным ему народом в 90 верстах от г. Шуши. Верстах в пятнадцати от него, в урочище Султан-Буд-Керчи, стоял третий батальон Троицкого мушкетерского полка, под начальством майора Джини, которому и поручено было арестовать Джафара. Исполнив приказание, Джини отправил арестованного в Тифлис, но Джафар, как мы видели, успел бежать и скрыться от преследования[549].
Спустя пять дней после побега Джафар писал, что находится в Карабаге, что был и будет верен России, но скрылся потому, что, посрамленный перед всеми, он был арестован как преступник. Джафар клялся, что не имел никакой переписки с Аббас-Мирзой, что фирман, перехваченный нами на дороге, не достиг еще по назначению и был первый, который написан персиянами, с целью склонить его на свою сторону[550]. Это было действительно справедливо, и приказание арестовать Джафара было преждевременно. Имея право, как законный наследник, на владение всем Карабагом и будучи обойден графом Гудовичем, Джафар покорился обстоятельствам, но не мог примириться с дядей Мехти-Кули-ханом, постоянно притеснявшим своего племянника.
Несогласия, существовавшие среди членов ханского дома, и сознание своих законных прав на ханское достоинство были причиной, что Джафар недоброжелательно смотрел на Мехти-Кули-хана и отдалялся от сношений с ним. Персидское правительство знало об этом и старалось привлечь на свою сторону Джафара. Аббас-Мирза написал ему письмо, которое было перехвачено нами. Сознавая свою невиновность, он просил главнокомандующего принять его под свою защиту, но маркиз Паулуччи не отвечал на письмо, и Джафар перешел в лагерь персиян, в надежде получить в свое управление обещанное ему Аббас-Мирзой Карабагское ханство.
Надежды на ханское достоинство казались Джафару тем более осуществимыми, что карабащы готовы были передаться на сторону персиян, из ненависти к Мехти-Кули-хану. Человек жестокий и несправедливый, Мехти имел весьма малое попечение о подданных. Заботясь исключительно о своих личных удобствах, он дал неограниченную волю необузданным чиновникам, истощившим ханство до последней степени. Будучи должен казне 16 815 червонцев, Мехти собрал с жителей подать за два года вперед, но не внес ни одной копейки в уплату долга, отговариваясь тем, что население отказалось платить подати.
Имея весьма малую приверженность в России, Кехти-Кули-хан не заботился о продовольствии русских войск и, несмотря на условия трактата, не доставлял для них провианта. Маркиз Паулуччи грозил удалить его от управления Карабагом, «ибо обыватели оного, – писал главнокомандующий, – никогда еще не терпели таких нужд, каким подвержены они ныне при управлении вашем, чрез собственную вашу непопечительность об их благе»[551]. Этой ненавистью народа к своему хану и хотел воспользоваться Джафар, надеявшийся на помощь персидских войск, собиравшихся на Мугани.
Сосредоточивая в этом пункте свои силы, Аббас-Мирза одновременно поддерживал надежды трех неприятелей России: Ших-Али, бывшего хана Дербентского, Сурхай-хана Казикумухского и Джафар-Кули-агу. Первые два особенно усиленно просили помощи Аббас-Мирзы, но поражение дагестанцев генерал-майором Хатунцевым заставляло наследника персидского престола выждать, когда Сурхай и Ших-Али соберут новые войска. Чтобы ободрить их к дальнейшим действиям, Аббас-Мирза обещал им помощь и в доказательство справедливости своих слов сосредоточил войска в нескольких пунктах, близких к нашим границам: в Асландузе стоял с войсками Хаджи-Мамед-хан, в Топ-Агаче на Мугани кочевал Атахан с 7000 шах-севанцев и 4000 конницы. Ших-Али и Сурхай собирали войска и, готовясь к наступлению, искали себе союзников. Казикумухский хан приглашал Мустафа-хана Ширванского действовать заодно и писал, что надеется собрать до 20 000 дагестанцев.
– Я посмотрю сначала на ваш успех, – отвечал Мустафа посланному Сурхая.
Несмотря на такой отрицательный ответ, ходили слухи, что хан Ширванский не был удален совершенно от двуличного поведения. Рассказывали, что он посылал своего чиновника к Аббас-Мирзе и находился в переписке с Ата-ханом[552].
Мустафа был человек крайне недоверчивый и подозрительный. Он помнил еще свое смещение графом Зубовым и потому имел причину не доверять нашему правительству. Зная вообще склонность к вероломству многих азиатских владетелей и то, что хан Ширванский имел сильную партию приверженцев в ханствах Нухинском, Кубинском и сохранил влияние на дагестанцев, маркиз Паулуччи не мог оставить без внимания разглашений об измене Мустафы. Догадываясь, что все слухи исходят преимущественно от текинского хана, личного врага ширванского хана, главнокомандующий тем не менее откровенно высказал Мустафе о дошедших до него слухах и писал, что, зная до сих пор хана как человека преданного России, не верит этим известиям. Паулуччи просил Мустафу, в доказательство своей верности, доставить ему точное сведение: действительно ли персияне сосредоточивают свои силы на Муганской степи