– Предлагаю нам всем позавтракать, хорошо? Начнем завтрашний день спозаранку. Нигде же не написано, что так нельзя делать.
– Завтрашний день? – переспросила Патра.
– Ну да, ну да.
– И мы просто позавтракаем?
– Блинчиками с сиропом, с клубникой и молоком.
И тут у меня набрался полный рот слюны, а Лео ушел в кухонный уголок и начал греметь там сковородкам и кастрюлями. Он отвлекся, чтобы вставить в музыкальный центр компакт-диск.
– Немного музыки? – бросил он через плечо. И вся комната утонула в звуках струнных, исполнявших какую-то классику. Патра, не сводившая глаз с открытой двери в комнату Пола, положила сотовый на кофейный столик.
Как только сотовый выскользнул из ее рук, Лео начал успокаиваться.
– Ну, пока, Линда! – бросил мне через кухонную стойку. Он не смотрел в мою сторону и счел, что я уже стою у двери и собралась уходить. Он не сводил глаз с Патры, которая, пошатываясь, шла от кушетки к коридору.
– Может, не стоит его сейчас беспокоить, – крикнул он ей, держа в руке кастрюльку.
– Но он же спит?
– Он в порядке.
– Он не спит? – Патра пристально посмотрела на Лео.
– Он проснулся несколько минут назад. Он, должно быть, голоден. Он спросил, когда мы будем завтракать.
Итак, Лео стал готовить завтрак. Он включил весь свет в большой комнате и в кухонном отсеке, не пропустив ни один выключатель. Он налил кипяток в кастрюльку, чтобы подогреть бутылку с сиропом, и за минуту-другую замешал золотистое жидкое тесто, которое выливал маленьким половничком на раскаленную сковородку и кончиком лопатки разравнивал скворчащие круги. И пока блинчики пеклись, он тихо, но настоятельно намекал, что мне пора уходить:
– Ты получила свой чек, Линда. Спасибо тебе большое.
– Не стоит! – говорила я, принюхиваясь к витавшему по комнате теплому аппетитному аромату свежеиспеченных блинчиков.
– Ты нам очень помогла, спасибо. Очень-очень помогла.
Он улыбался, не глядя на меня, и его лоб лоснился от пара.
– Дайте мне что-нибудь сделать, – предложила я. – Могу налить всем молока.
– Это очень мило с твоей стороны. Но уверен, ты устала!
– Да не особенно.
– Ты и так уже помогла нам.
– Вам не хватит теста для меня?
– Да нет же. Я просто думаю, что родители тебя уже заждались.
– Я вам мешаю?
– Нет! – Он стиснул зубы. – Мы были бы рады, если бы ты осталась, но…
Я воспользовалась его враньем. Я восприняла его слова буквально. Выставила на стойку четыре стакана, открыла картонку с молоком и наполнила все четыре. Потом достала из буфета тарелки и принесла их на стол. Тут вдруг откуда ни возьмись появились коты и бросились тереться щеками о мои лодыжки. От пара над сковородкой с блинками все оконные стекла запотели. И теперь за ними ничего было не разглядеть.
Прощай, лес, подумала я, прощай, мир! Блинки скворчали, коты мяукали, вода в кастрюльке с бутылкой сиропа шумно кипела. По комнате плавали волны классической музыки. Я разложила на столе ножи и вилки, бумажные салфетки, нарезала кусочками масло в масленке. Когда Лео повернулся к нам спиной, Патра, чуть согнувшись, заглянула в детскую, держась за дверной косяк. Потом выпрямилась, прошлепала босыми ногами по комнате, поправила подушки на кушетке, выровняла книги на полке, сложила одеяло.
Она резко обернулась:
– А это хорошая идея! Правда? Позавтракать! – Затем добавила: – И Линда с нами! – Подошла ко мне и слегка приобняла, прижавшись, так что я почувствовала на плече ее остренький подбородок. Миниатюрная Патра, на целый дюйм ниже меня, – кожа да кости, холодные и влажные под ее тонкой футболкой. Она отпрянула и чмокнула Лео сзади в шею.
– Лео Большой, – сказала она, привстав на цыпочки. Я заметила, что в ней клокочет энергия, которую она с трудом сдерживала. Все ее движения были исполнены некоей нервной, преувеличенной страсти, словно она силилась что-то унять в себе, затолкать обратно. Она торопливо ополоснула лопатку, которой Лео перемешивал тесто для блинов, вымыла плошку, в которой он приготовил тесто, бумажным полотенцем смахнула крошки со стойки, потом вдруг схватила яйцо из картонной коробки и рассеянно сдавила его так, что оно лопнуло в ее руке.
– Что я наделала! – воскликнула она, подняв перемазанную липким белком ладонь. При этом она натужно рассмеялась. – Какая же я растяпа! – И она принялась яростно вытирать руку кухонным полотенцем, сначала ладонь, потом палец за пальцем. – Так, я умираю с голоду! Где эти ваши блины?
Я принесла Патре стакан молока и, когда Лео ушел проведать Пола, выложила две горки блинков на наши с ней тарелки. Лео вернулся через несколько секунд. Глядя на Патру, он улыбался – да так заразительно, что у нее невольно уголки рта тоже разъехались в улыбке, – и объявил:
– Маленький король требует принести порцию ему в постель!
И он снова отвернулся, прихватив тарелку с блинками и стакан молока.
На полпути он обернулся:
– Я сам, Патра. Сиди и ешь.
Она плюхнулась обратно на стул.
Ни слова не говоря, она оторвала пальцами кусок блина и сунула себе в рот. Я последовала ее примеру. Я зверски проголодалась, а блинки были теплые и мягкие и немного клейкие в середине, где тесто не до конца пропеклось. Эти блинки можно было глотать, не жуя, набить ими полный рот и чуть ли не пить их, как кисель. Я отдирала куски от целых блинков и запихивала себе в рот, а когда подумала, что не смогу остановиться, никогда не наемся досыта, взглянула на Патру и заметила, что она перестала есть. Ее рот был полураскрыт и куски непрожеванного блина застряли у нее между зубов, а на нижней губе выступила белая пена. Она сидела неподвижно, раздув щеки, секунд десять или двадцать, а потом наконец зажмурилась, медленно подвигала челюстью и с усилием проглотила большой блин целиком. Я прямо-таки видела, как он проскользнул ей в глотку.
– Патра? – проговорила я, и где-то глубоко внутри шевельнулся комок страха.
Потом меня спрашивали, как себя чувствовал Пол в тот момент.
А я помню, как подумала, что Патра подавилась и сейчас задохнется. И еще я подумала: а может ли такая безобидная и мягкая штука, как свежий блин, передавить трахею? Возможна ли такая случайность?
– Ух, – выдохнула Патра. Поднялась из-за стола и пошла к кушетке. Она подтянула свои костистые коленки под футболку и положила голову на подушку. – С меня хватит! – прошептала она.
Который час? Было или очень рано, или очень поздно, и, взглянув на рассыпанные по всему столу крошки и на горку оставшихся блинов, я вдруг поняла, как устала – я была как выжатый лимон. Я скомкала салфетку в шарик, допила молоко из стакана, потом обошла комнату, выключая все лампы, которые зажег Лео. Я нашла одеяло, которое Патра несколько минут назад аккуратно сложила, и, взмахнув им, накрыла ее, скрючившуюся на кушетке, а сама присела на краешек у нее в ногах.
Музыка все еще звучала.
Я ничего не сказала Патре. Мы молча смотрели в окно. Хижина моих родителей на том берегу теперь погрузилась во тьму. Но ночное небо все еще было подернуто заревом. Наверное, сейчас вышла полная луна, подумала я, а может, наконец наступает настоящий рассвет. На берегу отцовское каноэ поблескивало, как выброшенная на камни рыбина.
– Так вы видели, как я подплыла? – спросила я. Мне захотелось снова услышать ее рассказ.
– Да, Линда.
– Вы когда-нибудь плавали в каноэ?
– Угу. Один раз. Но я не такая, как ты. Я городской житель, понимаешь?
– Знаю.
Она поглядела на меня из-под одеяла.
– В летнем лагере. Меня запихнули в каноэ, и у меня была только одна мысль: сейчас я выпаду из лодки в воду. И чем больше я об этом думала, тем больше боялась, что в конце концов я переверну лодку, потому что я очень живо себе это представила. Так и случилось: плюх!
– Все бы так думали.
Она медленно выдохнула.
– Мне нужно научиться лучше контролировать свои мысли.
– Все рано или поздно переворачивают лодку.
– Неужели? Лео о таком не стал бы думать.
– О чем?
– О худшем. О том, что может произойти самое худшее.
Я ничего не сказала.
– Он хороший отец.
– Вы так считаете?
– И Пол. Мой Пол очень хороший.
– Это правда.
Похоже, ее обрадовали мои слова. Она приподняла одеяло, приглашая меня залезть под него. Я легла рядом с ней, и она набросила на меня одеяло.
– Хочешь, я расскажу, как Пол родился? – спросила она, обернув одеялом мои ноги.
Об этом я никогда раньше не думала. Я всегда думала о Поле как о сформировавшемся ребенке, как о четырехлетнем пришельце с другой планеты. Я никогда не представляла себе его младенцем, существом, которому когда-то было несколько часов от роду, красным влажным комочком плоти, выходящем из чрева Патры.
– Я кое-что тебе расскажу, Линда. – Мне ужасно захотелось услышать ее рассказ. – После того как я забеременела Полом, я долгое время плохо себя чувствовала. Меня преследовало убеждение, что я обречена, что если со мной может произойти что-то плохое, то оно произойдет обязательно. И мне было очень плохо. А Лео все повторял: ты боишься, вот и все. Ты боишься! Да, я боялась! Все беспокоилась, что я совершила большую ошибку.
– Вы только окончили колледж?
– Мои однокашники записывались в Корпус мира, поступали в аспирантуру.
– Ничего удивительного, что вы так нервничали.
– Дело не в том, что я боялась. Просто я реально чувствовала себя плохо во время беременности. Вот такие у меня были осложнения. Лео продолжал убеждать меня меньше нервничать, читал мне свои книги, но все было одно к одному. Плод был недоразвит, начались преждевременные схватки. В общем, сплошные неприятности. Беда на беде бедой погоняет. А потом, во время родов, я буквально почувствовала, как мое сердце остановилось. Я собственными ушами слышала, как оно стучит: тум-тум, тум-тум, тум-тум. – Тут она похлопала меня по ноге. – А потом – полная тишина. И вот тут-то меня посетила слабенькая мысль, что я не имею права бояться, что Бог просто этого не допустит. Бог просто не позволит моему сердцу остановиться, понимаешь?