В поле зрения оказывается мой поэт.
– Ради всего святого, молю вас, выньте из нее эту чертову пулю!
Незнакомец в фартуке шумно втягивает ртом воздух и почесывает затылок.
– А у вас есть чем мне заплатить?
– Сэр, я непременно вам заплачу, – отвечает Эдди и крепко сжимает мне руку. Кожа у него ледяная. – Только выньте пулю!
Незнакомец притрагивается к моей ране каким-то железным инструментом. Металл опаляет кожу, и я выгибаюсь от боли, стискиваю зубы, содрогаюсь, кричу. Незнакомец вонзает свой инструмент в рану, и мой крик превращается в отчаянный вопль – такой громкий, что инструменты и склянки начинают дребезжать.
– Можно дать ей бренди? – спрашивает Эдди. – Или еще что-нибудь, что облегчит боль?
– Если она потеряет сознание от спиртного, то может уже и не очнуться.
– Тогда скорее доставайте пулю! Прошу вас! Я не могу допустить ее смерти! Не могу никак!
Эдди крепче сжимает мою ладонь, а хирург склоняется над раной с парой ржавых щипцов в руке и тут же вонзает их мне в грудь. Такое чувство, будто лезвия впиваются в оголенные стенки сердца. Я сжимаю челюсть, не сдержав громкого стона. Слезы ручьями текут по щекам. Не в силах больше сдерживаться, я опять кричу что есть мочи, но хирург, кажется, не обращает никакого внимания на это. Он невозмутимо копошится у меня в ране, выковыривая из нее свинцовую пулю и обжигая мне грудь беспощадным металлом. Боже мой, как же он жжется! Сколько крови вытекает из раны! Сколько дыма!
– Сил моих больше нет! – кричит Эдди, а потом, отпустив мою руку, хватает с полки бутылку.
Но вместо того, чтобы поднести ее к моим губам, он впивается зубами в пробку, вырывает ее, сплевывает на пол и делает огромный глоток. У меня тут же начинают дрожать веки. Глаза закрываются сами собой.
Глава 52Эдгар
Пошатываясь, я иду по улицам Ричмонда к дому Эбенезера, перепачканный кровью и пропахший дымом. Наконец добравшись до своего приятеля, я предлагаю ему пропустить со мной кружечку-другую в таверне «Зал Суда». Эб, который в жизни не отказывался от выпивки, с готовностью соглашается.
Он одалживает мне чистую, не запятнанную кровью одежду, и я с трудом переоблачаюсь. Уже совсем скоро мы усаживаемся за стол в дальнем углу городской таверны, где в нос ударяет мощный запах эля и ричмондского сброда – проституток и воров, заядлых опиумщиков, отвергнутых и покинутых неудачников, пришедших залить свое горе вином.
– Я хочу уплыть в Бостон, – говорю я Эбу и потираю челюсть. Несмотря на то что по жилам моим уже давно струится виски, говорить мне непросто.
Эб отпивает из кружки, в которой бурлит диковинная прозрачная жидкость цвета топаза.
– А домой ты точно не вернешься?
– Джон Аллан верит, что ушел я в порыве сильных чувств, не подумав, и скоро приползу на коленях обратно и буду молить о прощении – но нет. Я ушел навсегда. Нужно будет послать в «Молдавию» за чемоданом, одеждой, книгами… и деньгами.
– Так у тебя нет денег? – поперхнувшись, спрашивает Эб, явно не веря своим ушам.
– Ни цента. А почему я, по-твоему, ничего себе не заказал?
– Я думал, из-за того, что ты уже под мухой. Погоди минутку, – просит он и, пошатываясь, встает. – Куплю тебе бокальчик чего-нибудь эдакого.
Свое слово он сдерживает и приносит мне бренди. Остаток ночи мы проводим за бурными обсуждениями самых безумных и смелых планов, нашептанных нам «зеленым змием».
– А поплыли в Бостон вместе, Эб! – предлагаю я, положив голову на стол. В нос ударяет запах грязной тряпки, которой, вероятно, протирали стол до нашего прихода. – Или, может, в Англию! Мой старый приятель, Роберт Салли, племянник знаменитого художника… – Я щелкаю пальцами, силясь вспомнить, как зовут знаменитого дядю Роба. – Чарльза… Или Сэмюэля… или… ну да, точно! Томаса Салли… Так вот, племянник Томаса Салли, мой старый приятель Роб…
– Да знаю я, кто он такой, хорош уже. Говори дальше.
– Роб учится в лондонской академии живописи. Вот уж чья муза точно не голодает, а! Или знаешь что! Поехали в Россию. В Санкт-Петербург! Мой брат сейчас служит на корабле. Его зовут мистер Уильям Генри Леонард По! Вот бы и мне стать моряком…
– Эдгар, с тобой я отправлюсь хоть на край света, – заявляет Эб и похлопывает меня по плечу. – Потому что очень тебя люблю, ты для меня как брат родной! – признается он и с чувством бьет себя кулаком в грудь.
– Правда? Так, значит, поплывем вместе?
Он гладит меня по руке.
– А то! Поплывем!
– До сих пор не могу… – На мгновенье меня одолевает сон, но потом я, вздрогнув, просыпаюсь и каким-то чудом ухитряюсь вспомнить, о чем собирался сказать. – До сих пор не могу поверить, что завтра проснусь и не смогу сочинить ни единой стихотворной строки! Он ведь убил мою музу, убил хладнокровно, безжалостно!
– Мне пора, – прерывает меня Эб. – Уже четыре часа утра. Мама будет волноваться.
– Мама будет волноваться… – повторяю я. Вовсе не для того, чтобы высмеять это обстоятельство – скорее, в знак почтения к материнской любви, пылающей вопреки всем ошибкам и промахам.
Эб поднимается со стула и гладит меня по голове, будто спаниеля.
– Посмотрим, может, у меня дома найдется для тебя немного денег. На еду и ночлег.
– Благослови тебя Бог, Эбенезер Бёрлинг, – отвечаю я и салютую ему, не отрывая головы от мерзкого, пропахшего грязной тряпкой стола.
Следующее, что я помню – это как мужчина вдвое больше и сильнее меня выталкивает меня на задний двор.
– Вали домой, – недобро цедит он, – или плати за комнату.
– У меня нет ни денег, ни дома, – отвечаю я, усмехаясь собственным словам, хотя это чистая правда, которая острым ножом копошится у меня под ребрами.
Мужчина возвращается в таверну, ни слова мне не ответив, а я бессильно опускаюсь на землю.
– Проснитесь! – звучит над ухом женский голос, а в следующий миг кто-то с силой трясет меня за плечо.
В нос ударяет резкий запах мочи и пива, от которого я моментально просыпаюсь.
Я поднимаю глаза и едва сдерживаю слезы, встретившись взглядом с карими глазами Джудит. Она с тревогой глядит на меня из-под оборок своего ситцевого чепчика.
– Хозяйка просто с ума сходит от беспокойства, не знает, где вас и искать! – говорит Джудит. – Вы чего это спите на улице? Вот-вот дождь начнется! Хозяйка сказала, глубокой ночью вы на что-то сильно разозлились и убежали.
– Джон Аллан застрелил мою музу.
– Бог ты мой! – восклицает Джудит и отскакивает назад. – Насмерть?
– Нет, она жива. Во всяком случае, пока, – отвечаю я, приподнявшись. – Но это лишь мои догадки. Я оставил ее у хирурга.
– Оставили?!
Я перекатываюсь на живот и встаю на четвереньки. С волос на землю сыпется земля. Не сдержав отрыжки, я вновь чувствую запах бренди и вспоминаю, сколько всего мы с Эбом выпили ночью. А может, и ранним утром, когда начали строить безумные планы. Я потерял счет времени.
– Ступайте к ней! – говорит Джудит.
Но я так и остаюсь стоять на четвереньках.
– Сперва мне нужно написать отцу. У меня нет ни одежды, ни денег. Мне нечем заплатить хирургу.
– Вы навсегда покидаете «Молдавию»? – уточняет служанка, опустив ладонь мне на спину.
– Да. Отправлюсь в Бостон сразу же, как только смогу. Больше ни секунды не проведу в одном доме с этим мерзавцем.
– Забирайте и музу с собой.
– Джудит, она умирает, – повторяю я, сев на корточки.
Джудит опускается на колени рядом со мной.
– Хотите доказать отцу, что он страшно ошибался насчет вашего будущего? – спрашивает она.
– Еще бы, – шумно сглотнув, отвечаю я.
– Тогда пообещайте мне стать блестящим писателем.
– Как можно такое пообещать? – невесело рассмеявшись, спрашиваю я.
– Усердно трудитесь. Зарабатывайте деньги. И заботьтесь о своей музе. Сделайте всё, чтобы она не погибла, что бы ни случилось. Придумайте, где достать денег на комнату в таверне, которая вам точно понадобится до отплытия корабля. Приведите туда Линор. Защитите ее от всех бед.
– Отец просто обязан купить мне билет на север. Я хочу сегодня же утром написать ему, высказать все свои обиды…
– Не надо! Не стоит вспоминать обиды, если вы хотите получить деньги.
Я встаю на ноги, потирая шею. Кажется, я умудрился потянуть ее.
– Лучше бы он выставил меня на улицу еще три года назад, когда начал меня ненавидеть. Он ведь на дух меня не выносит еще со смерти миссис Стэнард, когда я просто с ума сходил от горя. Он тогда вечно кричал на меня, называл нытиком. Лучше бы я тогда и сам умер.
– Ну, будет вам, не надо о смерти, – говорит Джудит и прижимает меня к себе, несмотря на тошнотный запах, который наверняка от меня исходит.
Я утыкаюсь лицом ей в плечо, терпеливо снося приступ внезапного головокружения, от которого земля едва не уходит из-под ног.
– Так куда вы плывете? В Бостон? – уточняет она.
Я киваю, и головокружение усиливается.
– Я там родился. Да и потом, это известная литературная гавань.
– Заберите музу с собой, – повторяет Джудит. Она выпускает меня из объятий, задержав ладонь на моем плече. – Пусть огонь вашего воображения горит непрестанно, Эдгар.
И хотя пообещать такое, казалось бы, совершенно невозможно, я говорю, сглотнув:
– Да будет так.
Хирург зашил и перевязал Линор рану и оставил ее умирать на кушетке, в коридоре, неподалеку от двери в операционную, укрыв ее тоненьким – не толще крыла бабочки – одеялом. Я кидаюсь к ней, по пути споткнувшись о неровную половицу и едва не упав, и опускаюсь на колено рядом с кушеткой.
Дыхание ее стало совсем слабым, едва уловимым. Губы бледны, словно мрамор.
– Линор, – шепотом зову я. – Никудышный из меня защитник. Прости… Давно уже надо было бежать из «Молдавии». Я отнесу тебя в комнату в таверне. Эб одолжил мне немного денег. А потом мы поплывем в Бостон.
Хирург выходит из комнаты на мой голос, расправляя засученные рукава.