- Света, Светочка! - крикнул я в отчаянии.
- Я напишу тебе или позвоню - бросила она, даже не обернувшись на прощанье.
И массивная дверь бесшумно и наглухо затворилась. И остался я один посреди глухого неприбранного дворика, где если убьют, то даже труп недели две никто не обнаружит. И казался я себе единственным или последним человеком посреди необитаемой планеты. А в сущности, ведь так оно и было, потому что к этому моменту я не имел ни друзей - впрочем, я их никогда не имел, какой из меня друг - ни родственников, ни даже знакомых, которые бы со мной просто здоровались
Нет, я, конечно, и тогда помнил, что где-то в недостижимо далёком захолустном Челябинске живёт папин брат Лев Семёнович, мой родной дядя, а в Виннице - мамина семидесятилетняя, но, по рассказам, весьма энергичная тётушка Хася Лазаревна, но я даже не представлял, что могут однажды такие ветры подуть, которые занесут меня на Урал, тем более к самостийникам.
Все трое суток я и проторчал возле запертой двери, надеясь неизвестно на что. Время от времени я в эту дверь что есть силы колотил, но оттуда больше никто не выходил. Даже затем, чтобы дать мне по морде. Словно от этой двери вёл прямой подземный ход в Америку.
А видать, теплилась во мне крохотная сумасшедшая надежда, что в какой-то миг моя бедненькая ведьма как применит свою колдовскую силу, и всё пойдёт так, как ей и хотелось: трое суток изнурительных съёмок, еда всухомятку и не ощущая вкуса, но вот кончаются съестные припасы, кончается у фотографов вся плёнка, и дверь в огромный мир широко распахивается, и Светка выходит в него чертовски уставшая, но богатая, знаменитая и соскучившаяся по мне до смерти.
Спустя трое суток я вдруг обнаружил, что неприступная прежде дверь не заперта. Я спокойно вошёл в нее и увидел самый обыкновенный обшарпанный подъезд, самые обычные железные, а кое-где и по старинке обитые дерматином квартирные двери. Я позвонил в одну из них, и мне открыл какой-то заспанный дедок в майке. Разумеется, ничего толкового сказать он мне не мог, лишь при звуке «Play Boy» плотоядно ощерился малозубым ртом.
Так что всё в оконцовке оказалось предельно глупо, пошло, реалистично. Нас даже не сочли нужным одурачить как-нибудь красиво, с фантазией. С нами, русскими, всегда, очевидно, будут обращаться только так...
Совершенно не помню, как и где я прожил три недели, пока не было от Светки никаких вестей. Без существенного преувеличения можно сказать, что двадцать дней я был астральным телом. И хоть убейте, не помню, каким образом меня нашло её письмо без адреса, без марки, сложенное треугольником, как это делалось в незапамятные да притом военные времена. Вполне возможно, что несчастная возлюбленная моя самостоятельно заново открыла такой способ упаковки крика души...
Из этого послания я узнал, что там, где моя возлюбленная очутилась, когда продуктов, взятых в дорогу, уже не было дней пять, запрещены всякие контакты с внешним миром. Светлану вместе с другими русскими дурочками числом до полусотни поместили в какой-то полуподвал, единственное окно которого, забранное решёткой, выходило на пустырь, заросший высоченным бурьяном, на который, казалось, не ступала нога человека. Во всяком случае, ни одного случайного прохожего криком привлечь не удалось, зато, чтобы впредь было орать неповадно, Светку охранник так отметелил, что она, смертельно голодная, ещё два дня ничего в рот взять не могла.
Но, представьте, ей удалось как-то раздобыть бумагу, стержень и написать. И выбросить письмо в бурьян. И я его получил. Притом достаточно скоро. Уж не такому ли фантастическому стечению обстоятельств обязана жизнь своему появлению на Земле?...
И, не помня себя, я рванул в это мрачное «тридесятое царство» выручать мою «Светлану Прекрасную да Премудрую». Как Иван-Царевич. А скорее - Дурак... И как всегда в таких случаях - «скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается». Но я уже был не тот недотёпа и тем более маменькин сынок. Нет, к чему-то общественно полезному по-прежнему способен не был, зато по части иного... Да человеческие джунгли уже были для меня домом родным, хотя до настоящего хищника я, конечно, не дорос, однако до существа, напоминающего хитрого, злобного, трусливого, но упрямого хорька - вполне, полагаю.
Я добыл некоторое количество денег самым простым для меня способом - разыскал одну свою бывшую клиентку, наврал ей с три короба, мол, не могу забыть, извёлся вконец, чуть дистрофиком на почве любви не стал, бедняжка клюнула, приютила, надеясь откормить, отмыть да и в хозяйстве своём использовать. А я, ни единого разу не пригодившись, улучил момент да и вынес из квартиры всё более-менее ценное, вплоть до алюминиевой утвари. Правда, этого хватило лишь на первые шаги по пути за «тридевять земель».
Добрался я до того города, где томилась в чёрной неволе моя Светлана Прекрасная, а её и след простыл. Ну, точнее, почти простыл. Покатилась она по белу светику дальше, уж не обессудьте, может, злоупотребляю русским фольклором, не имея на него никаких прав, как Колобок, только, в отличие от фольклорного Колобка, от неё, бедняжки, откусывали по кусочку все желающие. Хотя, казалось бы, ей самой палец в рот не клади.
Что мне оставалось - я покатился по следу, то теряя его, то чудом вновь находя. И продолжалась эта гонка без малого шесть лет. Где я только не побывал, чего только не натворил!
Впрочем, не пугайтесь - никого не убил, банки не грабил. Интерпол меня не ищет. За свои проделки, а это некрупные кражи, мелкое мошенничество, лёгкое вымогательство, проституция - я сполна отсидел в разных тюрьмах мира. Слава богу, сроки у них за пустяковые преступления тоже пустяковые.
Несколько раз я почти настигал мою возлюбленную. И настиг бы, если б она знала, если б чувствовала, что я совсем близко, что ищу её. Но знать это она не могла, чувства колдовские да и просто человеческие умерли от невыносимого существования. Хотя она обо мне вспоминала часто как о самом светлом в своей далеко не светлой жизни, вспоминала и думала, что я давно погиб, гоняясь за ней по свету. Но о том, что разлюбил и живу в свое удовольствие с кем-нибудь где-нибудь, Светка не думала ни разу....
Представляете, за шесть лет мы с нею совершили почти полное кругосветное путешествие! Извилистое, как сама наша жизнь. Вижу, что время нас поджимает, поэтому не стану расписывать его в подробностях И я настиг её - где б вы думали - в одном из заброшенных посёлков БАМа. Нашёл в полуразвалившейся котельной, возле которой, однако, лежала в достатке отличного угля, и можно было запросто зимовать, не опасаясь замерзнуть.
Любовь моя лежала под грудой грязного тряпья, умирая от ста болезней одновременно, главной из которых был неумолимый - недаром же его обозначают прописными буквами - СПИД. И окружавшие Светку бомжи да бомжихи уже прикидывали, как бы поскорей от нее избавиться, пока она всех не перезаражала.
Светочку мою было почти невозможно узнать, однако я узнал её сразу. И наша встреча была трогательной, как в кино. Мы плакали, целовались, по очереди кусали от плохо пропечённой чёрной буханки, сбивчиво рассказывали друг дружке о наших злоключениях, а присутствовавшие здесь же бывшие люди глядели на нас голодными злыми глазами, но не решались на открытую коллективную агрессию. Потому что у меня был пистолет.
Наевшись хлеба и попив водички, Света сделалась озабоченно-деловитой. Даже - возвышенно-деловитой. Она сказала:
- Милый Вовочка, я завтра, самое позднее - послезавтра, помру. Не возражай, я это чувствую и жду конца как избавления от моей отвратительной жизни. Но у меня есть последнее желание. Именно - желание. Однако если ты намереваешься жить на свете без меня - можешь его не исполнять. Я ничуть не обижусь...
- Нет! - вскричал я страстно, ни на мгновенье не усомнившись в правильности скорого выбора. - Я и туда последую за тобой!
И мы безоглядно отдались последней нашей страсти прямо в присутствии угрюмых соглядатаев, и это присутствие нас только дополнительно распаляло...
Да-да, именно так, вы всё правильно поняли. Я обречён, и мне уже немного осталось. По вашим глазам я вижу, что вам не по себе, но вы мужественный и великодушный человек. Должен сказать, что я не много таких встречал. И встречал только в России...
Не бойтесь, я не сделал сегодня ничего такого, чтобы вам навредить. Я за этим строго слежу. И ещё - каплю терпения, ибо я почти закончил...
Когда моя возлюбленная умерла, я засунул её переполненное грехом, но ставшее почти невесомым тело в топку и сжёг без особого труда. Кожа да кости - хорошее топливо. Потом я положил немного пепла в баночку от кофе, пистолет бросил в топку, чтобы им никто никогда не смог пользоваться, и ушел в ту сторону, где садилось солнце.
И вот я здесь. И мне осталась последняя сотня километров. Там, в Челябинске, я приду к дяде Льву Семёновичу, и он, не сомневаюсь, с радостью от меня откупится. Ведь я попрошу немного. Лишь бы одеться по-человечески и улететь на более-менее законных основаниях. Куда б вы думали?
В Землю Обетованную, вот куда. Я решил, что должен умереть там, в центре мира, где сходятся в точку все человеческие страдания и упования за тысячи лет.
Я там умру, и прах моей возлюбленной смешают с моим прахом. Не смейтесь, может быть, я тем самым увеличу число вечных символов человечества..
Между тем почти рассвело. Порядочные рыбаки уже давно занимаются делом. А я лежу, укутавшись в покрытый обильной росой полушубок, и как-то не слишком сожалею с пропавшей рыбалке, словно не ради нее притащился сюда за сто с лишком километров
Я жду, что непостижимый Вова Брегман скажет ещё что-то, но он молчит и молчит. И я начинаю осознавать, что его фантастическая история действительно окончена...
- Володя, а где банка?
- Вот она, - он достаёт из-за пазухи жестянку из-под паршивенького «Пеле». Таких полно на любой помойке и в любом киоске.
Но, разумеется, у меня не поворачивается язык попросить предъявить содержимое. Да и что бы это доказывало.