Вот затрещали огни, и уже под мехами и горном
Голову плавят любимца народа: Сеян многомощный
Загрохотал; из лица, что вторым во всем мире считалось
Делают кружки теперь, и тазы, и кастрюли, и блюда.
Дом свой лавром укрась, побелив быка покрупнее,
На Капитолий веди как жертву: там тащат Сеянов
Крючьями труп напоказ. Все довольны. «Вот губы, вот
рожа!»
Ну и Сеян! Никогда, если сколько-нибудь мне поверишь,
Я не любил его. Но от какого он пал преступленья?
Кто же донес? И какие следы? И кто был свидетель??»
«Вовсе не то: большое письмо пришло из Капреи,
Важное». — «Так, понимаю, все ясно, Но что же творится
С этой толпой?» «За счастьем бежит, как всегда, ненавидя
Падших. И той же толпой, когда бы Судьба улыбнулась
Этому туску, когда б Тиберия легкую старость
Кто придавил: — ею тотчас Сеян был бы Августом назван.
Этот народ уж давно, с той поры, как свои голоса мы
Не продаем, все заботы забыл, и Рим, что когда-то
Все раздавал: легионы и власть, и ликторов связки,
Сдержан теперь, и о двух лишь вещах беспокойно
мечтает:
«Хлеба и зрелищ!» — «Грозит, наверное, многим уж
гибель».
«Да, без сомненья: ведь печь велика». — «Где жертвенник
Марса,
Встретился мне мой буттидий, совсем побледневший,
бедняга.
Как я боюсь, что Аякс побежденный примерно накажет
Нас за плохую защиту! Бежим поскорее, покуда
Труп на прибрежье лежит, и недруга Цезаря — пяткой!
Пусть только смотрят рабы, чтобы кто отказаться не
вздумал,
Не потащил, ухватив за шею, к суду господина», —
Вот как болтали и тайно шептались тогда о Сеяне.
Хочешь ли ты, как Сеян, быть приветствуем, так же быть
в силе,
Этих на кресла сажать курульные ради почета,
Тем войсковую команду давать, императорским зваться
Опекуном, пока сам пребывает на тесной Капрее
С кучкой халдеев?
(Ювенал. «Сатира X». М., 1957, с. 235—236. Пер. Д.Недовича и Ф.Покровского)
Этот вопрос Ювенала имеет значение, потому что в нем, как и во всем стихотворении, чувствуется дистанцирование от общественной жизни. Прежнее римско-республиканское стремление к высшим должностям и почестям здесь ставится под вопрос, раз получение должностей зависит от благосклонности или неблагосклонности принцепса. Больше не имело смысла выделяться какой-то особой деятельностью, если можно так же быстро подняться, как и быстро упасть. То, что Буркхардт нашел «аполитичностью», уклонением от общественной и политической жизни, охватило тогда все круги населении Рима.
Так как понятие «общественная активность» сегодня носит преимущественно позитивную окраску, нужно заметить, что положение таких социальных продвиженцев, как Сеян, было чрезвычайно опасным. Чтобы свалить такого человека, не требовалось никаких доказательств вины, никаких улик, никаких свидетелей. Достаточно было большого многословного письма принцепса с Капри. Сеян стал примером падения и превратностей судьбы любимчика принцепса.
После падения Сеяна безжалостно преследовались все, кто был посвящен в его планы, и многие из тех, кто его поддерживал, были казнены. Не щадили даже маленьких детей. Гибель Сеяна повлекла за собой ряд процессов, и они, как и процессы об оскорблении величества, определили атмосферу последних лет жизни Тиберия. Сам принцепс, как уже было сказано, жил с 27 г.н.э. на Капри, который ему нравился не только из-за своей красоты и мягкого климата, но и потому что остров было легко охранять, и там не было большой гавани. Тиберий имел там 12 вилл. С ним вместе жили консуляр Кокцей Нерва, дед будущего принцепса, всадник Курций Аттик, некоторое время Сеян, многочисленные греческие литераторы, а также астролог и философ Трассил.
Нет сомнений в том, что удалению Тиберия на Капри в большой степени способствовали напряженные отношения между ним, матерью и женой Германика Агриппиной. Отношение к Ливии резко ухудшилось еще при ее удочерении в завещании Августа, разногласия обострились, когда после тяжелой болезни Ливии в 22 г.н.э. сенат постановил воздать ей снова высокие почести, а Тиберий попытался воспрепятствовать присуждению ей титула мать отечества. Насколько неблагополучными были отношения матери и сына, особенно выяснилось после смерти Ливии. Когда в возрасте 87 лет в 29 г.н.э. Ливия умерла, Тиберий не принял участия в похоронах, запретил все почести покойной, а прежде всего ее обожествление, и не выплатил завещанные ею большие суммы.
После смерти Германика в 19 г.н.э. Тиберий преследовал своей ненавистью его жену Агриппину. Долгое время Тиберий оставался при убеждении, которое выразил в стихе: «Если ты не можешь царствовать, доченька, то ты думаешь, что с тобой поступили несправедливо». Но ненависть Агриппины к Тиберию дошла до истерики, когда он не разрешил ей снова выйти замуж, и Агриппина вообразила, что Тиберий покушается на ее жизнь и хочет отравить. Еще в 29 г.н.э. дело дошло до процесса против Агриппины и ее сыновей Нерона и Друза. О результатах этого процесса известно лишь то, что Агриппина была выслана на остров Пандатария, а ее сыновья были объявлены врагами государства; все трое нашли бесславный конец между 31 и 33 гг.н.э. Если позже Тиберий и свалил вину за уничтожение семьи Германика на Сеяна, это вызывает большие сомнения, во всяком случае Тиберия нельзя не обвинить в моральном соучастии в гибели своих родственников.
С тех пор правление второго принцепса не отличалось оптимизмом. Снова возродились доносы, интриги, вражда между представителями старой аристократии, все это привело к саморазрушению сенаторского сословия, а самого принцепса делало все более неуверенным и испытывающим отвращение ко всему. К этим дням относится характерная для душевного состояния старого принцепса фраза: «Что вам написать, почтеннейшие отцы сенаторы, или как писать, или о чем в настоящее время совсем не писать? Если я это знаю, пусть боги и богини нашлют на меня еще более тягостные страдания, нежели те, которые я каждый день ощущаю и которые влекут меня к гибели» (Тацит К. «Анналы». IV, 12. СПб., 1993, с. 149).
Если внутренняя политика Тиберия в конце концов оказалась в тупике, то пограничная политика производит совсем другое впечатление. На Западе империи только в Галлии в 21 г.н.э. было восстание под началом двух представителей галльской аристократии, треверов возглавлял Юлий Флор, а эдуев — Юлий Сакровир. Причиной послужило повышение налогов и тяжкое бремя, которое несли галльские племена после вызванной Германиком катастрофы. Юлий Флор поднял племена бельгийской Галлии, а Юлий Сакровир — средней Галлии. Но ход этого восстания быстро показал, что времена Верцингеторика прошли и что массовый бунт галльских племен не имеет никаких надежд на успех.
Восставшие к тому же не смогли использовать момент внезапности, потому что андекавы, жившие по нижнему течению Луары, и туроны, жившие в области Тура, не дождались сигнала к общему выступлению и ринулись вперед и поэтому были быстро разбиты легатом, выступившим из Лугдуна с одной когортой и с отрядами нижнегерманского войска. Только после этого неудачного пролога Юлий Флор поднял знамя восстания у треверов, в районе реки Мозель были убиты римские купцы, и в начальной стадии восставшие добились по крайней мере локальных успехов. Однако вскоре обнаружилось, что рейнская армия смогла-таки осознать свою двойную функцию по защите как внутренних, так и внешних интересов: когда соединения верхне- и нижнегерманских легионов провели наступательные операции, восставшие быстро потерпели поражение. Флор бежал и был вынужден скрываться, обнаруженный в своем убежище, он покончил жизнь самоубийством.
Потом постоянным центром восстания стала земля эдуев вокруг Августодуна. Город был известен, как центр образования эдуев, он привлекал молодых галльских аристократов и сохранил функции одной из лучших школ Галлии вплоть до поздней античности. Там планы Сакровира были встречены с энтузиазмом, численность войска его сторонников разрослась приблизительно до 40 000 человек. В Риме циркулировали дикие слухи о новом большом восстании в Галлии, но Тиберий не растерялся и принял соответствующие контрмеры. После некоторых начальных трудностей легат верхнегерманского войска Гай Силий сумел подавить галльское восстание. Сакровир покончил жизнь самоубийством.
Гораздо более значительными, чем эти битвы в Галлии, были волнения во Фракии. Интеграция Фракии в Римскую империю затруднялась тем, что страна имела мало отправных точек для романизации, кроме того, была труднодоступна по природным условиям. На побережье расположились старые эллинистические города, континентальные же районы были малодоступны из-за огромных лесов и знаменитых оленьих угодий. Так как только в маленьких городах и ярмарочных местах были предпосылки для силового проникновения, Август отказался от непосредственного римского правления и довольствовался тем, что оставил страну в статусе клиентельного царства, которым правил тогда заслуживающий доверия царь Реметелак. После его смерти (приблизительно в 14 г.н.э.) царство было разделено между его сыном Котисом, который получил земли южнее Балкан, и его братом Рескупо-рисом, получившим северные районы.
Вскоре после этого разделения произошли сильные волнения, потому что Рескупорис чувствовал себя, и совершенно справедливо, обделенным. Его банды нападали на территорию Котиса, а в 18 г.н.э. началась открытая война. Она велась самым жестоким образом. Рескупорис застал врасплох своего племянника во время попойки, а вскоре после того, как вмешался Рим, убил. Рим ответил ударом на удар. Римскому полководцу удалось заманить Рескупориса через границу и доставить его в Рим. Там он был лишен власти сенатом, депортирован в Александрию и в конце концов, очевидно после попытки к бегству, казнен.