Расточительность двора и государственные трудности, не устраненные новыми конфискациями и налогами, быстро привели к бесхозяйственности. Уже в 180 г.н.э., например, цены на зерно в Египте повысились в три раза. Ни реорганизация флота, перевозящего зерно, ни другие меры ничего не изменили в течение кризиса. Стабилизация экономики и валюты не удалась, рабы, вольноотпущенники и придворные Коммода не были на это способны.
Надпись из Северной Африки свидетельствует о неудовлетворительном состоянии повседневной жизни населения. Это обращение к принцепсу говорит о бедственном положении простых колонов. Умоляющим тоном обращаются мелкие арендаторы к повелителю: «Приди нам на помощь и, так как мы, бедные крестьяне, зарабатывающие на хлеб собственными руками, не можем противостоять арендатору перед твоим прокуратором, который благодаря щедрым подаркам пользуется у них доверием сжалуйся над нами и удостой нас своим священным ответом, чтобы мы не делали более того, что нам положено по постановлению Адриана и по письмам твоим прокураторам..., чтобы мы, крестьяне и возделыватели твоих доменов, по милости твоего величества больше не тревожились арендаторами». В своем ответе Коммод выразил беспокойство «чтобы не требовалось того, что нарушает основной статут».
Если там ограничились просьбами, то в других местах такие обстоятельства давали повод для восстаний. В Южной Галлии общественное недовольство возглавил дезертир Матерн. Он провозгласил себя императором, правда, после этого был изгнан из Галлии, однако в 186 г.н.э. продолжил в Италии бандитскую войну, пока не был пойман и казнен.
Среди этих кризисов и нужды Коммод вел роскошный образ жизни. Если его отец был проникнут глубочайшим чувством долга и мучился угрызениями совести, то Коммод не имел никакого понятия о таких побуждениях. Зато он был одержим своим благородством. Как первый порфирородный правитель, он считал, что для него нет никаких рамок, что он вправе требовать высочайшего почтения. После заговора Луциллы, когда придворные внушили ему, что он лучше защитит себя от дальнейших покушений, если меньше будет показываться на людях, он безвылазно жил в своем дворце.
В первые годы его правления на монетах государственного монетного двора изображались традиционные государственные боги, прежде всего Юпитер, Минерва, Марс и Аполлон, а также ввиду любви правителя к восточным богам Сарапис, Изида и Кибела. У Юпитера появилось новое прозвище Победительный, за чем последовало, что и Коммода приветствовали как Победительного. Одновременно, как и во времена Траяна, прославлялась вечность Рима, счастье нового века — счастье времен и счастье века. В своем собственном счастье Коммод был так уверен, что включил в свой титул новый элемент счастливый.
В отличие от того, что последовало позже, начало правления можно назвать умеренным. Но все резко изменилось, когда Коммод после смерти Клеандра решил сам руководить политикой. Во всяком случае, он отказался от затворничества во дворце и перестал скрывать свои монократические претензии. В этой связи употреблять понятие «абсолютизм» было бы ошибкой.
Болезненный характер приняли теперь переименования и раздача новых названий, чем очень увлекался Коммод, и это лишний раз говорит о том, что он считал империю своей собственностью. Так, в 190 г.н.э. исчезло название Рим, город стал называться Колония Коммодиана, римский сенат — Коммодианов сенат, к тому же все легионы должны были носить имя Коммода. Особенно удачное решение пришло в голову правителю по поводу названия месяцев. Свое имя и титулы он довольно часто менял и получилось, что они теперь состояли из 12 элементов, поэтому было проще и целесообразнее сменить старые названия месяцев на двенадцать новых: Луций, Элий, Аврелий, Kоммод, Август, Геракл, Римский, Пoбедительный, Амазонский, Непобедимый, Счастливый, Пий.
Рука об руку с усилением внешних форм шло пренебрежение старыми традициями. Так, принцепс часто стал появляться в шелковых и пурпурных одеждах, как жрец Изиды он участвовал в процессиях этого культа с гладко выбритой головой и выставлял себя перед богами рабом. В то время, как гладиатор в глазах римлян считался презренным и деклассированным, Коммод видел в нем жизненный идеал. Охоту он превратил в побоище, геракловы представления свел до абсурда.
При всем его уважении к различным восточным богам на первом месте в заключительной фазе его правления стоял Геракл. Он хотел быть римским Гераклом, противоположностью греческого бога. Так, на монетах и медальонах Коммод был в шлеме с изображением львиной морды, перед ним всегда несли львиную шкуру и палицу, эти реквизиты лежали на его кресле, когда он сам не принимал участия в официальных церемониях. Если мифологический Геракл победил чудовище, то Коммод равнялся на него на свой манер. Он приказал выловить римских калек, нарядить их гигантами, а потом убивал их палицей, как он это проделывал с дикими животными в пирке.
Все, что скрывалось за подлинной сноровкой принцепса, заслонялось этими эксцессами. Они, в конце концов, стали ужасать даже его ближайшее окружение. Когда Коммод заявил о своем намерении вступить в консулат 1 января 193 г.н.э. как гладиатор, его приближенные Марция и Эклект после неудачной попытки отравления приказали атлету задушить его 31 декабря 192 г.н.э. в ванне. Долго сдерживаемая ненависть вылилась в проклятие памяти убитого. Изображения Коммода были сброшены, а имя забито резцом. Однако в 197 г.н.э. Септимий Север связал себя с Коммодом, естественно, чтобы продемонстрировать после переломного момента 193 г.н.э. преемственность принципата. Он даже распорядился обожествить своего предшественника.
Однако существует и современный апофеоз этого извращения. Коммода якобы нужно понимать, исходя из его «первозданного испанского характера», его стремления к примитивности, к новой форме религиозности, генотеистического синкретизма или «религиозного абсолютизма». Однако эти толкования так же малоубедительны, как и в случае с Калигулой или Нероном, так как они не отражают сущности исторического Коммода, того принцепса, который закончил династию Антонинов. Если в начале II в.н.э. тщательное идеологическое оправдание основало новую фазу принципата, и он был снова утвержден конструктивными достижениями новых принцепсов, то последний Антонин своими фантастическими эксцессами довел его до абсурда. Римского Геракла Коммода целый мир отделяет от геракловой идеологии Траяна. Хаос эпохи Коммода был вызван им самим, именно с него начинается в глазах современного ему историка Кассия Диона эпоха «железа и ржавчины», а, по Гиббону, начало «Упадка и падения Римской империи».
Общественная структура Римской империи
Рабы
Нет точных данных о количественном соотношении рабов к общему числу населения при принципате. В крайнем случае, нужно исходить из того, что соотношение в Италии, а также в других частях империи мало изменилось по сравнению с соотношением в августовскую эпоху. Тем не менее есть некоторые признаки, которые свидетельствуют, по крайней мере на региональном уровне, о сокращении числа рабов; однако в общем плане продолжала существовать преемственность. Рабы оставались решающим фактором общественного и экономического устройства, как в Италии, так и в провинциях.
Вопреки недопустимым упрощениям, абстракциям и оценкам этого факта и вопреки выводам, которые были сделаны, исходя из них, об общей оценке римского общества, рекомендуется сразу же сделать ссылку на утверждение видного марксистского историка античности. Он подчеркивал, что термин «раб» был сначала юридическим понятием. «Этот термин констатирует, что один человек является собственностью другого человека или юридического лица, но не больше и не меньше. Он ничего не говорит о его положении в рамках общественных производственных отношений, ничего о его общественном положении, образовании, влиянии, способностях. Мы находим рабов в качестве сельскохозяйственных работников, осужденных преступников на рудниках, представителей ремесленных предприятий, расфранченных камердинеров у богатых граждан, надсмотрщиков за свободными наемными рабочими, полицейских, носителей щита легионера, в качестве проституток и влиятельных гетер, учителей, врачей, императорских советников и писарей, банкиров, землевладельцев, собственников рабов. Никто не будет серьезно утверждать, что все эти рабы принадлежат к одной группе людей с одинаковым местом в общественном производстве, с одинаковым отношением к средствам производства, с одинаковой ролью в общественной организации труда, с одинаковой долей в общественном богатстве, то есть, что они образуют один класс. Собственниками рабов могли быть император, сановник, гражданин, крупный землевладелец, крестьянин, солдат, зависимый земледелец, банкир, владелец мастерской, мелкий ремесленник и даже раб. Никто не будет серьезно утверждать, что все эти рабовладельцы образуют один класс.
Очевидно, что неправильно сводить основные противоречия античного общества к противоречиям между рабами и рабовладельцами». (Крайссиг Г. «Экономика и общество Селевкидского царства». Берлин, 1978).
Далее речь пойдет о положении, оценке рабов и об обращении с рабами при принципате, а потом подробнее будет сказано о реакции рабов и принцепсов на развитие событий. Но сначала нужно коротко остановиться на юридическом положении римских рабов. «Рабство — это институт права народов, по которому некто (вопреки природе) попадает под чужую власть». Так римский юрист во II в.н.э. определил институт рабства (Дигесты). По традиционным римским понятиям, раб был бесправен. Так как он, с одной стороны, находился под властью своего хозяина, а с другой — рассматривался как его собственность, его положение определялось диалектикой между лицом и вещью. Если сначала преобладала его оценка как субъекта, то при принципате однозначно предоминировала его оценка как объекта собственности, и характер лица отступал на задний план. Например, никогда не подвергалось сомнению, что брак между рабами с точки зрения частного права не имел никакого значения, родившийся от рабыни ребенок переходил в собственность хозяина матери; было совершенно немыслимо, чтобы раб выступал на гражданском процессе в качестве одной из сторон. Он мог просить расследования только у принцепса.