Полной противоположностью во многих отношениях является приписываемая Сенеке трагедия «Октавия», которая живописует судьбу и гибель бывшей замужем за Нероном дочери Клавдия. Эта трагедия показывает бессилие отдельного человека и всемогущество абсолютного правителя, и все это независимо от личных качеств.
О Луции Аннее Сенеке (4 г. до н.э. — 65 гн. э.), сыне оратора, уже шла речь при других обстоятельствах. Вне всяких сомнений Сенека Младший был разносторонним писателем, оратором и философом нероновской эпохи и одновременно придворным, пережившим все взлеты и падения такого положения: с 41 по 49 г.н.э. при Клавдии — ссылка на Корсику, потом при заступничестве Агриппины — возвращение и назначение воспитателем Нерона, с 54 по 62 г.н.э. — ведущая роль в политическом руководстве империи, уход на вынужденный достойный покой и, наконец, в связи с заговором Пизона самоубийство.
Центром его творчества являются философские труды «Диалоги» и «Письма к Луцилию», в обоих случаях проблемы этики. В «Диалогах» Сенека обсуждает вопросы собственного существования, в «О счастливой жизни» — философское обоснование образа жизни достигшего большого богатства государственного деятеля, в «Об отдыхе» — свое отвращение к общественной жизни. При всем этом обогащенный эклектикой стоицизм с выраженной гуманистической и космополитической тенденцией, позиция, которая объясняет, почему позже Сенека был принят христианскими авторами и удостоился предполагаемой переписки с апостолом Павлом.
В 88-м письме к Луцилию Сенека так описывает специфику современной философии: «Подумай, сколько времени у тебя похищает телесное недомогание, сколько общественные, сколько домашние дела, сколько ежедневные происшествия, сколько сон. Измерь время своей жизни: для столь многого его не хватит. Я говорю о свободных искусствах: но и философы, сколько излишнего тащат они с собой, как много того, что неприменимо в жизни. И они тоже распространялись о делении на слоги, об особенностях союзов и предлогов, хотели не отставать от грамматиков и геометров. Все излишнее из их учений они перенесли в свои. А успех в конечном результате тот, что они лучше умеют говорить, чем жить».
В своем 90-м письме он противопоставляет этому первостепенные, на его взгляд, задачи философии: «Что ты требуешь от нее подобные пустяки? Посмотри: ее задача и искусство — изображение самой жизни; все остальные искусства находятся под ее властью! Ибо кому служит жизнь, тому служит и все, что украшает жизнь. Однако она нацелена только на счастливую жизнь: туда она ведет, туда она открывает пути. Она показывает, что настоящее, а что кажущееся зло, она освобождает дух от тщетности, дает ему истинное величие, ставит на место раздутое и зиждившееся лишь на пустой видимости и не терпит незнания разницы между величием и надутостью. Предметом ее учения является вся природа, а также ее собственная. Она дает сведения о сущности богов, о подземном царстве, о домашних богах и гениях, которые принадлежат ко второму классу божественной сущности, где они живут, что делают, что знают и чего хотят. Это святыни, на которые она молится, откроют не только храм отдельной общины, но и беспредельные жилища всех богов и сам мир, истинные изображения и истинный лик которых она выставляет на обозрение духу».
Кроме подобных далеко идущих мыслей, у Сенеки встречаются обыденные размышления и факты, которые относились к людям на все времена, такие, например, как: «Нигде нет того, кто есть повсюду», и не менее правильные слова о времени; «Все, Луцилий, нам чужое, только время принадлежит нам: только это быстротечное и легко пролетающее благо дала нам природа в собственность. И так велика глупость смертных, что получатель небольшого и незначительного благодеяния, которое в любом случае заменимо, считает себя должником: никто однако не считает себя должником, если получил время, хотя оно является единственным, что благодарный не может возместить» («Письма к Луцилию», I. 3).
Не меньшее внимание привлекли трагедии Сенеки, которые оказали большое влияние на европейскую драму и, между прочим, были переведены Лессингом. И в них также заметны те противоречия, которые были свойственны Сенеке: «Тот же самый человек, который, как никто в Риме, ненавидит гладиаторские бои, как трагический поэт купается в крови, наслаждается ужасным, позволяет свирепствовать ненависти, подстрекает зло; внезапно наряду с этим обнаруживается душевное благородство и простота, святость и спасение от страданий и мыслей о смерти с воистину трагической силой. Сенека — человек крайностей, противоречий, и испанец в нем мешал стоическому мудрецу жить так, как он проповедовал» (О. Вайнрайх «Римская сатира». Цюрих, 1949).
Во времена Флавиев на передний план выдвинулись другие формы и содержание. Кроме уже упомянутых книг Плиния Старшего, Квинтилиана и Фронтина, в стихотворениях, сочиненных к какому-либо случаю, Стация «Леса» ощущаются не только придворные компоненты, но и характерные личные поэтические черты. В соединении личных ощущений страдающего бессонницей больного с традиционными образами мифов, с определенным маньеризмом, но и с живыми картинами природы, его поэзия обладает индивидуальными чертами. Большое расстояние отделяет стихи от непосредственных и жизненных высказываний Катулла, но именно поэтому они характерны для лирики того времени:
За какое преступление,
кроткое дитя богов,
я заслужил или за какую ошибку
я, бедный, один о, сон,
лишен твоих даров?
Молчат все животные,
птицы, дичь, и
вершины со своими изгибами подражают
утомленному сну,
даже упрямые реки не так шумят.
Останавливается зыбь озер,
и дремлет море, прислонившись к земле:
в седьмой раз возвращаясь, видит Феб,
что мои больные веки открыты;
и факелы Этны
с Пафа взирают на меня,
и мимо меня проходит супруга Тифона,
с состраданием орошает меня
холодным бичом.
(«Леса», 5,4)
Если посмотреть на отдельные литературные жанры то можно сделать вывод, что римский эпос переживал расцвет. Нужно упомянуть еще риторические эпические произведения Станин «Фиванец» и «Ахилл», первое из них описывает битву за Фивы, а второе, незаконченное, историю Ахилла до отправления в Трою. Рядом стоят «Пуника», большой эпос о второй Пунической войне Силия Италика и «Аргонавтика» Валерия Флакка. Этот высокохудожественный, тоже незаконченный эпос описывает путешествие аргонавтов.
Марциал (40—104 гг. н.э.,) родился и испанском городе Бибилис. В возрасте 22 лет он прибыл в Рим, чтобы добиться успеха в качестве литератора. Однако в течение долгих лет он пробыл клиентом богатого покровителя, претерпев много унижений: «Ранним утром, дрожа от холода, должен я тебя приветствовать, по вязкой грязи идти за твоими носилками, а позже в десятом часу, усталый, я должен провожать тебя до терм Агриппы. Разве я заслужил, Фабиан, быть в твоей свите новичком?»
Марциалу мало помогло то, что он усердно старался заслужить благосклонность принцепсов от Тита до Адриана, причем особой лестью он окружил Домициана. Хотя Марциал поднялся до всаднического сословия, он не добился ни богатства, ни полной независимости, к которой так долго стремился. В конце концов он вернулся в Бибилис, где ему богатая покровительница подарила небольшое поместье.
Несмотря на трудные жизненные условия, Марициал стал непревзойденным мастером латинской эпиграммы. Его более 1 500 эпиграмм всегда находили живой отклик; круг его почитателей был весьма велик, только в Германии от Грифиуса и Лессинга до Гете.
В своем творчестве Марциал дает яркое, но одностороннее изображение римского общества при принципате: патроны и клиенты, охотники за наследством и тунеядцы, выскочки и щеголи, пьяницы и проститутки, влюбленные и нищие, любители попировать и прелюбодеи, красивые мужчины и болтуны, педерасты и декламаторы, отравительницы и колдуны, расточители и попрошайки, артисты, поэты, врачи, адвокаты, возницы, учителя, акробаты, гладиаторы, воры, аукционисты — на всех проливают яркий свет эпиграммы Марциала. Довольно часто эти миниатюры иллюстрируют нравственную деградацию римского общества при принципате.
Но великий эпиграммист запечатлел и другое: он воскрешает в памяти сцены из римской истории и героические деяния, описывает деревенские поместья и курорты, статуи Приапа и многое другое. Он сочинял свадебные стихотворения, назидания, некрологи, прославляющие стихи, критиковал сексуальные извращения и непристойности, а также плагиаторов и соперников, но не был чужд и самокритике. Марциал призывал не только к наслаждению жизнью, но и к умеренности:
Вот что делает жизнь вполне счастливой,
Дорогой Марциал, тебе скажу я:
Не труды и доходы, а наследство;
Постоянный очаг с обильным полем,
Благодушье без тяжб, без скучной тоги,
Тело смолоду крепкое, здоровое,
Простота в обращеньи с друзьями,
Безыскуственный стол, веселый ужин,
Ночь без пьянства, зато и без заботы,
Ложе скромное без досады нудной,
Сон, в котором вся ночь как миг проходит,
Коль доволен своим ты состоянием,
Коль смерть не страшна и не желанная.
(Перевод Ф. Петровского)
Несмотря на формальные слабости и некоторые стилистические недостатки, римская сатира в лице Ювенала (60—130 гг. н.э.) еще раз достигла своей кульминации. Кажется правдоподобным предположение, что Ювенал сначала был оратором и только во второй половине жизни при Траяне и Адриане начал писать стихи, наполненные саркастическим пессимизмом и патетическим отвращением к его окружению. Темы его 16 сатир не новые: общий упадок общества, корыстолюбие, погоня за наследством, сексуальные извращения, полемика против женщин и брака, продвижение вольноотпущенников, убожество интеллектуалов, заносчивость военных и горечь клиентов и тому подобное. Наоборот, новым является тон и сила агрессивных обвинений: