История времен римских императоров от Августа до Константина. Том 2 — страница 56 из 77

спасает меня в твоем милосердии... Я защищен покровом твоего духа («Пистис София», 69).

Гнозис был не в последнюю очередь вызовом раннему христианству. Он не знал ни догматизации своего учения, ни иерархизации своих общин. У него не было ни канона священных писаний, ни церкви. Если не принимать во внимание общие основные убеждения, которые, однако, ставили рамки для индивидуального мнения, эта религия давала возможность для теоретического развития. Если христианство стремилось к единому вероисповеданию, к упорядочению Священного писания и единству христианской церкви, то синкретический гнозис был противником всего этого.

Если в гнозисе наслаивались разнообразные религиозные и философские явления, то это относится также и к основанному Плотином (ок. 204—269 гг.н.э.) философскому течению — неоплатонизму. Предположительно родившийся в Египте Плотин, как и Ориген, примкнул к платонику Аммонию Саккосу. Скорее всего, чтобы ближе познакомиться с иранской и индийской философией, он участвовал в походе Гордиана III против сасанидов, потом в свите богатого покровителя и друга поселился в Риме. Он был там советником и учителем представителей высшего слоя; Галлиен и императрица Салонина тоже оказывали ему большое доверие. Плотин тогда мечтал основать Платонополь, город для философов в Кампании, но проект не был осуществлен.

Чрезвычайный авторитет Плотина основывался не только на привлекательности его философии, но и на его безупречном образе жизни, а также на том, и это не в последнюю очередь, что ему приписывали оккультные способности. Из всех учеников Плотина важнейшей фигурой стал сириец Порфирий. После смерти Плотина он опубликовал «Эннеады», философский трактат Плотина, подразделенный на девять групп. Хотя по своей структуре он очень несистематичен, затрагивал логику и психологию, физику и этику, но он передавал общую картину платоновской системы в изменившейся окружающей среде.

Система Плотина исходила из различных ступеней содержания бытия; тело и душа только участники бытия, тогда как дух — само бытие. В соответствии с этим существует следующая ступень, которая от множеств конкретного мира, тел и душ через относительное множество духа ведет к последнему большому единству, которое тождественно с наивысшим божеством.

Отрывок из его трактата против гностиков делает понятным, почему его учение привлекло тогда представителей высших слоев: «Если кто хочет порицать существование богатства и бедности и неравномерное распределение благ, тот не осознает, что мудрецу неважно равенство благ, он рассматривает богатство не как преимущество и не считает, что политически сильные предпочтительнее частных лиц, но оставляет такое стремление другим. Он приходит к выводу, что на земле есть две жизни, одна для мудрецов, а другая для массы людей; жизнь мудреца есть наивысшее благо и направлена вверх; жизнь обычного человека двойная; грубая толпа есть, так сказать, только пособник для удовлетворения потребностей благородных» (2, 9, 76).

Христианство, гнозис и неоплатонизм сходятся в соотнесении земного, общества и государства, однако при защите собственных позиций они яростно сражаются с соперничающими взглядами. Так, Плотин и Порфирий (в 234—301/305 гг. н.э.) боролись не только с гнозисом, но, особенно Порфирий в своих 15 книгах «Опять христиане», также и с христианством. «Что такое христиане, как не враги бога? Какого снисхождения заслуживают те, кто отвернулся от всего того, что проповедовалось богами у всех, у греков и варваров, в городах и странах, в различных культах и религиях, чему учили цари, законодатели и философы, и повернулся к тому, что безбожно и нечестиво? Какое наказание будет несправедливым для тех, кто отрекся от наследия отцов, а вместо этого равняется на чужеземные, презренные выдумки евреев? Разве это не доказательство крайней подлости и легкомыслия, бездушно отклоняться от своих и примыкать к нечестивым и ненавидимым всеми людям, при этом не к почитаемому евреями богу, а создать новое изолированное безысходное учение, которое не сохранило верность ни традициям греков, ни евреев?» («Фрагменты», 1, 8).

Среди старых культов необычайно широкое распространение получил культ бога Солнца. Когда в 272 г.н.э. во время первого похода против Пальмиры положение у Эмесы долгое время оставалось критическим, пока, наконец, не закончилось полной победой римлян, Аврелиан решил, что ему послал помощь бог Солнца. Поэтому он позже не только почитал бога Солнца Эмесы, но в последние годы правления признал его богом Римской Империи. Он был включен в официальные римские государственные культы, получил большой храм в Риме, а также собственную жреческую коллегию — жрецы солнца, которые впредь занимали первое место в ряду таких коллегий. 25 декабря было объявлено праздником бога Солнца; каждые четыре года должны были проводиться праздничные игры в честь бога Солнца.

Бог Солнца, которого Аврелиан велел изображать на всех монетах, был совершенно эллинистической фигурой: обнаженный юноша в развевающемся плаще, часто с поднятой правой рукой или держащий бич и земной шар. На голове у него всегда была корона с лучами. До эпохи Константина он был центральным божеством римского пантеона. Характерно, что Порфирий и этому богу посвятил отдельное, сейчас утерянное произведение. Если современная реконструкция верна, там содержится мнение, что и основе все боги тождественны Солнцу и наполнены его силой. В духе неоплатоновской системы Гелиос ставился над всеми традиционными представлениями о богах, однако не был верховным божеством. Он скорее являлся только посредником между духовным понятием бога неоплатоников и специальными богами.

Эпоха солдатских императоров. Структуры и проблематика


Солдатские императоры, правление которых наложило отпечаток на историю Римской Империи 3 в.н.э., воплощали в себе, как правило, новый тип правителя. Происходящие большей частью из Иллирии, Паннонии или других регионов Балканского полуострова, они достигли своего положения не по причине происхождения или связей, а прежде всего благодаря своей профессиональной военной квалификации, жестокости и пробивной силе. Первоначально часто являясь лишь представителями отдельных войсковых групп или регионов, после своего признания они должны были одновременно охранять интересы всей Империи.

Солдатские императоры не были просто креатурами армии. Хотя и преданные ей, такие правители, как Аврелиан, Постум или Араб, не терпели нарушений дисциплины, не поддавались настроению войск, но в интересах всего общества заранее смирялись даже с непопулярностью. Солдатские императоры всегда расплачивались жизнью за такие убеждения. Если между 235 и 285 гг. н.э. из 26 римских императоров только один Тацит умер естественной смертью, то это обстоятельство свидетельствует, какой опасности подвергались римские императоры в те десятилетия. Именно эта опасность способствовала возвеличиванию и дистанцированию позднеантичных императоров.

При солдатских императорах политические центры переместились в новые органы и новые регионы, преимущественно на периферию Империи. Важнейшие политические, административные и юридические решения принимались теперь не в императорском дворце в Риме, не в римском сенате и не в преторианском лагере. Они принимались в штаб-квартирах правителей в непосредственной близости от фронта.

Слабость солдатских императоров заключалась в отсутствии преемственности на вершине Империи. Естественно, всегда существовали попытки основать новую династию. Такие попытки были при Северах, Максимине Фракийце, Филиппе Арабе и Деции. Но, как правило, они терпели неудачу, пока Диоклетиан не выбрал совершенно новый путь к обеспечению преемственности власти.

Приоритеты солдатских императоров, во-первых, заключались в утверждении своей власти успешной обороной в пограничных районах, во-вторых, в обеспечении единства Империи подавлением узурпаций и возвращении обособившихся частей Империи, в-третьих, в широкой мобилизации римского потенциала не только в военной и финансовой области, но и в религии. Из этих трех приоритетов следует, что вмешательство солдатских императоров в структуры общества было подчинено военным требованиям и давлению армии, требовавшей подарков и обеспечения. Это отразилось в эдикте Диоклетиана о предельных ценах 301 г.н.э.

Глубокие социальные и экономические изменения эпохи солдатских императоров особенно видны при сравнении со стуктурами времен принципата. Самым коренным было изменение для имперского ведущего слоя, то есть для общественных групп, которые во время принципата первых двух веков обладали руководящими функциями в рамках Империи. Влияние представителей старых высших слоев было ослаблено так же, как и влияние рабов и вольноотпущенников семьи Цезаря. Часто смена на вершине власти была равнозначна смене или физическому уничтожению ответственных советников. Относительную общность создавало то обстоятельство, что многие члены новых ведущих групп были одного и того же военного или регионального происхождения.

Внутри старых высших слоев реорганизация общества затронула прежде всего сенаторов. В 3 в.н.э. около трети всех сенаторов происходило из Италии, тогда как доля сенаторов из провинций, особенно из Северной Африки и греческого Востока, значительно увеличилась. Социальный престиж этой группы, как и раньше частично состоявшей из крупных землевладельцев, в общем сохранился, но сенатор больше не имел существенного политического влияния.

В столетие между Септимием Севером и Диоклетианом римский сенат только четыре раза активно участвовал в выдвижении императоров: в 193 г.н.э, в случае с Пертинаксом, в 238 г.н.э. при назначении «сенатских императоров» Пупиена и Бальбина и 253 г.н.э. при провозглашении быстро потерпевшего крах Квинтилла и, наконец, в 275 г.н.э. в случае с Тацитом. Неслучайно, что все эти императоры правили недолго. В остальном эра сенаторских непрофессионалов прошла, как прошла и эра крупных юристов из сенаторского сословия; в обоих случаях выгоду из этого развития получили всадники. Последняя важная должность, остававшаяся в руках сенаторов, кроме консулата, была должность римского городского префекта, которая засвидетельствована в начале 6 в.н.э.