Галерий, который, по сути, единственный полностью идентифицировал себя с системой Диоклетиана, вынужден был смириться с ее крушением. Свою единственную надежду он видел в призыве к Диоклетиану, который между тем безмятежно жил в своем дворце в Салонах.
Хотя ожидания Диоклетиана, что его система может выдержать и в его отсутствие, так явно не оправдались, Галерию не удалось убедить основателя тетрархии вернуться к власти. Единственное, на что согласился Диоклетиан, это советовать. В ноябре 308 г.н.э, состоялась так называемая Карнунтская конференция, встреча Диоклетиана, Галерия и Максимиана Геркулия.
Один Диоклетиан бескомпромиссно держался за свою уже давно ставшую фантомом систему. Так как он больше не хотел брать на себя императорское достоинство, Максимиан Геркулий вынужден был снова отречься. Относительно просто складывалось положение на Востоке, где все оставалось по-старому, Галерий, как и раньше, был Августом, а Максимин Дая при нем Цезарем. Происшедшие на Западе изменения Диоклетиан не желал принимать к сведению. Сфера влияния Максенция вместе с Паннонией была передана Лицинию, следующему представителю иллирийской военщины, который был возвышен в Августы и таким образом занял место потерпевшего крах Севера.
Константин же был понижен до Цезаря. Когда он и Максимин Дая выразили протест против выдвижения Лициния, Галерий дал им титул сына Августа, но оба обойденные этим не удовлетворились и узурпировали титул Августа. Наряду с этим спором о рангах внутри системы начали вырисовываться новые столкновения, так как декретированный в Корнунте порядок мог поддерживаться только силой оружия. С одной стороны, Максекций не думал капитулировать, с другой — откалывались части сферы его власти. Прежде всего в Африке теперь снова отказались от Максенция, но не примкнули к Лицинию, а чтобы еще больше осложнить ситуацию, провозгласили императором главу диоцеза Африка Л.Домиция Александра.
У Максимиана Геркулия не было другого выхода, кроме как вернуться в сферу власти Константина. Там, в Южной Галлии, предположительно в Арле, ему был предложен почетный отдых. Однако Геркулий не был к этому готов. Когда Константин в феврале 310 г.н.э. сражался с франками, Максенция снова провозгласили императором. Однако после форсированного марша Константин был на месте, Арелаж и Массилия, куда убежал Геркулий, пали, узурпатор взят в плен и вскоре покончил с собой. Одновременно его память была предана проклятью.
Эти события имели для Константина серьезные последствия. С Максимианом Геркулием было устранено не только постоянное беспокойство, но и источник легитимации Константина. Незадолго до этого столь внушительно отмеченная принадлежность к дому Геркулия больше не считалась защитой; теперь были затруднительными отношения с Максенцием. Константин находился на поворотном пункте своей политики. Причем даже и здесь проявилось, что для него легитимизационные притязания, идеология, политические решения и религия во всех их проявлениях и формах составляли одно целое, как это до него, возможно, было только у Августа. Как и Август, Константин прилагал большие усилия, чтобы найти кажущуюся для него правильной стилизацию, а также чтобы еще при жизни придать историческое значение своим действиям. Особенно к этому относится то, что Константин очень интересовался вопросами религии и именно здесь шел своим собственным путем.
Константин с самого начала никогда полностью не свыкся с теологией системы Юпитера—Геракла. На его монетах, которые в этой связи являются важнейшими источниками, в первые годы его правления в сфере его власти появляется особо почитаемый Марс. После устранения Максимиана Геркулия Геракл полностью отошел на задний план, а на его месте в больших сериях монет было выбито непобедимое солнце.
В этом новом, лично выбранном представлении о боге объединились многие традиционные образцы; во-первых, широко распространенный в Галлии Аполлон, потом особо предпочитаемый Аврелианом государственный бог, наконец, сам Митра и почитаемый на Балканах бог солнца. Эта примечательная многозначность характерна для иска религиозного синкретизма, но также для избежания Константином утверждения однозначной, как бы монотеистической, идентификации. Если он тем не менее исповедовал наряду со своим прежним покровителем Марсом-Хранителем и Непобедимое Солнце, то вероисповедание заключало в себе далеко идущие претензии. С этой приверженностью именно этому богу Константин ставил себя вне тетрархической генеалогии богов и заявлял о как бы универсальных претензиях.
И другие признаки указывают на это направление. В торжественной речи 310 г.н.э. панегирист славил новую династическую легитимацию Константина, когда утверждал о его происхождении от Клавдия Готика. Кроме того, упоминал о событии в галльском храме Аполлона. Там императору явились Аполлон и Виктория и преподнесли ему лавровый венок с числом XXX; Константин в этом жесте Аполлона-Солнца был признан как будущий повелитель мира. В торжественной речи событие трактовалось как возвещение долгого всемирного правления. Это так называемое языческое видение Константина показывает, что этот император был предрасположен к религиозному экстазу и видениям.
Ключевой фигурой политических событий тем не менее оставался, как и раньше, Галерий. Болевший с 310 г.н.э. тяжелой болезнью, он 30 апреля 311 г.н.э. издал эдикт терпимости в отношении христиан, который означал полную смену курса в религиозной политике тетрархии: «Среди остальных распоряжений, которые мы отдаем в интересах благополучия и пользы государства, мы решили все устроить в соответствии с древними законами и общественным порядком римлян и позаботиться о том, чтобы и христиане, отказавшиеся от образа жизни своих предков, образумились. По какой-то причине они проявили своеволие и впали в такую глупость, что больше не следуют установлениям древних, которым, возможно, следовали их собственные предки, сами создают себе законы и объединяются в общины. Поэтому мы отдаем распоряжение, где приказываем им вернуться к обычаям предков. Когда мы установили, что после этого распоряжения они не поклонялись ни богам, ни своему Христу, мы решили распространить нашу милость. Итак, они снова могут стать христианами и привести в порядок места своих собраний, но при условии, что они никоим образом не будут нарушать порядок. В следующем послании мы дадим указания провинциальным наместникам о том, что они должны соблюдать. Из этого следует: в соответствии с этим нашим указом о помиловании их долгом является молиться своему богу за наше благополучие, за государство, чтобы государство оставалось невредимым, и они спокойно могли жить в своих жилищах» (Лактанций «О смерти преследователей», 34).
После всего того, что было до этого, после десятилетия столь суровых преследований, проводимых именно Галерием, это был безусловно неожиданный документ, который по своему содержанию шел гораздо дальше, чем когда-либо решился пойти римский император. Решающим было скрыто выраженное признание христианства как дозволенной религии внутри империи, и это было больше, чем пассивное невнимание или безразличие к христианству, которое до сих пор проявлялось к нему с официальной римской стороны. Эдикт Галерия для христианской церкви носил решающий характер. Эпоха систематических преследований христианства римским государством близилась к концу; была подготовлена почва для дальнейшего развития. Правда. Галерий этого не увидел. Он умер в начале Мая 311 г.н.э.
Если правители частей Империи при жизни Галерия как-то сдерживались, то теперь были запущены в ход новые события. На Востоке Максимин Дая и Лициний попытались урвать из сферы власти Галерия, что только могли. Дая, к которому бежали жена Диоклетиана и его дочь, вдова Галерия, захватил всю Малую Азию до Босфора, а для Лициния, наконец, пришел час расширить свою небольшую базу в Паннонии. Он присоединил к своей сфере власти дунайские и балканские районы. На Босфоре теперь противостояли друг другу два соперничающих императора Востока, для которых было важно консолидировать их новые территории.
Политическое противостояние на Востоке обострилось еще и на религиозной почве. Если Лициний проводил в жизнь эдикт Галерия, то Максимин Дая после недолгих колебаний вернулся к в принципе антихристианской политике. Она напрашивалась сама собой, потому что в его сфере власти находились под угрозой существования старые религиозные центры в Сирии и Малой Азии, а христианство находило все больше приверженцев. Религиозные решения были здесь связаны с конкретными экономическими интересами. Дая, разумеется, действовал по убеждению во что бы то ни стало укрепить, где только можно, староверческие силы. Как позже Юлиан Отступник, он пытался улучшить организацию старых культов и жреческих коллегий. В своих антихристианских мерах он не просто декретировал, но и регулярно отвечал на петиции городов, в которых требовалось изгнать христиан из соответствующих территорий города. Рука об руку с этим шла массированная антихристианская пропаганда, которая не останавливалась даже перед искажениями и фальсификациями. Пропасть между партиями на Востоке становилась все глубже.
Это же относилось и к Западу. Там Максенций бросил вызов, обожествив своего отца, а сам начал называть себя сыном божественного Максимиана. Впрочем, положение центральной сферы власти Максенция было очень противоречивым. После того как первый голод в Риме напомнил о неотложности проблем снабжения, в 311 г.н.э. удалось снова занять Африку и этим гарантировать снабжение Италии зерном. В столице заметно ухудшилось сначала положительное настроение, так как на сенаторов, граждан Рима и население Италии была переложена огромная нагрузка по денежному содержанию войск, вооружению и крупному строительству. В религиозном плане противоположность с Константином была не такой большой, как это позже утверждали: Максенций сразу же отменил преследования христиан, римской церкви возвратили ее земельную собственность. Однако Максенций столкнулся со значительным хаосом, а иногда даже с кровавыми битвами внутри христианских общин Рима, и поэтому был вынужден изгнать епископов Марцелла и Евсевия.