Юная Виктория боготворила своего Альберта: «В этот беспокойный мир творец не мог бы послать более совершенное существо, чем мой любимый Альберт. Кажется, я не могу жить без него». Королевская чета открыто наслаждалась супружеской жизнью. На дни рождений и годовщины свадьбы они дарили друг другу произведения искусства с эротическим подтекстом: картины с обнаженной натурой или статуи, воспевающие наготу, например, «Нептун, поклоняющийся Британии» или нагая леди Годива верхом на коне. Лишь беременности, следовавшие одна за другой, приостанавливали брачную жизнь, выводя молодую женщину из себя. При тогдашнем уровне медицины беременность требовала полового воздержания. Впоследствии она посоветует старшей дочери Виктории, матери Вильгельма II, «не торопиться» в браке. «Мне было плохо, я страдала оттого, что первые два года замужества были совершенно отравлены этим времяпрепровождением [читай: беременностями]! Мне не посчастливилось получить удовольствие».
Молодая пара с почти ежегодно увеличивающейся кучей детей — всего у Виктории и Альберта их было девять, — не любила официальных королевских резиденций. Букингемский дворец располагался посреди удушливого промышленного молоха Лондона, а Виндзор, напротив, был «напыщенно однообразным, напоминающим постоялый двор или даже тюрьму», — говорила королева, предпочитавшая для своей семьи здоровый и непринужденный способ жизни. Лучше всего королевская чета чувствовала себя под кровом Озборн-Хаус на острове Уайт (именно там в 1901 г. Виктория и скончалась) и в замке Балморал в Шотландии. Даже сегодня эти резиденции стоят первыми в списке мест для частных встреч представителей династии Виндзор: с приглашения Дианы в замок Балморал в 1980 г. начался роман наследника британского престола Чарльза. И летом, когда Букингемский дворец открывает свои ворота для туристов, и в наше время королевская семья с удовольствием едет в Шотландию.
Озборн и Балморал принц Альберт приобрел в начале супружеской жизни и перестроил по своему вкусу. Они оставались для Виктории постоянными резиденциями и в годы вдовства; к большому сожалению ее министров, которых туда вызывали: как никак Балморал располагался на расстоянии 500 км от местопребывания правительства. Сельская жизнь, вдали от Лондона и его высшего света, означала для Виктории и Альберта свободу простых смертных. Именно в горной Шотландии они совершали дальние прогулки и развлекались во время путешествий инкогнито: «Мы решили называться лордом и леди Черчилль с сопровождающими лицами». Среди немногочисленной прислуги в таких поездках был некий Джон Браун, конюх и слуга хозяев в Балморале. О нем еще придется услышать.
На время беременностей ее величества, следовавших одна за другой, принц Альберт брал бразды правления в свои руки. Он готовил указы, вносил собственные предложения. За эти годы империя стремительно увеличилась, превысив размеры метрополии во много раз. Так, Англия, управляемая с перерывами немецким принцем-консортом, политически и экономически была во главе наций. Организованная принцем в 1851 г. Первая всемирная международная выставка с легендарным «Хрустальным дворцом» в Лондоне стала шедевром и принесла ему признание британцев. Виктория с радостью допускала к правлению своего сознающего долг супруга. «Альберту с каждым днем все больше нравится политика и государственные дела, он удивительно одарен в том и другом, — писала она Леопольду Бельгийскому. — Мы, женщины, созданы не для правления — и если мы хорошие жены, нам не могут нравиться эти мужские занятия. Но временами обстоятельства вынуждают ими интересоваться, и я предаюсь этому с чувством обреченности».
Ты забываешь, дражайший возлюбленный, что я императрица, и этого нельзя ни отложить, ни прекратить.
Такие времена наступили раньше, чем ожидалось. В 1861 г. в возрасте 42 лет Альберт скоропостижно умер от тифа. Преисполненный долга супруг долго не обращал внимания на симптомы заболевания. Сраженный болезнью, он дрожащей, рукой писал правительству в Лондон указание не втягивать империю в гражданскую войну в Америке. Доктора до последнего мгновения заверяли Викторию, что больной поправится. С его смертью мир для королевы рухнул. С той же страстью, с которой она боготворила своего супруга при жизни, теперь она скорбела о нем: «Как я могу жить после этого?.. Моя жизнь, как я ее понимала, прошла, миновала, закончилась! Радость, удовольствие — все прошло навсегда».
Виктория сделала свою утрату предметом траурного культа. Отныне до конца жизни она носила только строгое вдовье одеяние по моде 1861 года — черный кринолин и траурная вуаль вдовы. Комнату Альберта убирали, так, словно он в любой момент вернется: каждый день мыли его ночной горшок, приносили горячую воду для бритья и подавали свежее платье. Годами скорбящая вдова спала, положив рядом пижаму своего любимого, и спрашивала совета у его портрета при принятии важных решений. Теперь ее жизнь находилась под его невидимым руководством: «Это мое твердое намерение, мое непоколебимое решение, что его желания, его планы, его взгляды во всем должны стать для меня законом! Никто не в силах заставить меня пойти против его планов».
Я склонилась к нему и проговорила: «Это твоя маленькая женушка», и он кивнул головой; я спросила его, не желает ли он «разочек» меня поцеловать, и он поцеловал. Казалось, он находился в полудреме… Я встала, поцеловала его милый высокий лоб и воскликнула в исступлении: «О, мой дорогой возлюбленный!»
Работая за письменным столом, Виктория соблюдала железную дисциплину. Тем не менее вдовствующая королева категорически отказывалась от приемов, балов, визитов. В течение многих лет на церемонии открытия парламента на троне присутствовала лишь королевская мантия, отороченная горностаем. Монархия находилась в кризисе, и республиканцы уже предчувствовали поживу. Некоторые выражали сомнение — стоит ли королева тех денег, которые ей выплачивает государство. Только когда в каком-либо уголке страны проходило освящение статуи Альберта, «пропавшая королева» забывала о своем затворничестве и являлась народу. И сегодня помпезный позолоченный памятник Альберту в Гайд-Парке напоминает о большой любви маленькой королевы.
«We are not amused» — «Мы не развлекаемся», — казалось, таким был девиз ее величества теперь. Сложившийся стереотип о морализирующей повелительнице Британской империи, не терпящей в своем присутствии беспечного веселья, восходит к тем годам траура, возведенного в ранг официального.
Что же будет с нами, с этой несчастной страной, с Европой, с миром?
Однако в ней все еще горело пламя страсти. «Я — на мое несчастье! — не стара, мои чувства сильны, моя любовь горяча», — жаловалась она через год после смерти Альберта своей старшей дочери и наперснице. Шла ли речь об Альберте? Мы не уверены. Поскольку в 1865 г. возле нее появился крепкий представительный мужчина, общественное положение которого категорически не соответствовало королевскому и с которым ей было невероятно хорошо. Это был шотландец Джон Браун, скромная тень ее с Альбертом прогулок во время беззаботных посещений замка Балморал. Получив приказ повсюду сопровождать королеву, он стал ее постоянным провожатым. «Он так мне предан — невероятно скромный, понимающий, совсем не такой, как обычный слуга, всегда в хорошем расположении духа и внимательный… Ах! Жизнь продолжается». Браун обращался грубовато-искренне и доверительно с «женщиной», как он с шотландским акцентом иногда называл ее. Она ценила его манеру общения, лишенную угодливости и фальшивой покорности.
Двор был шокирован. Ходили слухи о «связи с Брауном»: якобы Виктория с Джоном Брауном тайно вступила в брак и теперь они живут как супруги, что не подобает общественному положению королевы. Сатирические журналы многозначительно обращались к Виктории как к «миссис Браун». Но осмеиваемая не смущалась: «Для меня он настоящее сокровище, хотела бы я, чтобы люди высокородные обладали разумом и тактом», — писала она дочери Виктории в кайзеровский Берлин.
Я назначила на должность служителя отличного шотландца, дабы он всегда и везде сопровождал меня, будь то езда верхом, прогулки в экипаже или пешком.
Она бывала с Брауном и на публике. В 1867 г. она заказала портрет со своим «служителем» и велела выставить его в Королевской академии: Виктория верхом на коне, которого Джон Браун крепко держит за поводья.
Джон Браун был единственным мужчиной, имевшим доступ в королевскую спальню. Нужно быть очень наивным, чтобы не предположить существование любовной связи. Определенно, поначалу королевский шталмейстер был частью ее траурного культа об Альберте. «Шотландский слуга ее величества», как гласил его официальный титул, нашел правильный тон для траура своей романтической королевы. После посещения королевского мавзолея у надгробного памятника принцу-консорту он открылся ей, что мог бы умереть за нее, настолько глубоко он сочувствует ее скорби о любимом Альберте. Викторию тронуло это искреннее признание: «Мне становится хорошо на сердце, когда я вижу столь сдержанное и трепетное отношение к моему горю, и особенно трогательно видеть это со стороны сильного, крепкого мужчины, сына гор». Однако вскоре обет, данный относительно великой утраты, отошел на задний план.
На протяжении 18 лет Виктория находила в своем «сыне шотландских гор» надежного друга, наперсника и защитника. Однажды он даже спас ей жизнь, собственноручно обезоружив покушавшегося.