Правда, Сиро Бустоса до сих пор считают единственным человеком, выдавшим Че Гевару боливийским военным. Он стал удобным козлом отпущения. Его единомышленник Режи Дебре, напротив, впоследствии занялся философией и сделал карьеру, став советником премьер-министра Франции Миттерана.
Долгое время велись споры о том, что же происходило на допросах. Не присутствовавший там французский дипломат и историк Пьер Кальфо, написавший биографию Че, всю вину возлагает на Сиро Бустоса. А очевидец, боливийский офицер Гари Прадо, который подробнейшим образом изучал протоколы допросов, приходит к такому выводу: «Я читал книгу. Есть места, в которых сплошь выдумка». В этой книге Сиро Бустос заклеймен для потомков как предатель. Что же происходило на самом деле, узнаем со слов обвиняемого из шведского изгнания. «Я решил прикинуться дурачком, и сказал, что все ошибка, я назвался Карлосом Альберто Фруктуозо, идиот».
Сначала Бустос изображал непричастного. Якобы он коммивояжер, случайно попавший в лапы армии. Когда несколько недель спустя была установлена его личность, ему не осталось ничего иного, как говорить правду. К тому же его мучители нашли у него фото жены и дочери и шантажировали пленника. «Аргентинская полиция снабдила их данными обо мне. Как меня зовут, что я художник и учился в Мендозе — они знали обо мне все. Квинтанилья хотел меня расстрелять, и Гонсалес из ЦРУ был очень недоволен — я 20 дней водил его за нос».
Парни были вне себя от радости. Какое счастье! Они дали мне сигареты. Для них это было так, словно они забили гол. Я нарисовал кого-то, кого вообще не существовало. Я не хотел помогать армии. Рутман — этот вымышленный персонаж спас жизнь многим людям. Для меня это важнее, чем 40 лет жизни в нищете, которую мне пришлось терпеть.
Узнав, что он художник, полицейские вынудили его нарисовать портреты всех повстанцев, а также карты лагерей, что он в конце концов послушно сделал. «Я вспоминал, кого они видели? Того и того они видели в засаде. Их я и нарисую». Бустос нарисовал также вымышленные лица, надеясь пустить по ложному следу людей из ЦРУ и военных. Правда, Бустос не обмолвился и словом о том, что сам он стоял в центре аргентинского проекта Че.
Дебре и Бустос были приговорены к 30 годам заключения, однако тремя годами позже, на Рождество 1970 года, после смены правительства-вышли на свободу. С тех пор они не встречались.
За годы, прошедшие после заключения, Дебре стал новым героем левых всего мира, а Сиро Бустоса встречали с недоверием, считали его иудой, предателем. Вместе с тем боливийская армия объявила, что первым «запел» Дебре. 30 июня Че записал в своем дневнике: «Самое важное в политическом отношении — официальное заявление (генерала) Овандо, что я здесь… Он ссылается на пояснения Дебре, который, очевидно, говорит больше, чем нужно. Правда, мы не можем знать, ни какие последствия это повлечет, ни обстоятельств, в которых он заговорил». И далее запись за июнь: «Тема разговоров — по-прежнему Дебре, но теперь его связывают со мной; меня считают руководителем этого движения».
Действительно, Дебре тоже не смог устоять перед нажимом военных на допросе и сообщил, что партизанами командует Че Гевара и каков состав отряда. Адвокат Дебре публично заявил об этом вопреки воле своего подзащитного.
Таким образом, согласно протоколам допросов, о присутствии Че первым сообщил не Сиро Бустос, а Режи Дебре. На допросах с ним не церемонились. Вдобавок пленным предъявляли показания друг друга и сталкивали их лбами. После разоблачения Сиро Бустос, как считают многие, подробно рассказал о действиях партизан. При этом он якобы изобличал и Дебре.
Тем временем Че отчаянно боролся за выживание своего отряда. В последние дни августа у партизан не было даже воды, поэтому Че пил собственную мочу. То и дело случались перестрелки с армией. Группа несчастных спасалась от преследователей бегством.
В полдень 8 октября боливийские рейнджеры заняли позицию в ущелье Юро на юго-востоке страны. Какой-то крестьянин обнаружил партизанский отряд, и в 13.10 прозвучали первые выстрелы. Пуля попала Че в икру. Че пытался спастись, но был задержан каким-то солдатом. Говорят, он крикнул: «Не стреляйте! Я Че Гевара и для вас я дороже живой, чем мертвый!» Капитан Гари Прадо узнал его и арестовал.
Поговори с пятью боливийскими чиновниками или военными, и ты получишь пять различных версий о том, как умер Че. Обратись к политическим группам или в редакции газет, и их версии смерти рассыплются на десятки историй, одни правдоподобные, другие более или менее фантастические.
В деревенской школе в Ла-Игера командира партизан допрашивали сотрудники ЦРУ и боливийские военные. Поначалу Че верил, что его пощадят. Но на следующий день в 12.30 боливийские командиры отдали приказ о ликвидации. Для революционера страдания закончились 9 октября 1967 года в деревенской школе в Ла-Игера.
Для меня Че Гевара — живой человек. Он живее, чем при жизни То, что он сделал, настолько значительно, что он может быть мертвым 30 лет.
Знаменитый фотоснимок Альберто Корда сделал его бессмертным. Потому что у нас перед глазами «его образ»: мятежный юноша с мягким печальным взглядом. Итальянский издатель Фельтринелли попросил у Кастро фотографию Че, когда тот уже воевал в Боливии. Вскоре после казни плакат с фото и заголовком «Че жив» был распечатан в Италии миллионными тиражами. Он подоспел в нужный момент — революция поколения 68 года получила свою икону.
Поныне миф о Че Геваре несокрушим.
1974 годПадение Вилли Брандта
Весна 1974 г. была низшей точкой в политической карьере Лилли Брандта. Все началось с разоблачения "шпиона за канцлером» Гюнтера Гийома и завершилось отставкой федерального канцлера. В этой ситуации он чувствовал себя опустошенным, сгоревшим, парализованным. Не хотел ли он покончить с жизнью?
Одинок он был всегда — мужчина, которому заведовали многие. Харизматичный политик, которого за успех у избирателей и женщин называли «немецким Кеннеди». Лидер партии, который после войны первым из социал-демократов достиг вершины власти в ведомстве федерального канцлера.
Но никогда он не чувствовал себя так одиноко, как в эти первые майские дни 1974 года. Люди из его окружения чувствовали, что он предавался «мрачным мыслям», но не помогали ему. Как будто всё ополчилось против него — именно теперь, когда все поставлено на карту в политическом и личном плане, стало сдавать здоровье. В эти дни его порой охватывало неодолимое стремление сдаться, одним ударом избавиться от одиночества, огромных претензий своего окружения и клеветнической кампании противников. В такие часы он начинал писать. Это письмо давалось ему труднее всего, что он написал до сих пор. Это было прощальное письмо к семье. Канцлер незадолго до самоубийства?
Тяжелейший кризис в жизни Вилли Брандта начался со скандала, еще раз подтвердившего правило, что успешные шпионы на шпионов не похожи. Никто, встречая в ведомстве федерального канцлера весьма тучного, на вид простодушного референта Гюнгера Гийома, не посчитал бы его способным на опасную двойную жизнь.
Он мог заключать в объятия массы народа; а вот обнять одного человека ему было трудно.
Как и у многих агентов эпохи холодной войны, его карьера началась с незаметного перехода через границу. В мае 1956 г. квалифицированный фотограф, закончивший школу-восьмилетку, которому тогда было 29 лет, перешел в Западный Берлин — казалось, вполне обычный беженец из ГДР — и вместе с женой обосновался у тещи во Франкфурте-на-Майне. Мере год после переселения Гийом по указанию из Восточного Берлина во франкфуртском отделении вступил в Социал-демократическую партию Германии, где дослужился до депутата городского совета.
Даже для ближайших политических коллег он, несмотря на доверительное «ты», никогда не становился приятелем. Брандт имел антиавторитарный авторитет.
Здесь он познакомился с Георгом Лебером и старательно помогал будущему министру транспорта в предвыборной кампании. Это было занятие, которое окупилось сторицей. После смены правительства в 1969 г. Лебер щедро отблагодарил своего протеже должностью в Бонне — в ведомстве федерального канцлера. Гийом хладнокровно выдержал очередную проверку органов безопасности. Начальник Ведомства канцлера Хорст Эмке лично провел собеседование с сомнительным кандидатом, в биографии которого обнаружились некоторые несоответствия. По воспоминаниям присутствовавших, Гийом отвечал спокойно, но опять-таки не настолько уверенно, чтобы вызвать подозрения, — вполне нормально. Такой же получилась и оценка: вполне обычный беженец с Востока, каких в ФРГ было множество, в том числе в боннском политическом ландшафте. Георг Лебер впоследствии сказал: «Гийом был для меня вполне подходящим. как и господин Геншер, как господин Мишник и как тысячи других, которые прибыли с Востока и которым мы доверяли». Материалы по делу Гиойма спрятали в сейф, и несчастье стало набирать ход. Осенью 1972 г. нового шпиона высокого ранга назначили в личную приемную канцлера.
В кругу близких к Брандту интеллектуалов его бесцветность была превосходной маскировкой: «Он просто не интересовал меня. Сам по себе он был скучен», — вспоминает советник Брандта Клаус Харппрехт. Гийома замечали редко, но он постоянно был на месте. В любое время дня и ночи он бодро шагал по коридорам дворца Шаумбург. И если было нужно, он перед началом работы варил Брандту кофе в маленьком кофейнике или ходил в пекарню за булочками.