От преувеличенно острых выводов Фишера осталось немного: едва ли сегодня есть сторонники теории о том, что решение имперского руководства в конце 1912 г. начать войну летом 1914 г. является следствием наступательного, агрессивного империализма, как утверждал Фишер. Как бы ни критиковали его за эти тезисы и насколько бы они — в большей мере, — сегодня не казались несостоятельными, его исследование позволило окончательно пересмотреть представления о возникновении войны, сформировавшиеся в межвоенный период.
Эта война перерастет в мировую войну, и Англия тоже вмешается в нее. Немногие могут представить масштаб, продолжительность и последствия этой войны. Как все это закончится, сегодня не догадывается никто.
Вместе с тем, факт остается фактом: Германская империя сознательно развязала войну и на нее приходится большая часть вины за ее возникновение. Правда, новейшие исследования указывают на то, что не следует умалять ответственность Австро-Венгрии.
Таким образом, сегодня можно говорить о том, что вина за развязывание войны лежит на Двойственном союзе, но и с Антанты не стоит снимать ответственности, а особенно с России в Тройственном союзе. Кроме того, следует разделять события июльского кризиса, который привел к возникновению войны, и долгосрочные причины, такие как высшая стадия империализма или внешнеполитические изменения на рубеже 1900 г.
Если не бояться того, что мы своей подготовкой вызовем войну, то будет лучше, если мы тщательно займемся такой подготовкой, вместо того чтобы, боясь дать повод к войне, неподготовленными будем застигнуты врасплох.
Что касается последнего, в новейших исследованиях немаловажная роль отводится Великобритании.
Хотя историки достигли единства в том, что на Германию припадает большая часть вины за развязывание Первой мировой войны, по-прежнему нет единого мнения, почему Германская империя решилась на «прыжок в темноту» — как назвал ее политику Бетман-Гольвег. Одни полагают, что имперское руководство в 1912–1914 гг. не вело политики эскалации, а напротив, стремилось снять напряжение в непростых международных отношениях. Война началась не в результате спланированной акции по установлению мирового господства, а как неудачная концепция взвешенного риска в условиях международного кризиса. Поэтому ими возникновение войны расценивается как результат внешнеполитических игр.
Другие историки усматривают причины рискованной немецкой политики в сильной внутриполитической напряженности. Аграрная и аристократическая господствующие элиты якобы не смогли приспособиться к новым социально-политическим условиям, поэтому они использовали последний шанс — попытались путем военной экспансии воспрепятствовать потере своего привилегированного положения. В 1979 г. Фриц Фишер дополнил свои тезисы теорией о внутренних мотивах имперской политики во время июльского кризиса. Действительно, существует много исследований на тему взрывоопасного положения внутри империи после выборов в рейхстаг в 1912 г. Без сомнения, часть высокопоставленных консерваторов рассматривали войну как единственно возможный выход для решения зашедшей в тупик ситуации в империи. Между тем до сих пор не найдено доказательств того, что этим обусловлена позиция, которую во время июльского кризиса занял Бетман-Гольвег, а сам он якобы назвал подобное побуждение к войне «чепухой».
Среди правителей и государственных деятелей, как видно теперь, ни один не хотел войны.
Вне спора специалистов напрашивается объяснение, что серьезные внутриполитические проблемы Германии Вильгельма II косвенно могли повлиять на решения имперского руководства и на его рискованную политику. Достаточно вспомнить безграничное влияние прессы. Однако к конкретным действиям в июле 1914 г. — и в конечном счете это стало решающим фактором в начале войны, — рейхсканцлера Бетмана-Гольвега побудило фаталистическое восприятие внешнеполитической ситуации. Так, в июне 1914 г. Государственная Дума приняла решение увеличить царскую армию до 1 800 000 человек — это почти вдвое больше немецкой. Тогда же немцы узнали о тайных переговорах между Лондоном и Санкт-Петербургом о создании военного союза. Бетман-Гольвег же видел Великобританию как нейтрального посредника между фронтами. Лондон занял четкую позицию: в будущем он откажется от попыток удерживать горячие головы во Франции и в России от наступательных действий против Германии. Немецкие военачальники предсказывали, что к 1916–1917 гг., когда закончится перевооружение русской армии, Германия окажется зажатой в тиски с востока и запада. Итак, лозунг звучал так: война лучше сейчас, ибо позже перевес противника станет еще больше. Конечно, столь пессимистичная оценка ситуации имела мало общего с действительностью. Однако в те дни в Берлине трезво мыслить уже были не в состоянии. Как сказал прусский военный министр Эрих фон Фалькенхайн 4 августа 1914 года: «Даже если мы при этом погибнем — это было прекрасно!»
1933 годДокументы Гоммерштейна
В феврале 1933 г. Гитлер раскрыл перед генералами рейхсвера свои военные планы. Уже через три дня в Москве знали, о чем говорил фюрер. Как секретная рукопись могла так быстро попасть в Кремль?
Все, кто имел в рейхсвере звание и имя, приняли приглашение. 3 февраля 1933 года господа с золотыми галунами явились в точно назначенное время на служебную квартиру командующего сухопутными войсками генерала Гаммерштейна-Экворда. Программа как-никак включала ужин с Адольфом Гитлером — человеком, который уже четыре дня был канцлером Германского рейха. То, что он нанес визит вскоре после вступления в должность, весьма польстило генералам. Тем не менее, большинство господ в мундирах вели себя сдержанно и холодно, когда вошел Гитлер, — для них он до сих пор оставался пресловутым «богемским ефрейтором», который теперь изображал государственного деятеля и потому «напялил» на себя фрак. «Гитлер без конца неловко кланялся и смущенно улыбался», — вспоминает один из свидетелей об этой встрече политического выскочки со знающей себе цену военной элитой. Прием организовал офицер, считавший себя посредником между этими двумя мирами, — кавалер ордена «За заслуги» генерал Вернер фон Бломберг. Он был приглашен в кабинет Гитлера на пост министра рейхсвера.
Угощения быстро отошли на второй план, когда Гитлер вознамерился перейти к главному пункту программы вечера. Опытный оратор, в первые минуты чувствовавший себя неловко в непривычной атмосфере, он начал свой доклад срывающимся голосом. Но вдруг разошелся, подчеркивая свой доклад сильной жестикуляцией, — и быстро завладел вниманием некоторых слушателей. Новый рейхсканцлер говорил без обиняков: одна из целей «создания вермахта» — с удовлетворением тезисно записывал сказанное Гитлером один из присутствовавших, генерал-лейтенант Либман: «окончательное искоренение марксизма, борьба против Версаля[3]. — И наконец: — Возможно, завоевание новых рынков сбыта, возможно — что еще лучше, — завоевание нового жизненного пространства на востоке и его безоговорочная германизация».
Тезисный протокол Либмана давно известен историкам — документ подтверждает давнюю связь между национал-социализмом и вермахтом. И все-таки это доказательство весьма сомнительное — протокол, составленный по памяти, отрывочные заметки генерала, который фиксировал только то, что его интересовало, и слышал только то, что хотел слышать. Поразительная находка из Московского государственного архива социально-политических исследований представляет собой дословный текст речи Гитлера перед командованием рейхсвера и ярко характеризует позицию немецких военных после захвата власти. Историк из Гамбурга Рейнхард Мюллер добился доступа в фонды партийного архива КПСС, где наткнулся на чрезвычайно важный документ: через шестьдесят пять лет после посещения «фюрером» квартиры Гаммерштейна в папке № 495 с делом секретаря Коминтерна Иосифа Пятницкого Мюллер нашел копию секретной речи Гитлера. Не записанный по памяти протокол, а полный текст речи Адольфа Гитлера — копия стенограммы. «Совершенно секретный» документ назывался «Касательно программы фашизма».
Тот факт, что эта речь была произнесена сразу после захвата власти, при первом удобном случае, показывает, как важно было Гитлеру привлечь на свою сторону рейхсвер для осуществления своих планов.
Прочитав его, немецкий историк понял: здесь полностью записано каждое слово, сказанное Гитлером генералам. Чудовищные планы, точные и подробные. И этот документ свидетельствовал о том, насколько хорошо секретные службы Сталина были информированы об агрессивных амбициозных планах нового немецкого канцлера: в документе из московского архива представлены военные планы Гитлера открытым текстом. Не менее поразительно то, что уже 6 февраля 1933 года, через неделю после прихода Гитлера к власти, бумага оказалась в Москве. Недавно открытый документ не только пролил свет на втягивание консервативного рейхсвера в планы беспринципного идеолога, он поведал необыкновенную шпионскую историю.
Генерал Либман был не единственным, кто тем вечером делал заметки в столовой генерала Гаммерштейна-Экворда. Вместе с приглашенными офицерами здесь присутствовали Мария-Луиза и Хельга фон Гаммерштейн, дочери хозяина. Обе молодые дамы были официальными стенографистками на мероприятии. Их стенографический протокол демонстрирует всю важность подстрекательской речи, произнесенной Гитлером тем вечером в узком кругу. «Как можно спасти Германию? — спросил он и тут же потряс ответом: — Путем широкомасштабной политики создания поселений для расширения жизненного пространства немецкого народа». Однако этой цели, которой была отведена немаловажная роль в его политическом памфлете «Моя борьба», можно было достигнуть лишь в случае отказа от демократии и пацифизма внутренней политике: «Несогласие с этим действует разлагающе и должно жесточайшим образом подавляться». Он предлагал генералам национал-социалистическое репрессивнее государство как путь к усилению военной мощи немецкого народа: «Сначала нужно искоренить марксизм. Тогда в результате массовой воспитательной работы моего движения армия получит большой призывной контингент… Я назначаю себе срок от шести до восьми лег для полного уничтожения марксизма. Тогда армия будет способна вести активную внешнюю политику, и с помощью оружия нам удастся расширить жизненное пространство немецкого народа. Вероятно, целью будет восток. Однако германизация населения аннексированной или завоеванной страны невозможна. Германизировать можно только территорию». Поразительно: через шесть лет Гитлер решится начать наступление на Польшу, а через восемь лет после этой речи диктатор прикажет напасть на Советский Союз.