Теперь это была проблема не только итальянцев — для немцев британцы представляли стратегическую опасность: вследствие открытия британского фронта в Юго-Восточной Европе немецкий южный фланг в предстоящем нападении на Советский Союз оказывался под такой же угрозой, как и румынские нефтяные промыслы. У Гитлера не было ни малейших интересов в войне с Грецией, которая совершенно не имела значения для военной экономики Германии. Но теперь ему приходилось помогать выпутываться из беды своему партнеру по оси.
В начале апреля 1941 г. начался немецкий поход в Грецию — и быстро закончился. Маленькая греческая армия после многомесячных боев с итальянцами была измотана и не могла противостоять немецкой военной машине. Британский экспедиционный корпус тоже был слабее частей вермахта и войск СС. Но дуче и после этого похода остался с пустыми руками — немецкая доля успеха была просто подавляющей. О германско-итальянском равновесии держав можно было говорить еще меньше, чем прежде. Так, итальянским частям было позволено оккупировать только часть Греции, в том числе расположенные у ее западного побережья Ионические острова, в том числе Корфу и Кефалонию. Значительно большая часть осталась в руках немцев.
В 1943 г. военная удача все больше отворачивалась от Гитлера, а стало быть, и от Муссолини. Сперва в начале года катастрофа под Сталинградом возвестила о начале конца диктаторов. Потом в мае державы оси капитулировали в Северной Африке, более чем 250 000 немцев и итальянцев пришлось отправиться в плен к союзникам. Для подавляющего большинства итальянцев чаша терпения переполнилась — сказывалась усталость от войны. Готовность просто закончить войну возросла после высадки в начале июля американских и британских войск на Сицилии. Муссолини все еще придерживался союза с Гитлером, храня «верность Нибелунгов». Но даже его ближайшие соратники уже не были на стороне дуче: Большой фашистский совет 25 июля 1943 г., недолго думая, сместил дуче и взял под арест, а король Виктор Эммануил III назначил премьер-министром маршала Пьетро Бадольо. Тот хотя сначала и заявил, что Италия будет продолжать войну против союзников, однако за закрытыми дверями выторговал сепаратное перемирие с Великобританией и США.
Немного позже союзные войска ступили в Калабрии на землю континентальной Италии. Это был, выражаясь языком времени, «удар в подбрюшье» оси.
«Итальянцы считались не особенно хорошими солдатами. И настроения такие, что говорили: они предали нас в Первую мировую войну, а сейчас предают нас снова».
Тем временем немецкое руководство не теряло времени даром. В случае измены Италии его оперативный план предусматривал «нейтрализацию», то есть разоружение итальянских вооруженных сил — как в Италии, так и на оккупированных ею территориях на Балканах и в Греции. Когда Италия на самом деле разорвала союз с Германией, вермахт быстро отреагировал и в течение 48 часов захватил почти всю Италию. Акции по разоружению происходили большей частью без существенного сопротивления уставших от войны итальянских войск. Лишь изредка доходило до коротких стычек между немецкими и итальянскими войсками. Прежде всего это было вызвано неясными инструкциями нового итальянского государственного и военного руководства, которое незадолго до вступления немцев в основном сбежало, не оставив своим подчиненным четких инструкций.
«Генерал Гандин сказал: я принимаю приказы только от моего короля. Трагизм, для него и для нас, заключался в том, что король перешел на другую сторону и что прежние союзники вдруг стали врагами».
С другой стороны, единичные случаи сопротивления итальянцев настроили Гитлера, который и так был в гневе ввиду «предательства итальянцев», против бывшего партнера по союзу. 11 сентября 1943 г. на совещании верховного главнокомандования вооруженных сил (ОКВ) он категорически заявил: «Кто не за нас, тот против нас». Что это означало, выяснилось на Кефалонии.
С сентября 1941 г. там располагалась итальянская дивизия «Аккви», численностью почти 12 000 человек. Офицеры и солдаты дивизии с большим интересом следили за новостями с родины. Они тоже вдоволь нахлебались войны и больше всего хотели вернуться домой. Но в первые дни после выхода Италии из общего фронта с Германским рейхом на Кефалонии тоже царила неразбериха. Ни из Рима, ни из итальянского штаба армии в Афинах никаких распоряжений в воинскую часть не поступало. После нескольких дней полной неопределенности командующий генерал Антонио Гандин получил радиограмму с приказом передать немцам тяжелое вооружение.
Гандин был в сомнении. Поступил ли этот приказ действительно из итальянской ставки или, возможно, он был сфальсифицирован и являлся уловкой немцев? После совещания со своими офицерами он решил не следовать указанию. Гандин велел даже опросить рядовых солдат — уникальный случай в военной истории. Они тоже не хотели просто дать разоружить себя, боясь, что вместо дома попадут в качестве военнопленных на принудительные работы в Германию. Наконец Гандин радировал в Афины, что будет принимать приказы не от каких-либо военных инстанций, а только от своего короля.
Немцы не рассчитывали на подобное противодействие на Кефалонии. За несколько недель до этого на остров был передислоцирован небольшой немецкий контингент, задание которого теперь, в сущности, гласило: разоружение и пленение итальянцев. Однако немецкое подразделение было безнадежно слабее почти 12 000 итальянцев. Где бы ни пытались немцы разоружить итальянцев, те оказывали сопротивление, и немцам приходилось нести ощутимые потери. Это существенно обострило ситуацию на острове. Кефалония была не мелким островком, а имела первостепенное стратегическое значение — остров господствовал над входом в Коринфский залив и тем самым блокировал морской путь из Ионического моря в Адриатическое. Тому» кто хотел владеть Грецией, нужен был этот остров. Поэтому немецкое командование срочно послало на Кефалонию подкрепление. Части 1-й горнострелковой дивизии, за свой опознавательный знак называемой также дивизией «Эдельвейс», и 14-я егерская дивизия, направлены обеспечить «порядок» на острове. Во главе их стоял генерал-майор Харальд фон Хиршфельд, отчаянный нацист.
Ситуация обострилась еще больше, когда в события вокруг Кефалонии вмешался лично Гитлер. «Сопротивление означает измену» — так категорично заявил он 11 сентября перед верховным главнокомандованием вооруженных сил и, кроме того, распорядился относительно частей, оказывающих неповиновение: «Офицеров расстрелять, унтер-офицеров и рядовой состав отправить для работ на восток». Хотя это было явным нарушением международного права, немецкий диктатор еще больше усугубил эти предписания. На Кефалонии немецкий офицер-радист Эльмар Турн стал свидетелем приказа фюрера, имевшего тяжелые последствия: «Я сел за декодирующую машину, и она выдала совсем короткую радиограмму: “На Кефалонии пленных не брать. Адольф Гитлер”». Для Эльмара Турна такой приказ был шоком, ибо «мы усвоили, что с солдатом, который сдается, следует обращаться как с военнопленным».
Эльмар Турн добавляет: «Это было нечто чудовищное». Командующий XXII армейского корпуса, к компетенции которого относилась Греция, генерал Губерт Ланц, тоже был шокирован приказом Гитлера. Но он не предпринял ничего, чтобы помешать исполнению убийственного приказа тирана.
«Это совершенно разные вещи, когда держишь в руках абстрактный приказ или когда видишь крики отчаяния, ужас и слезы».
Амос Пампалони ничего этого не подозревал, когда со своими 80 солдатами вечером 20 сентября занял позицию у деревни Дилината. На следующее утро, когда он занимался привязкой к местности при помощи тактической карты, к нему подбежал один из солдат: «Господин капитан, господин капитан, немцы идут!» Пампалони надеялся, что солдат ошибся, но взгляд в бинокль убедил его: вниз по склону холма к его батарее действительно двигались немецкие солдаты — издали они были похожи на муравьев. Итальянцы лихорадочно попытались соорудить оборонительную линию, но со своими двумя пулеметами и несколькими карабинами они были безнадежно слабее. Немцы подходили все ближе.
Через несколько минут Пампалони отдал приказ прекратить огонь. Батарею тотчас окружили немецкие горные стрелки, которые отобрали у итальянцев оружие и приказали им построиться в шеренгу один за другим. Тем временем Пампалони наблюдал за немецким капитаном, который наконец подошел к нему. «Он выглядел приветливо, как добрый отец семейства. У него был небольшой живот, на лице очки в золотой оправе». Разве так выглядит убийца?
Правда, в руке он держал пистолет, но Пампалони это не беспокоило. Их определенно отправят в лагерь для военнопленных, а оружие служит только для уверенности, если он или один из его людей попытается сбежать. И действительно, последовал приказ выступать. Но в этот момент Пампалони почувствовал холодную сталь пистолетного ствола у своего затылка. Началась бойня.
Амос Пампалони выжил, потому что ему несказанно повезло: пуля хоть и задела ему позвоночник и гортань, но не нанесла опасных для жизни ранений. Пока немецкие горные стрелки своими пулеметами косили его солдат, ему удалось незаметно заползти в укрытие — и, когда немцы уходили, они сочли его убитым. Хотя из-за огнестрельной раны он потерял много крови, через какое-то время, показавшееся ему бесконечным, ему удалось встать и дойти до ближайшей деревни. Там у местных жителей он сразу получил бескорыстную помощь.
«Немецкий капитан подошел ко мне. Потом он приказал мне идти. Я сделал шаг, и он выстрелил мне в затылок. Я упал, не чувствуя боли, не понимая, что случилось, хотя я слышал пулеметные выстрелы, которые как раз убивали моих офицеров и солдат».