«Мы упрятали беглеца в тайнике, подъехали к границе, показали, как всегда, наши удостоверения личности, однако нам пришлось выйти из машины, потому что ее отогнали на эстакаду. Там она простояла около полутора часов».
Совсем наоборот: многие люди шли на огромный риск, чтобы преодолеть железный занавес. При этом они могли рассчитывать на помощь с Запада. Потому что там обнесение соотечественников оградой вызвало возмущение — совершенно обычные люди пришли на помощь беглецам. Одним из самых удачливых из них был Буркхарт Фейгель.
Когда ГДР отгородилась бетонной стеной, этот двадцатидвухлетний западноберлинец как раз находился в Греции, где и узнал из прессы невероятную новость. После возвращения в разделенный город студент-медик не хотел просто наблюдать сложа руки. Когда один из товарищей по Свободному университету спросил его, не хочет ли он участвовать в «группе преодоления стены», Фейгель сразу согласился: «Свобода мыслей и действий для меня главный вопрос. Поэтому для меня было тогда невыносимо, что людей вдруг изолировали от родственников, от того образа жизни, который они хотели вести, — я просто обязан был что-то сделать». Он примкнул к «бюро путешествий», организации по оказанию помощи беглецам, которую студенты Свободного университета организовали в тот же вечер, когда была построена стена. Вокруг трех организаторов фирмы, Детлефа Гиррмана, Дитера Тиме и Бодо Келера, объединялись заинтересованные студенты, которым была не безразлична судьба их соотечественников на Востоке и которые действовали, не обращая внимания на лицемерные призывы.
«Чтобы понять мотивацию тех, кто помогал беглецам, нужно знать атмосферу того времени: политика изливалась в причитаниях и упреках, но ничего не делала, не могла ничего сделать, как мы сегодня знаем. Пресса тоже сетовала, подстрекала против так называемого социализма и предъявляла статистические данные, какой по счету человек погиб сегодня на стене. Л среди населения распространялась глубокая депрессия из-за того, что на следующем этапе русский (в Берлине о своих врагах больше говорили в этой форме, как о «русских»), если только захочет, захватит Западный Берлин. Было огромным облегчением работать в группе, которая все-таки могла что-то сделать!»
Началась рискованная игра между несколькими сообщниками беглецов и государственной властью на Востоке. Первыми «клиентами» университетских сообщников беглецов были «люди, регулярно пересекающие границу для получения образования», как их называли на жаргоне СЕПГ, — товарищи по учебе в Свободном университете, которые жили в Восточном Берлине и учились у «классового врага». В первые дни после постройки стены все было еще довольно просто, пек кольку западноберлинцы могли без проблем въезжать в восточную часть города. Сообщники беглецов раздобыли картотеку студентов Свободного университета из Восточного Берлина, ходили по университету и просили западных студентов, внешний вид которых хотя бы отдаленно был похож на фотографии из картотеки, дать им на пару дней паспорт «напрокат». Почти никто не сказал «нет». Потом студенты из «бюро путешествий» тайно отвозили позаимствованные паспорта на Восток и на обратном пути брали с собой через границу своих восточноберлинских товарищей по учебе. Еще не уверенные в исходе затеи со стеной, многие из сотрудников восточной народной полиции, которых на Западе называли «фопос», часто на все закрывали глаза. «Бывало даже так, что они обращались весьма дружелюбно, поскольку думали, что им нужно убедить нас, будто социализм — это рай на земле», — говорит Фейгель.
Так, однажды унтер-офицер народной полиции вернул водителю западноберлинской машины протянутые документы с замечанием на тягучем саксонском диалекте: «Одна издам могла бы быть братом моего отца». «Дамой» был помощник пекаря из Восточного Берлина, кое-как замаскированный с помощью платья и соломенной шляпы.
«В первые месяцы после постройки стены шпики не составляли проблемы. Заказчики были родственниками, и потому им можно было верить, госбезопасность была занята общей охраной стены, каких-либо целенаправленных контрмер попросту не было. Но уже весной 1962 г. Восток попытался заслать в определенные организации, оказывающие помощь беглецам, провокаторов, то под видом студентов, которые хотят помочь, то под видом заказчиков».
Однако через десять дней снисходительность народной полиции иссякла. 23 августа на афишных тумбах в Восточном Берлине было расклеено объявление МВД ГДР: отныне западноберлинцам разрешалось заходить в «Демократический сектор столицы ГДР» только при наличии пропуска. Поскольку восточноберлинский магистрат и западноберлинский сенат не смогли договориться о соответствующей регламентации, эта лазейка в стене отныне закрылась.
Однако люди из «бюро путешествий» не сдавались. Если жителям Западного Берлина запретили ездить на Восток, то для обладателей западногерманских или иностранных паспортов не было никаких ограничений.
«Таким образом за день готовилось от пяти до двадцати паспортов».
Поэтому студенты из организации помощи беглецам просили у друзей и знакомых паспорта из ФРГ или западноевропейских стран, и им пришлось принять к сведению горький факт: готовность помочь беглецам с помощью таких документов за границей была несоизмеримо больше. «Люди в [Западной) Германии очень боялись выступать в защиту нашего дела», — говорит сегодня Фейгель. «Они не хотели привлекать внимания, боялись уголовного преследования за нелегальные проекты и просто хотели продолжать удобно жить дальше». Вместо этого студенты были вынуждены доставать паспорта в Голландии, Швейцарии или Дании. Однажды даже явился бельгиец с целым чемоданом, набитым незаполненными бланками общины его родины.
В документы должны были только вклеить, или на жаргоне помощников «перевесить», фотографии потенциальных беглецов. Правда, и по федеральным законам это не было легальным, но хотя бы в этом отношении западноберлинские власти проявляли мягкость. Случилось так, что осенью 1961 г. берлинскую границу между секторами пересекло необычайно много подданных бельгийского короля Бодуэна, которые до того в Восточный Берлин не въезжали.
Поскольку Фейгель, как западный немец, мог относительно свободно ездить в «демократический сектор», его использовали как «связного», то есть он исполнял обязанности курьера в Восточный Берлин. Каждая в отдельности акция побега готовилась, как в генштабе. Для каждого паспорта члены «бюро путешествий» сочиняли биографию. Такую «историю» сначала должен был наизусть выучить «связной». Кроме того, ему нужно было придумать абсолютно правдоподобную историю для собственного пребывания в Восточном Берлине по которой в нем, естественно, не должны были заподозрить пособника беглецов. «Когда допрашивали курьера, то для каждой ситуации, в которой его заставали, у него должна была быть наготове убедительная история, — поясняет Фейгель. — При этом нужно было стараться привязать историю к реальности, поскольку тогда можно было лгать дольше и правдоподобнее».
К тому же каждый связной для своей работы в Восточном Берлине должен был запомнить много явок и паролей. Фейгель обычно записывал сведения в зашифрованной форме в старых учебниках химии, которые не вызывали подозрения при проверках народной полиции. Потом на городской электричке он ехал в Восточный Берлин и предварительно встречался с перевозчиком, который контрабандой доставлял в Восточный Берлин фальшивые паспорта желающих убежать. Это были в основном хорошо знакомые иностранные дипломаты или их сотрудники, которых при переходе границы не проверяли или проверяли небрежно.
«Как минимум двое связных, которых застали на месте преступления, т. е. во время неудавшегося побега, спустя четыре месяца снова вышли на свободу, поскольку они упрямо придерживались своей версии. Однако это было намного труднее, чем многие думают, ибо методы допроса «штази» тоже не были устаревшими».
Потом он начинал свой маршрут и посещал по отдельности желающих бежать, которые уже не были только бывшими студентами Свободного университета. «Заказы» в «бюро путешествий» вскоре стали давать вполне обычные граждане ГДР из Восточного Берлина и всей «зоны». Тогда Фейгель знакомил беглецов с их «историей» и снабжал типичными принадлежностям и «принимающей» страны — пачками сигарет, трамвайными билетами, ярлыками на одежде. Он старался тщательно подготовить своих подопечных к возможным вопросам пограничников и избавить их от страха проверки.
Однако то и дело происходили аресты. Вскоре и Фейгель познакомился с пресловутым главным отделением «штази» на Норманненштрассе в Восточном Берлине. Он легкомысленно попытался тайком провезти череп для знакомой студентки-медички. «Быть запертым в крошечной камере, размером в половину квадратного метра, без света, без воздуха — уже от этого было страшно. Но у меня была наготове подходящая история. Когда потом меня несколько часов допрашивали, мне удалось убедить в ее правдивости», — говорит Фейгель. Ему повезло, женщина-полицейский, проводившая допрос, поверила в от начала до конца выдуманную любовную историю. Он смог беспрепятственно выехать в Западный Берлин и там немедленно возобновил свою деятельность помощи беглецам.
Большинство беглецов, которых задерживали на границе, через несколько часов тоже отпускали, поскольку они упорно настаивали, что являются именно теми, чьими именами назвались. Так, в середине ноября 1961 г. одна жительница Восточного Берлина не сдалась, когда дежурные «фопос» усомнились в ее голландском паспорте, выданном на имя Марии ван Эпен. Но содержимое ее сумки — трамвайные билеты из Амстердама, письма на указанный в паспорте адрес, несколько голландских гульденов — однозначно подтверждало, что она нидерландка, и даже для своего превосходного литературного немецкого у нее было убедительное объяснение: она родом из города Эльтен недалеко от Арнема, где, как известно, проживает многочисленная немецкая община. Смелая женщина выдержала и последнее испытание, описав проводившему допрос офицеру предварительно вызубренные географические подробности своей «родины». «На каком расстоянии ваш родной город находится от Арнема, есть ли там железнодорожная ветка?» — «25 километров, и, разумеется, есть железная дорога!» Немного позже она с подругой была в Западном Берлине.