ечались в условиях конспирации, чтобы обсудить детали побега. Наконец беглеца, как это называет Фейгель, «устраивали» в «кадиллак». Как вспоминает Ганс-Фридрих Зальфельд, один из тех, кого переправили в «кадиллаке», рейс на свободу поначалу превратился в поездку из фильма ужасов: «Когда панель приборов захлопнулась, я ударился головой о металл. Я сидел в тюрьме — не хочу сказать, что в ловушке, — и почти не мог шевельнуться. Я вообще не подумал о том, что будет; я только хотел пересечь границу». Водитель и беглец переживали проверки как испытание нервов. «Прямо возле своего уха я слышал голоса чешских пограничников. Они тщательно обследовали автомобиль, простучали его и даже обследовали внутреннее пространство», — рассказывает Зальфельд. Гюнтер Иррганг, который в тот день вел машину с беглецом, добавляет: «Хоть я и знал, что они не смогут увидеть беглеца, но все-таки наверняка никогда не можешь быть уверен. Но потом нам вернули паспорта, пограничники извинились, и мы оказались в Германии».
«Такие действия совершают не из озорства и не оттого, что не нюхали опасности. Каждый должен был вполне трезво понять ситуацию и тем самым свести к минимуму риск — и к тому же показать моральное превосходство над «штази». То, на что они потратили массу человеческих сил и материалов, нужно было пробить хитростью и изощренностью».
После каждой поездки машину перекрашивали и длительное время не использовали, чтобы не вызывать подозрений у пограничного контроля. Понятно, что Фейгель не мог, как в 1961—62 гг., организовывать помощь беглецам на Запад по себестоимости в 200 марок. Каждому беглецу приходилось платить за поездку на Запад около 8 000 марок ФРГ. По данным Зальфельда, на «кадиллаке» на Запад были доставлены еще 50 человек.
«Я считаю, это очень хорошо, что вы занялись этим», — сказал Зальфельд при встрече с Буркхартом Фейгелем. Несколько лет «штази» шла за Фейгелем по пятам, но схватить его не смогла. В 1968 г. он продал «кадиллак», сдал экзамен и по настоянию жены покинул Западный Берлин. В результате акций, в которых он принял участие, свободу получили не меньше 450 человек. Таким образом, он самый успешный помощник беглецов в разделенной Германии. Сожалел ли он когда-нибудь по этому поводу? «Я бы немедленно занялся этим снова, — говорит Фейгель, и добавляет: — Наверно, я сказал бы по-другому: я сожалею, что не продолжил».
1963 год. Джон Ф. Кеннеди — миф и правда
Он был самым молодым президентом — и умер преждевременно. Но его короткая жизнь была полна противоречий и тайн.
Жизнь даже самой яркой звезды начинается со слабого мерцания. «Казалось, людям совершенно безразлично, что к ним прибыл кандидат в президенты, — писал журналист Теодор Уайт о визите политика в городок Филлипс в штате Висконсин. — Он переходил из одного кафе в другое и вежливо обращался к отдельным мужчинам и женщинам, которые пили свой кофе и ели бутерброды. Вскоре после двенадцати он уехал из городка. Жители обратили на него внимания не больше, чем на холодный ветер, пронесшийся по деревенской улице». Лишь несколько месяцев спустя до них дошло: они видели мужчину, которому за три года предстояло придать сияние западному миру и самому стать легендой, — Джона Ф. Кеннеди.
Даже сегодня звезда этого президента сияет так ярко, что в ореоле преображения и легенды может исчезнуть человек. Он считается одним из действительно харизматических политиков послевоенного периода. Но в чем состояло волшебство, которым он воздействовал на людей, откуда он черпал свою силу убеждения, свою энергию? Почему он стал президентом, а не ученым или музыкантом? Частное наследие президента в значительной мере все еще скрыто от широкой общественности в архиве семейства Кеннеди. Тому, кто хочет развеять миф о Джоне Ф. Кеннеди, придется освободить его личность от легенд, которых возникло больше, чем обычно.
История любит вести двойную игру: вступление в должность Джона Ф. Кеннеди 20 января 1961 г. означало венец его жизни. Он был тридцать пятым и самым молодым президентом в истории США. Несмотря на сильный мороз, в тот январский день на Джоне Ф. Кеннеди на принесении присяги были белая рубашка и темный костюм. От него исходили юношеская сила, неукротимая динамика и уверенность в будущем. Но всего 1 000 дней отделяла его от пуль в Далласе, которые убьют его и одновременно сделают бессмертным. После смерти Кеннеди 65 % всех граждан США утверждали, что в 1960 г. отдали ему свои голоса. В действительности разрыв в результатах выборов был столь незначителен, что во время своего президентства Джон Ф. Кеннеди часто носил в кармане брюк листок бумаги, на котором было написано только одно число: 118 574.
Вопрос журналиста:
«Планируете ли вы взять с собой в белый дом кресло-качалку, если будете выбраны президентом?»
Ответ Кеннеди:
«Если я попаду туда, то и оно тоже»».
С преимуществом именно в 118 574 голоса он победил своего конкурента Ричарда Никсона. «Что же я наделал, что побил такого парня всего сотней тысяч голосов?» — спросил Кеннеди в кругу доверенных лиц. Перед выборами один из репортеров журнала «Тайм» взял у него интервью.
Почему он пустился в эту авантюру — стать президентом США, если все говорило против него? «Потому что я так хочу», — был лаконичный ответ. Однако только половина избирателей хотела пойти навстречу его желанию. 50 % считали его слишком молодым, слишком неопытным, плейбоем и сыном богатых родителей. Двумя годами позже Джон Ф. Кеннеди заставил своих противников замолчать. Преобладающее большинство американцев поддержало его политику. Казалось, Джон Ф. Кеннеди — прирожденный президент.
Но ни при каком другом президенте реальность не была и не оставалась дальше от образа и трезвой оценки действительности. Когда Джон Ф. Кеннеди родился, не было мысли более нелепой, чем та, что этот ребенок однажды станет самым могущественным человеком мира. Кеннеди, которого друзья и члены семьи называли Джеком (только отец называл его Джонни), уже в юношеском возрасте был смертельно болен. Опасное для жизни повреждение надпочечников, называемое болезнью Аддисона, а такжетяжелое заболевание спины — костыли и кресло-качалка даже во время его короткого президентства всегда были рядом — были причиной того, что Джон Ф. Кеннеди пять раз в жизни получил последнее причастие. В то время как от его старшего брата Джо буквально исходила жизненная сила, жизнь Джона сопровождалась тяжелыми болезнями. Казалось, ему было неотвратимо суждено умереть молодым, хотя моложавость была талантом, которым спекулировал Джон Ф. Кеннеди, уже будучи президентом.
Неизвестно, выбрали бы американцы Кеннеди президентом, если бы знали, что у него физическая конституция старика.
Джон Ф. Кеннеди принимал до двенадцати разных медикаментов, взрывчатую смесь из обезболивающих, снотворных, кортизона, антидепрессантов, тестостерона, стимуляторов и антибиотиков. «У него постоянно было чувство, что его измученное тело больше не выдержит, что время на исходе. Поэтому он всегда хотел так быстро достичь своих целей», — сказала его сестра Юнис. Уже на первой пресс-конференции в качестве президента Джону Ф. Кеннеди пришлось солгать, чтобы сохранить свой имидж.
Журналисты спросили его, страдает ли он болезнью Аддисона. «У меня никогда не было болезни Аддисона, и здоровье у меня великолепное», — заставил он поверить общественность. Тем временем в Белом доме врачи менялись один за другим. Отношения Кеннеди с врачами были не менее мимолетными, чем с женщинами, пишет его биограф Ричард Ривз.
Но даже если бы он был совершенно здоров — ему, как второму сыну в достигшей успеха ирландской семье, изначально была предназначена в лучшем случае роль прислужника. Первенец, Джо, считался надеждой семьи. Дед, «миляга Фитц», предрек при рождении Джо, что этот мальчик станет президентом.
«Если моего брата укусит мошка, она погибнет на месте».
«Будущий президент» стало его прозвищем. Джек отзывался о Джо не столь лестно: он страдал от физических нападок «жестокого парня» и уходил с головой в мир книг, преимущественно исторических. В повседневной жизни тон задавал Джо — среди девяти братьев и сестер, в школе или колледже: где бы Джон ни появился, Джо уже успевал оставить там свои следы. Он, а не Джон, получал блестящие оценки, стал звездой футбольной команды и главным редактором школьной газеты.
«Важно не то, кто ты есть, а кем тебя считают люди», — внушал своим детям Джозеф, отец. Он требовал от Джека, чтобы тот игнорировал и преодолевал свою болезнь. И второй сын с успехом так и делал. «Я трижды стоял у его смертного одра, и каждый раз я прощался с ним. И каждый раз он еще более сильным возвращался к жизни», — гордо говорил Джозеф Кеннеди о своем сыне. Для отца, Джозефа, жизнь была соревнованием, в котором нужно победить. Проигравшим нечего было делать в достигшей успеха семье Кеннеди. Мать, Роза, поддерживала семейную идеологию: любовные излияния были редки. В роли матери она сосредоточилась на строгости нравов, дисциплине и контроле над своими отпрысками. Материнская забота касалась только состояния здоровья Джека, а не его душевного состояния. Проявления чувств, выходящие за рамки приличий, были исключением. «Моя мать никогда не брала меня на руки. Никогда! Никогда!» — сетовал уже давно ставший взрослым Джек Кеннеди.
«У меня были постоянные ссоры со старшим братом, который был крупнее меня. Иногда он обращался со мной довольно грубо. У нас было несколько драк, в которых он, конечно, всегда побеждал. В юности он был для меня проблемой — в детстве. Думаю, такая проблема есть у всех братьев, родившихся вторыми в семье».
Притесняемый здоровяком братом, скупой на чувства матерью, патриархом-отцом, Джек Кеннеди бросался от невротической гиперадаптации к бунту. В нем глубоко запечатлелось болезненное стремление его матери к чистоте — даже будучи президентом, он до пяти раз в день принимал душ и переодевался.