тания черт, по отдельности непримечательных. Я припомнил другого писателя Танеферт, который сказал, что в лицах большинства людей хватит материала на несколько лиц. Но не в этом случае. У этого человека было только одно лицо.
Он устремил на меня взгляд.
— Вы поведали мне интересную историю, полную больших волнений и опасных перспектив, но вот чего я не понимаю. Зачем вы пришли сюда? Почему хотите со мной поговорить?
Он снова сел прямо и наклонился вперед.
— Потому что вы имеете отношение к царице, а царица исчезла.
— Вы считаете, что я связан с ее исчезновением? — Выражение лица его было холодным, вызывающим.
— Мне нужно поговорить со всеми, кто знает царицу, — это входит в мое расследование.
— Почему?
— Я пытаюсь выстроить картину обстоятельств ее исчезновения. Выяснить не только интересные полиции детали, но также эмоциональную и политическую подоплеку.
— И таким образом вы вычислите виновную партию. — Это прозвучало не как вопрос.
Я кивнул.
— В вашем методе имеется изъян, — легко заметил он.
— О! Почему?
— Потому что он не поможет вам добраться до сути дела. Разговоры никогда не помогают. Их во всех смыслах переоценивают. Кроме того, у вас почти вышло время. Если царица не будет найдена к началу Празднества, вы проиграете.
— Время еще есть.
Он помолчал, потом проговорил:
— Вы полицейский. Я военный. С чего бы мне с вами разговаривать?
— Потому что у меня есть полномочия от самого Эхнатона, и это устраняет иерархические различия между нами.
— Тогда задайте мне вопрос.
— Каковы ваши отношения с царицей?
— Она моя свояченица. Вы это уже знаете.
— Я знаю факты. Я имел в виду, близкие ли между вами отношения?
Откинувшись на стуле, он внимательно посмотрел на меня.
— Нет.
— Вы поддерживаете Большие перемены?
— Да.
— Безоговорочно?
— Разумеется. У вас нет права задавать подобный вопрос. Он не относится к расследуемому делу.
— Со всем уважением…
— Ваш вопрос неуважителен. Вы намекаете на измену.
— Отнюдь, вопрос относится к делу. Похитивший царицу действовал по политическим мотивам.
— Я безоговорочно поддерживаю подавление и уничтожение продажности и некомпетентности.
Что было не совсем одно и то же, и мы оба это знали. Быстро же мы зашли в тупик.
— Так вы обвиняете или не обвиняете меня в причастности к исчезновению царицы? — Он прищурился.
— Я ни в чем вас не обвиняю, а пытаюсь докопаться до истины.
— Тогда вам это не удалось. Не очень-то впечатляющая демонстрация ваших сыщицких качеств. Я боюсь за царицу. Ее жизнь в некомпетентных руках. Сожалею, что ничем не могу вам помочь в ее поисках, но сейчас я должен вернуться к своей работе. Нужно готовиться к Празднеству.
— Например?
— Вас это не касается.
Он встал и открыл дверь кабинета, выпроваживая меня. Мне нужно было сделать ход. Я достал золотое перо и положил на стол. Внезапно Хоремхеб очень заинтересовался и тихо прикрыл дверь.
— Откуда это у вас?
— Что вы можете о нем сказать?
Он взял перо и повертел его.
— Оно открывает двери.
— Как пером можно открыть двери?
— Какой вы буквалист. Это ключ к дверям несуществующих комнат и к непроизнесенным словам.
Интересно, что у Хоремхеба такого пера явно не было. Но по тому, как он держал его, медленно поворачивая на свету, было ясно, что для него оно обладает значительной привлекательностью.
— Кто может владеть подобной вещью?
Он положил его на стол с неохотой, выдавшей желание самому им владеть.
— По-моему, существует семь таких перьев, — сказал он.
— Кто их владельцы?
— Наконец-то. Верный вопрос.
Я ждал.
— Я не собираюсь делать за вас всю работу, — сказал Хоремхеб.
— Тогда позвольте мне кое-что озвучить. Давайте скажем, что есть высокопоставленные люди, настроенные против изменений.
— Это переворот. Давайте будем точны в выражениях.
— Есть люди, которые теряют огромные богатства и власть, люди, из поколения в поколение наследующие мир.
— Продолжайте.
— Семьи, близкие к Эхнатону, которые по той или иной причине не выгадают от Больших перемен.
— Продолжайте.
— Возглавляемые одним конкретным лицом.
Он загадочно на меня посмотрел. Я решил разыграть свою карту.
— Эйе.
Я позволил этому имени повиснуть в воздухе самостоятельно, как перу. Хоремхеб заговорщицки улыбнулся. Я почувствовал себя так, словно выиграл партию в сенет у самого Тота, мудрого павиана. Но победа длилась всего мгновение.
— Неосторожные слова, — тихо промолвил Хоремхеб, снова открывая дверь. — Если бы он узнал о подобной мысли, ему бы это не понравилось. Ближе его к фараону никого нет. Между ними и на волос нет трещины.
Я уже собирался подняться, уверенный, что разговор окончен, когда мой собеседник снова заговорил:
— Позвольте мне на прощание предложить вам одну зацепку. Общество праха.
Его тон был полон скрытого смысла, и было в нем что-то злое. Он подкидывал мне идею с намерением, чтобы я невольно сыграл ему на руку.
— Общество праха? Что это такое?
— Тайна.
Он снова с загадочным видом повертел перо на свету и протянул мне. Я подошел к двери и взял его. Хоремхеб улыбался, как улыбаются люди, не знающие, что такое улыбка.
Проходя мимо него, я вдруг спросил:
— Как ваша жена?
Единственный раз за всю нашу встречу я на мгновение застал его врасплох. Более того, на лице его отразилось отвращение. Возможно, промелькнула еще и быстро стертая искорка боли.
— Это вас не касается.
Дверь закрылась у меня перед носом.
34
Пока мы возвращались по той же улице, Хети спросил, что случилось. Мне оказалось трудно ответить кратко, потому что истина, стоящая за беседой — то, о чем мы не говорили, — ускользала. Я спросил его про Общество праха. Он никогда о нем не слышал.
— Похоже на общество для избранных, куда приходят только по приглашениям, обмениваясь какими-нибудь особыми рукопожатиями.
— Оно каким-то образом связано с золотым пером.
— Откуда вы знаете?
— Я показал Хоремхебу перо, и почти сразу он упомянул об этом обществе. Крутится у меня в голове какая-то мысль. Я просто не могу… ее ухватить.
Жара стояла уже нестерпимая, и никакой северный ветерок не облегчал ее бремя. Мы медленно, в раздумьях шли в тени зданий вдоль Царской дороги. Фургоны и повозки боролись за право проехать под крики и ругательства возниц. Постоянное движение на дороге было знаком близости Празднества. В воздухе витало почти осязаемое нервное напряжение, запах металла, пыли и чего-то еще — страха. Я вспомнил, каким был охвачен возбуждением в первый день своего пребывания здесь, незабываемый трепет при мысли о тайне в высших кругах. Каким же я был глупцом! Я ничего не понял.
Мы покинули предместье. Неподалеку стоял странный дворец, квадратный, приземистый и темный, как запертый ящик. Из любопытства я направился к нему, Хети с неохотой поплелся за мной. Здание казалось заброшенным. Внушительные двери слегка перекосились; Изнутри доносились странные крики, похожие на детские, но более буйные. Затем раздались призывные, пронзительные трели флейты… и вновь тот же самый крик.
Я осторожно толкнул дверь, и она тяжело распахнулась. Никого не было видно. По мраморной лестнице мы поднялись в большой внутренний двор без крыши. В центре стоял пересохший фонтан, буквально залитый серым и белым птичьим пометом, от фонтана отходили четыре неглубоких канала с затхлой зеленой водой. Над двором была натянута сетка, а кое-где для создания тени — полотнища когда-то ярких, а теперь выцветших тканей. Под арками двора висело множество клеток, некоторые пустые, в других все еще обитали маленькие птицы. Внезапно откуда-то вылетел длиннохвостый, с яркими крыльями попугай и с резкими воплями пересек открытое пространство. Его появление, казалось, переполошило остальных птиц, и воздух огласился бурей криков.
Сквозь весь этот шум раздался окрик:
— Кто здесь?
Со стоявшей в тени скамьи медленно поднялся старик и зашаркал к нам.
— Мы услышали крики… дверь была открыта, — сказал я.
— Поэтому вы просто решили войти и удовлетворить свое любопытство.
— Кто здесь живет?
— Никто. Уже год никого. Кто-то же должен ухаживать за птицами. До них никому нет дела.
Он позвал, и попугай слетел со своей жердочки. Зелено-золотым вихрем он уселся на плечо старика и ласково ущипнул его за волосатое ухо. Потом посмотрел на нас и разразился потрясающей руладой, словно подражая какому-то очень искусному певцу, который, наверное, здесь выступал.
— А кто тут жил? — поинтересовался я.
— Царица. Ну, она была почти что царицей, одно время. Интересно, помнят ли еще ее имя теперь, когда она в опале.
— А как ее зовут?
— Кийа.
Птица повторила имя с напевной интонацией разочарованного любовника. Я этого имени не слыхал.
— А что с ней случилось? — спросил я.
Старик пожал плечами:
— Впала в немилость. Власть — она как огонь. Поглощает все. А когда огонь стихает, остается лишь пепел.
Он говорил так, как будто в любой момент это могло произойти с любым из нас — мы тоже превратимся в пепел и тени. Я обвел взглядом поблекшее, обветшавшее великолепие дворца. Как быстро настоящее становится прошлым.
Мы оставили старика с его птицами и их затихавшими криками, вернулись к барке и отправились назад, к центру города, уже против течения. Никакой северный бриз не помогал нашему единственному парусу; солнце, отражаясь от воды, обжигало лица и пекло головы. Мы как могли защищали глаза и держались у самого восточного берега, где нависавшие над водой деревья время от времени давали тень. Но на подступах к главной пристани никого не пропускал ряд тростниковых яликов, управляемых вооруженными солдатами в форме. Водное пространство вокруг пристани было очищено от всех судов, и нам был виден занимавший освободившееся место необыкновенно величественный государственный корабль.