История загадок и тайн. Книги 1-18 — страница 159 из 917

Эйе кивнул лучникам, и те, обыскав нас на предмет оружия, забрали мой кинжал. Я знал обоих. Один был на охоте, второй оказался молодым архитектором, моим попутчиком на судне, который проектировал отхожие места для храмов. Значит, за мной следили с самого начала. Он посмотрел мне в глаза, как бы говоря: «Мы снова встретились». Потом Эйе приказал им выйти наружу, а сам медленно приблизился к нам. Мы с царицей разошлись, двинувшись в разные стороны среди леса белых колонн.

— Как странно и, однако же, как верно, что вы нашли убежище в моей гробнице, сказал Эйе. Мне жаль, что вы разместились в таких неподходящих условиях. Но возможно, есть какой-то смысл в том, что эта неподобающая обстановка развлекает вас и таким образом восполняет недостаток удобств. — Он играл с нами, улыбаясь, как кладбищенская кошка. — Мы все смертны. Кроме тех, кто стал богами. По крайней мере в их собственном представлении. Посмотрите, вот, запечатлено в камне. — Он стал читать иероглифы на колонне: — «Прославляем бога по имени его… Да живет он во веки веков, Атон живой и великий, владыка всего, что оберегает диск Солнца, владыка неба и владыка земли, владыка храма Атона в Ахетатоне и слава царя Верхнего и Нижнего Египта, живущего правдою, слава Владыки Обеих Земель Неферхепрура, единственного у Ра, сына Ра, живущего правдою, владыки венцов Эхнатона — да продлятся дни его жизни! — слава великой царицы, любимой царем, Владычицы Обеих Земель, Нефернефруатон Нефертити, — да живет она, да будет здрава и молода во веки веков!»[10] И так далее и так далее. О, вот и обо мне: «Носитель опахала по правую руку фараона, Главный смотритель царских лошадей, Отец бога, Делатель правды, Эйе, который говорит: “Твое восхождение над горизонтом небес прекрасно, о живущий Атон, дарующий жизнь; когда ты встаешь над восточным горизонтом, то наполняешь красотой все земли”». — Он немного помолчал, наслаждаясь иронией всего происходящего. — Ну, это вряд ли, как выясняется…

И тут в темноте раздался другой голос, дрожащий и незнакомый.

— «Ибо ты прекрасен, велик, светел, высоко стоишь над всякой землей… Ты — далек, но лучи твои на земле… Ты заходишь на западном склоне неба — и земля во мраке, наподобие застигнутого смертью…» — Голос Эхнатона набирал силу, по мере того как фараон произносил эти слова, подняв тонкие руки к отсутствующему солнцу, словно в зеркале повторяя собственное изображение, вырезанное на каменной стене рядом с ним. Но затем он вдруг остановился, как будто не хотел произносить последующие слова.

Эйе без всякого выражения посмотрел на этот призрак рухнувшей власти.

— Да, наподобие застигнутого смертью, — проговорил он. — Эта гробница стоила мне больших денег, но я так и не выбрал времени посетить ее и проследить за ходом работ. В наши дни они весьма дороги, эти дома смерти, однако, пока мы живы, у нас нет времени, чтобы заняться действительно важными вещами. Мы спешим, допускаем ошибки, торопимся исправить их, мало думаем о прошлом и будущем.

Он умолк. Я понятия не имел, куда он клонит. Нефертити почему-то молчала.

— Вы желаете услышать историю о прошлом или о будущем?

— Давайте поразмыслим о будущем. — Наконец-то Нефертити подала голос из мрака дальнего угла гробницы.

Эйе двинулся к ней, но царица снова отступила. Я не мог разобрать, где тень, а где человек.

— Конечно, — сказал он. — Я расскажу вам, что вижу. Я вижу время бедствий. Я вижу мир, рассыпающийся, рушащийся. Я вижу, как жрецы нападают на храмы Атона, вижу пустую сокровищницу, вижу ненависть в глазах людей. Вижу, как враги покоряют наши великие города и повергают наших богов. Вижу, как жухнут великие зелень и золото, Великая река отказывает в своей щедрости, земля пересыхает и гибнет урожай, и саранча пожирает все на своем пути. Вижу наши житницы, полные пыли. Я вижу ветер времени, задувающий с Красной земли и несущий с собой огонь и разорение, ровняющий с землей наши города, превращающий все, что мы сделали, в пепел. Вижу детей, наставляющих своих родителей по части жестокости и страшных дел, и вижу, как варвары торжествуют победу в наших храмах. Я вижу болтливых обезьян вместо статуй богов. Вижу, как наша река течет вспять и остывает Ра. Вижу мертвых детей в безымянных могилах.

— Не следует так поздно ужинать, — спокойно отозвалась Нефертити. — Это плохо сказывается на воображении.

Он тщательно проигнорировал ее.

— Я вижу факты как они есть и какими будут. Если только мы сейчас же не предпримем решительных действий. Мы должны вернуться к прежнему положению вещей. Вернуться к нашим традициям. Мы должны свернуть этот город, запереть его бога, этого Атона, в сундук и закопать далеко в пустыне, словно его никогда и не было. Затем мы должны обратиться к практической стороне дела. Нам понадобятся войска и зерно. Мы должны достичь соглашения и договориться о возмещении с новой армией и жрецами Амона. Мы должны вернуть фиванским жрецам часть власти над их богатствами и ресурсами и позволить вернуться в их храмы. В то же время нам надо показать миру, что мы, как семья и страна, сильны, как никогда, и что боги нас поддерживают. А для того чтобы это совершить, у нас должна быть личность, которая скажет народу и богам: «Я есть вчера и завтра, я вижу все времена, мое имя — тот, кто ходит по дорогам богов. Я — властитель вечности».

— Такого человека нет.

— Думаю, есть, — быстро сказал он. — Полагаю, самое время вывести ее вперед.

Слова его повисли в воздухе. Предложение. Возможность. Но кто такой Эйе, несмотря на всю свою власть, чтобы делать подобное предложение? Был ли он создателем царей, творцом богов, организатором того, что будет и чего не будет?

Тут с напрасной убежденностью безумца заговорил Эхнатон:

— Это измена, и я прикажу арестовать и казнить тебя как обычного вора.

Эйе рассмеялся ему в лицо — впервые за все время я услышал от него такой свойственный человеку звук.

— А кто услышит этот приказ, исполнит его? Никто. Ты несостоятельный, конченый человек. Над тобой довлеют неудача и смерть. Власть уплыла у тебя из рук. Повезет, если тебе позволят жить. — В его спокойном голосе звучала безжалостная жестокость.

Эхнатон быстро направился к выходу, но путь ему преградили два стражника.

— С дороги! — приказал он. — Я — Эхнатон!

Они остались неподвижны и немы. Его беспомощность была невыносима. Он замолотил по воинам кулаками, как беснующийся ребенок. Удары его были легкими, и часовые просто не обращали на фараона внимания. Он повернулся к Эйе, доведенный уже до белого каления:

— Фараона нельзя просто сбросить со счетов! Ты украл мое царство. Ты обманул мое доверие. Проклинаю тебя, и мы вместе с богом отомстим тебе.

— Нет. Это ты обманул доверие Обеих Земель. Ты предал меня. Ты сделал посмешищем и погубил великое наследие этого мира. Твои проклятия не имеют силы. Ты можешь накормить людей? Не можешь. Можешь восстановить порядок? Не можешь. Сможешь снова показаться под знаком Атона? Не сможешь. Народ тебя ненавидит, армия презирает, а жрецы замышляют твое убийство. Я дал тебе этот мир и все его богатство и могущество, и что ты с ним сделал? Выстроил эту дурацкую глинобитную игрушку? Сочетается ли величие с подобным материалом? Нет. Он крошится, распадается, разваливается. Скоро от этого города и его сумасшедшего фараона не останется ничего, кроме теней, костей и праха. Дух твоего отца умирает вторично — от стыда. Ты отдашь свои короны. Падешь на колени.

Эхнатон не сводил с Эйе глаз.

— Перед тобой? Никогда.

Он проиграл, но остался непокоренным. Из тени выступила Нефертити. У меня сердце сжалось, когда я увидел ее лицо.

— Ты — Отец бога, но ты не можешь быть фараоном, — сказала она.

Что-то изменилось в выражении лица Эйе. Мне случалось наблюдать такое прежде, на лице записного игрока, когда тот собирается удвоить ставку.

— Ты не знаешь, кто я, — ответил он.

От его слов изменилось скрытое движение темного воздуха. Нефертити замерла, застигнутая врасплох.

— Ты — Эйе, кто же еще?

Он стал перемещаться среди колонн, то появляясь на свету, то исчезая в тени, сам себе чародей.

— Не можешь вспомнить?

Она молчала и ждала.

— Странная вещь — память. Кто мы без нее? Никто.

Она выжидала.

Он улыбнулся:

— Я рад, что ты не помнишь. Я так и хотел. Я хотел, чтобы ты очистилась от связей сердца.

— Этого не может быть. Сердце — это всё.

Он серьезно покачал головой:

— Нет, не всё. Я надеялся, что ты постигла величайшую истину. Существует только власть. Не любовь, не забота. Только власть. И я дал ее тебе.

— Ты ничего мне не давал. — Теперь она рассердилась.

Он снова улыбнулся, словно еще одной своей маленькой победе, а потом нанес удар — тихо и спокойно:

— Я дал тебе жизнь.

Он следил за ее лицом, пока она пыталась уяснить значение этих слов. Он был убийцей, умело поворачивавшим нож в сердце жертвы и наблюдавшим за ее муками. Потом царица заговорила, до странности спокойным голосом, как будто худшее уже произошло и больше ничто уже не сможет ее ранить.

— Ты мой отец?

— Да. Теперь ты меня узнала?

— Я вижу, что ты есть. Я вижу, что вместо сердца у тебя пустыня. Что случилось с твоим сердцем? Что случилось с твоей любовью?

— Это слабые слова, дочь. Любовь, милосердие, сострадание. Изгони их из своего сердца. Дела — это всё.

Нефертити приблизилась к Эйе, снедаемая, несмотря на очевидную боль, любопытством.

— Если ты мой отец, то кто моя мать?

Он отмахнулся от нее.

— Не отворачивайся от меня. Скажи, кто моя мать.

— Она была никто, безымянная женщина, и умерла, рожая тебя.

Новый факт нанес свой тихий и ужасный урон. От боли, причиненной этой потерей, потерей того, чего у нее никогда не было, разве только в мечтах, царица сгорбилась, прижав руки к груди, словно крепко зажала в кулаках обломки своего разбитого сердца.

— Как ты мог так со мной поступить?

— Не пытайся тронуть меня ничтожными словами и доводами любви. Ты не ребенок, чтобы говорить о детских вещах.