иархальном обществе. Мужчина в Риме имел определенные обязанности перед семьей, и я хотела, чтобы у моего героя они были, несмотря на то, что он всеми силами пытается от них уклониться. Откуда я могла знать, что это станет столь популярно? У моего героя много проблем, ему досаждают родственники, но у него есть верные друзья, изобретательные враги и соседи, которые действуют на раскаленных улицах Авентина и вокруг него. Для многих читателей все они стали любимыми литературными персонажами. Людям понравился главный герой и его поступки. Я получаю огромное удовольствие, ведя учет все увеличивающегося количества персонажей и их любопытных жизненных перипетий. Постоянные герои, многих из которых новые читатели встретят в «Серебряных слитках», приобрели страстных поклонников, которые часто поддерживают даже самых больших распутников и безнравственных личностей. Даже у животных теперь есть почитатели. Меня горячо осуждают, если я вдруг не упоминаю чьих-нибудь любимцев.
Написание исторических романов дало мне явные преимущества. Экзотический антураж, а также природа и географические реалии мгновенно оживляют роман и делают более глубоким. Мне доставляет удовольствие исследовательская работа независимо от того, где и с чем приходится работать — с книгами, в музеях, на местах археологических раскопок или путешествовать. В процессе написания серии я побывала в Италии, Испании, Германии, Сирии и Ливии, и это, не упоминая уголки Великобритании, которые я не посещала ранее. Появляется определенная ответственность: не вижу смысла писать о прошлом, если не можешь представить его настолько реально, насколько в состоянии сделать это в настоящем. Я пытаюсь быть точной, в противном случае стоит создавать свой собственный мир и писать научную фантастику или фэнтези. Но я пишу художественную литературу, и пишу быстро, отвечая на читательский спрос. Иногда я позволяю себе вольности и использую новаторский подход, поэтому в текст могут закрасться ошибки. В «Серебряных слитках» из-за неопытности не все сюжетные линии были доведены до конца, некоторые слова выбраны неудачно. В этом, новом, издании мы исправили огрехи (нет, перечислять их я не стану!).
За двенадцать лет писательской деятельности я многое узнала и надеюсь совершенствоваться и дальше. Наука тоже движется вперед. Когда-то британские археологи называли найденные кусочки свинца «слитками». Это относилось как к определенно выплавленным чушкам, так и к обломкам, происхождение которых не всегда понятно. Теперь (возможно, это получилось из-за интереса к данной книге) ведутся дискуссии о том, как же на самом деле получились эти кусочки — расплавленный металл остывал слишком быстро и не успевал заполнять все желобки? На настоящих выплавленных чушках должны были остаться метки в том месте, где их отсекали. По размышлении кажется маловероятным, что серебряные и свинцовые слитки, которые мы видим в музеях, отливались в отдельных формах, поэтому, возможно, Фалкон ошибается, когда описывает процесс получения слитков Петронию. Впрочем, мой герой не безупречен и не без греха, но мне самой эта сцена всегда нравилась. Она прекрасно демонстрирует взаимоотношения персонажей. Я заговорила о теме слитков не случайно: она показывает, с какими проблемами автор сталкивается даже после публикации романа, пытаясь учесть все последние находки и изыскания. Подумав, я решила не менять сцену разговора героев, более того я убеждена, что название книги тоже нельзя менять хотя бы потому, что «Серебряные формы» ассоциируется… с формочками для бланманже!
Я признаю ошибки и, если могу, исправляю их позже. Отдавая книгу в печать, я становлюсь мишенью «помощников», людей, которые считают своим долгом указать на мои ошибки. Когда-то я на это обижалась, но теперь просто думаю, что писателю, рассказывающему о преступлениях, полезно понаблюдать за скрытыми мотивами в общем-то приятных людей.
Мне кажется, что художественная литература, не предназначенная для того, чтобы ее воспринимали слишком серьезно, в конечном счете имеет ценность только как занимательное повествование. Верят ли читатели в мир Фалкона и его действия? Некоторым трудно совершить скачок воображения, но в целом — да, верят. Ни один автор не в состоянии удовлетворить вкусам всех читателей и всем угодить. Я стараюсь думать не о скептиках и педантах, выискивающих недостатки и скрупулезно ко мне придирающихся, а думать о вере и увлеченности тех, кого интересуют мои книги.
К счастью, последних больше. С момента появления «Серебряных слитков» я начала получать немало восхищенных откликов читателей, многие из которых мне искренне благодарны. Мне приносит большую радость то, что многим, похоже, кажется, будто они пишут другу, и часто начинают письмо словами: «Я никогда раньше не писал автору…» После первой книги серии пришло письмо от моего официального поклонника «номер один». Его зовут Найджел Алефаундер, он преданно поддерживает меня, хотя и смущается при упоминании своей жизненно важной роли. Найджела забавляют, интригуют и очаровывают римляне, тем не менее, он всегда очень трезво подходит к тому, для чего этот вид литературы предназначен на самом деле.
Я должна сказать, что читатели серии книг о Фалконе — удивительно приятные люди, и писать для них — одно удовольствие. Это вдохновляет, и, хотя я не могу подчиниться просьбам «писать быстрее», могу пообещать не останавливаться, по крайней мере, какое-то время. Я надеюсь, что некоторые из вас, читая эту книгу, впервые познакомятся с Фалконом и Еленой и начнут с этого романа чтение серии, которая будет продолжаться. Добро пожаловать! А старых друзей я приветствую снова и, как всегда, спасибо за ваше доверие и преданность.
Линдсей Дэвис
Лондон, март 2000 года
ЧАСТЬ I
Глава 1
Рим, лето — осень 70 года н. э.
Когда я увидел девушку, бегущую вверх по ступенькам, то подумал, что на ней слишком много одежды.
Был конец лета. Рим напоминал скворчащий на сковороде блин. Люди расшнуровывали обувь, но не могли ее снять: даже слону не удалось бы пройти по улице босиком. Обнаженные до пояса горожане плюхались на стулья в затененных дверных проемах, широко разводя голые колени, а на дальних улочках в районе Авентина, где я жил, так делали и женщины, только женщины.
Я стоял на Форуме. Она бежала. Девушка надела на себя слишком много одежды и опасно раскраснелась, но ее еще не хватил солнечный удар, и она не задохнулась. Девушка покрылась липким потом и блестела, напоминая тарелку с залитым глазурью печеньем. Когда она взлетела по ступеням храма Сатурна и устремилась прямо на меня, я не сделал попытки отодвинуться в сторону. Она пролетела мимо, едва меня не задев. Некоторые мужчины рождаются счастливыми, других называют Дидий Фалкон.
Когда незнакомка приблизилась, я снова подумал, что ей было бы лучше не надевать столько туник, только поймите меня правильно. Я люблю, когда на женщинах что-то надето — тогда я могу надеяться на шанс это что-то снять. Если же на них ничего нет, я впадаю в уныние, потому что они либо только что разделись для кого-то еще, либо, если учитывать мою работу, уже мертвы. Эта была явно жива, причем полна жизни и энергии. Возможно, в богатом особняке, облицованном мрамором, с фонтанами, садами и затененными двориками, отдыхающей молодой девушке было бы и не жарко даже в тяжелых дорогих одеждах, гагатовых и янтарных браслетах, обвивающих руку от запястья до локтя. Но если она оттуда поспешно выбежит, то сразу же об этом пожалеет, просто растает от жары, а эти изысканные одежды прилипнут ко всем частям ее стройного тела, а волосы, спадающие дразнящими локонами, приклеятся к шее. Ступни будут скользить по влажным внутренним частям сандалий, струи пота польются по теплой шее в манящие ложбинки подо всей этой изысканной одеждой…
— Простите меня… — выдохнула девушка.
— Простите меня!
Она сделала вокруг меня вираж, я вежливо отступил в сторону. Она увернулась — я увернулся. Я пришел на Форум на встречу с банкиром, отчего был угрюм и мрачен. Я встретил это запыхавшееся создание с интересом человека, которому нужно, чтобы его избавили от проблем.
Девушка оказалась маленькой и худенькой. Я предпочитаю высоких, но был готов пойти на компромисс. Она была опасно молодой. В то время я увлекался более зрелыми женщинами, но ведь эта тоже вырастет, и я определенно могу подождать. Пока мы отплясывали на ступеньках, девушка в панике обернулась назад. Я восхитился красотой ее плеча, прищурился и сам взглянул в ту же сторону и остолбенел.
Их было двое. Две тупые уродливые горы плоти, два типа, место которым в тюрьме, два широкоплечих высоченных головореза проталкивались к ней сквозь толпу и уже находились всего в десяти шагах. Малышка явно была в ужасе.
— Уйди с дороги! — умоляюще сказала она.
Я задумался, что делать.
— Какие у тебя плохие манеры! — произнес я задумчиво-укоризненно. Головорезы тем временем оказались уже в пяти шагах.
— Уйдите с дороги, господин! — закричала девушка. Она была безупречна.
Жизнь на Форуме шла, как обычно. Слева от нас находился архив и возвышался Капитолий, справа — суды, а дальше, вниз по Священной дороге, — храм Кастора. Напротив, за белой мраморной ростральной трибуной находился Сенат. Все портики были заполнены мясниками и ростовщиками, все открытые места — запружены потными толпами, в основном мужчин. На площади раздавались ругательства рабов, которые пересекали ее то в одну, то в другую сторону, напоминая плохо организованный военный парад. В воздухе сильно пахло чесноком и помадой для волос.
Девушка отскочила сторону, я устремился туда же.
— Вам подсказать, куда идти, юная госпожа? — желая помочь, спросил я.
Она была в отчаянии и не могла притворяться.
— Мне нужна местная магистратура.
Три шага. Варианты выбора быстро заканчивались. У нее изменилось выражение лица.
— О, помогите мне!
— С удовольствием.
Я взял ситуацию в свои руки. Как только первый головорез сделал выпад, я быстро одной рукой оттолкнул девушку в сторону. Вблизи эти типы выглядели еще большими гигантами, а я на Форуме не мог рассчитывать на поддержку. Я опустил подошву сапога на грудь первого головореза, затем резко выпрямил колено и услышал хруст собственного сустава. Бык пошатнулся, завалился на своего приятеля, и они полетели спиной вперед, словно допустившие ошибку акробаты. Я стал судорожно оглядываться по сторонам, чтобы каким-то образом отвлечь внимание.
Ступени, как обычно, были заполнены прилавками спекулянтов, подпольно продающих свой товар. Я подумал, не сбросить ли мне на ступени несколько дынь, но разбить фрукты — значило снизить количество жизненных средств у того, кто их выращивает. Я сам страдал от скудости этого количества, поэтому решил остановиться на изящной медной посуде. Я задел прилавок плечом, и весь товар полетел наземь. Высокий крик продавца утонул под грохотом падающих больших плоских бутылей, кувшинов для умывания и чаш, которые полетели вниз по ступеням храма. За ними в отчаянии несся владелец и несколько добродетельных прохожих, которые явно надеялись отправиться домой с новой миленькой чашей для фруктов под мышкой.
Я схватил девушку и побежал вверх по ступеням храма. Не останавливаясь для восхищения величественной красотой Ионического портика, я протолкнул ее среди шести колонн, а затем внутрь здания. Она пискнула, я не снижал скорости. Внутри оказалось темно и достаточно прохладно, и мы поежились. Я вспотел. Это было очень старое здание, и запах оказался соответствующим. Наши быстрые шаги резко отдавались от древнего каменного пола.
— А мне позволено сюда заходить? — прошептала она.
— Постарайся выглядеть набожной. Другого пути все равно нет.
— Но мы не сможем выбраться!
Если вы что-то знаете о храмах, то поймете, что в них имеется единственный, впечатляющий вход в передней части. Если вы что-нибудь знаете о священниках, то обращали внимание на неприметную маленькую дверцу где-то в задней части, которую они обычно держат для себя. Служители храма Сатурна нас не разочаровали.
Я вывел девушку со стороны ипподрома, и мы направились на юг. Бедняжка выбралась с арены прямо в яму со львом. Я повел ее по темным переулкам, заставляя передвигаться ускоренным шагом, почти бегом, к знакомым местам.
— Где мы?
— Авентинский сектор, Тринадцатый квартал. К югу от Большого цирка, направляемся к Остийской дороге.
Это так же успокаивало, как улыбка акулы маленькую рыбешку. Мою спутницу определенно предупреждали о подобных местах. А если любившие ее старые няньки знали свое дело, то ее предупреждали и о типах вроде меня.
После того как мы перешли улицу Аврелия, я замедлил шаг во многом потому, что оказался в безопасной родной местности, но также и потому, что девушка от усталости еле стояла на ногах.
— Куда мы идем?
— Ко мне в контору.
Судя по виду, она испытала облегчение. Но ненадолго — моя контора, одновременно служившая и местом жительства, располагалась на шестом этаже неприятно сырого здания, в котором стены держались только благодаря скрепляющей их грязи и мертвым клопам. До того как кто-то из моих соседей смог оценить ее одежду, я повернул девушку с грунтовой дороги, для которой название дороги было слишком громким, а затем завел ее в прачечную Лении, предназначенную для низших классов.
Услышав голос Смаракта, моего домовладельца, мы резво выскочили назад, на улицу.
Глава 2
К счастью, он уходил. Я завел девушку в портик плетенщика корзин и наклонился к ней, пытаясь справиться со шнурками на левом сапоге.
— Кто это? — прошептала она.
— Кусок местных отбросов. — Я избавил ее от речи о владельцах недвижимости, которые являются истинными паразитами и обирают бедных, но смысл она уловила.
— Он — ваш домовладелец!
Умница.
— Он ушел? — спросил я.
Она кивнула.
— Пять или шесть тощих гладиаторов вместе с ним? — уточнил я, не желая рисковать.
— С подбитыми глазами и в грязных бинтах.
— Тогда пошли!
Мы пробрались сквозь мокрую одежду, которую Лении разрешали сушить на улице. Приходилось постоянно отворачиваться, чтобы мокрые тряпки не били нас по лицу. Потом мы вошли в помещение.
Прачечная Лении. В лицо ударил пар, от которого мы чуть не рухнули на пол. Мальчишки, работавшие в прачечной, стояли в лоханях с горячей водой и топтали белье. Вода доходила им до маленьких потрескавшихся коленок. Было очень шумно, слышался плеск белья, топот ног, глухие удары, звон котлов, ударяющихся друг о друга, — и все это в небольшом замкнутом пространстве, где звуки еще и повторялись эхом. Прачечная занимала весь первый этаж, а также задний двор.
Нас встретили насмешки неряшливо одетой, обутой в стоптанные сандалии владелицы. Ления, вероятно, была младше меня, но выглядела на сорок. У нее было усталое, изможденное лицо, а через край корзины, которую она несла, свешивался отвислый живот. Из-под выгоревшей ленты, охватывающей голову, выбивались пряди вьющихся волос. При виде моей красавицы Ления расхохоталась грудным смехом.
— Фалкон! А твоя мать позволяет тебе играть с маленькими девочками?
— Красавица, да? — я говорил вкрадчиво, при этом мое лицо приняло слащаво-учтивое выражение. — Я заключил неплохую сделку на Форуме.
— Ты не очень-то увлекайся, — насмешливо заметила Ления. — Смаракт велел намекнуть: или платишь, или его мальчики с трезубцами займутся кое-какими нежными частями твоего тела.
— Если он желает вывернуть наизнанку мой кошель, то ему следует представить счет в письменном виде. Скажи ему…
— Скажи ему сам.
Ления проявляла ко мне благосклонность, я, возможно, ей даже нравился, но она никогда не влезала в мои дела с домовладельцем. Смаракт демонстрировал Ленин определенные знаки внимания, но в настоящее время она сопротивлялась, поскольку любила независимость. Однако, будучи предприимчивой деловой женщиной, она никогда не отметала все возможные варианты. Смаракт был мерзким и подлым. Я считал, что Ления сошла с ума, и высказал все, что думаю по этому поводу. В ответ Ления заявила мне, чтобы не лез не в свое дело.
Ее беспокойный взгляд снова переместился на мою спутницу.
— Новая клиентка, — похвалился я.
— Правда? Она платит тебе за опыт или ты платишь ей за удовольствие?
Мы обернулись, чтобы осмотреть девушку.
На ней была тонкая белая нижняя туника, скрепленная на плечах голубыми зажимами из эмали. Поверх она надела длинную тунику без рукавов, перехваченную поясом из сплетенных золотых нитей. Вышивка украшала грудь и подол, а также шла широкими полосами по всему переду. Судя по прищуренным водянистым глазам Лении, я мог сказать, что мы наслаждаемся видом очень качественной одежды. Каждое аккуратное маленькое ушко моей богини украшала петелька с крошечными стеклянными бусинками. На ее шее висела пара цепочек, на левой руке красовались три браслета, на правой — четыре. Пальцы унизывало множество колец в форме узелков, змей и птичек с длинными перекрещивающимися клювами. Мы могли бы продать все эти девичьи украшения и получить больше, чем я заработал за весь прошлый год. А сколько владелец борделя мог бы отстегнуть нам за симпатичную девчонку, лучше было бы и не думать.
Она была блондинкой. Ну, она была блондинкой в этом месяце. А поскольку она вряд ли приехала из Македонии или Германии, то, вероятно, использовалась краска, и использовалась умело. Сам я никогда бы не догадался, но позднее меня просветила Ления.
Лента перехватывала мягкие волосы у основания шеи, откуда они ниспадали тремя тяжелыми локонами. У меня возникло искушение развязать эту ленту, причем руки зудели, словно после укуса осы. Конечно, она использовала косметику. Все мои сестры раскрашивали себе лица и сияли, будто недавно позолоченные статуи, поэтому я был привычен к подобному зрелищу. Мои сестры — это поразительные, но довольно грубые произведения искусства. Здесь же все было сделано более тонко, и эффект достигался незаметно, только после пробежки на жаре один глаз явно смазался. У девушки оказались карие широко расставленные глаза, милые, не коварные и не хитрые.
Ления устала глядеть на нее задолго до меня.
— Воруешь уже из колыбели! — без обиняков сказала она мне. — Пописай в ведро перед тем, как вести ее наверх.
Ления не просила меня сдать анализ мочи для уточнения болезни — кражи детей из колыбели. Это была просьба гостеприимной соседки с деловым подтекстом.
Мне придется кое-что объяснить насчет ведра и чана для отбеливания. Прошло немало времени, и я объяснял то же самое одной знакомой. Мы обсуждали, что прачки используют для отбеливания ткани.
— Разведенный в воде древесный пепел? — неуверенно предположила моя знакомая.
Они на самом деле используют пепел. Они также применяют соду, сукновальную или валяльную глину и мягкую белую трубочную глину для обработки великолепных нарядов кандидатов на выборах. Но тоги, которые издавна носят в нашей империи, очень эффективно отбеливаются при помощи мочи, которую собирают в наших общественных уборных. Император Веспасиан, всегда быстро соображающий, где еще выжать деньги, и все время придумывающий новые способы их выжимания, быстро наложил налог на эту торговлю продуктами человеческой жизнедеятельности. Ления платила налог, хотя из принципа постоянно пополняла запасы бесплатно всякий раз, когда ей это удавалось.
— Как я предполагаю, в сезон овощей, когда все едят свеклу, половина тог на Форуме окрашивается розовым? — заметила женщина, которой я это рассказывал. — Они их прополаскивают?
Я пожал плечами, давая преднамеренно уклончивый ответ. Я не стал бы упоминать эти не совсем приятные детали, но в конце концов чан Лении, использовавшийся для отбеливания, оказался крайне важен для нашего рассказа.
Поскольку я жил на шестом этаже в коморке, оснащенной не лучше, чем какие-либо другие трущобы в Риме, ведро Лении давно стало моим добрым другом.
Ления повернулась к моей гостье.
— Девушкам — за лестницу, дорогая, — сказала она добрым голосом.
— Не смущай мою утонченную клиентку, Ления! — я покраснел вместо нее.
— На самом деле мне пришлось поспешно уйти из дома…
Утонченная, но в отчаянии. Клиентка проскользнула мимо шестов, на которых были вывешены сухие вещи из ткани с начесом. Шесты продевались в рукава и закреплялись на специальных стержнях. Над ворсом будут работать позднее. Дожидаясь возвращения девушки, я заполнил ведро обычной нормой и поговорил с Ленией о погоде. Обычная пустая болтовня.
Через пять минут я больше не мог говорить о погоде.
— Исчезни, Фалкон! — поприветствовала меня девушка, занимающаяся начесом, когда я выглянул из-за развешанной сухой одежды.
Моей клиентки не было. Если бы она была менее красивой, я мог бы смириться с пропажей. Но девушка отличалась исключительной привлекательностью, и я не видел оснований расставаться с такой невинностью в пользу кого-то еще. Ругаясь себе под нос, я пронесся мимо гигантских прессов и выскочил во двор прачечной.
Там стояла печь, на которой грели колодезную воду для стирки. Над некоторыми жаровнями с горящей серой была развешана одежда, которой требовалось дополнительное отбеливание. Какой-то таинственный химический процесс и дым обеспечивали это отбеливание. Несколько молодых людей засмеялись при виде меня, что привело меня в ярость, пахло там отвратительно. Девушки не было. Я перескочил через ручную тележку и быстро понесся по переулку.
Она проскочила мимо емкостей с ламповой сажей, использовавшейся красильщиками, смело обогнула навозную кучу и уже дошла до середины клеток с птицей, в которых перед завтрашним рыночным днем отдыхали гуси с больными ногами и понурый светло-вишневый фламинго. При моем приближении девушка резко остановилась. Путь ей загородил веревочник и уже расстегивал ремень, обхватывающий его дюжее тело (весом восемнадцать стоунов), чтобы было легче ее насиловать. Насилие в наших местах осуществлялось с небрежной грубостью и жестокостью, которые считались оценкой женских форм. Я вежливо поблагодарил веревочника за то, что присмотрел за моей клиенткой. Затем, не дожидаясь того, как кто-то из них смог бы начать со мной спор, я вернул ее назад.
Это была клиентка, контракт с которой придется заключать силой, привязывая ее к моему запястью длинной веревкой.
Глава 3
После гула Форума и суматохи римских площадей моя квартира казалась благословенно тихой, хотя негромкие звуки доносились с улицы внизу. Время от времени сквозь красную черепичную крышу можно было услышать пение птиц. Я жил на самом верхнем этаже. Мы добрались до моей каморки, как и все посетители, сильно запыхавшись. Девушка остановилась, чтобы прочитать надпись на керамической табличке. В табличке вообще-то не было необходимости, потому что никто не пойдет на шестой этаж, не зная, кто там живет. Но я пожалел странствующих торговцев, которые все-таки поднимались, дабы убедить меня в необходимости рекламы. Они считали, что она поможет ремеслу, впрочем, ничто никогда не помогает моему ремеслу, но не в этом дело.
— М. Дидий Фалкон. «М» стоит вместо Марка. Мне называть тебя Марком?
— Нет, — ответил я.
Мы вошли.
— Больше ступеней, ниже арендная плата, — объяснил я с унылым видом. — Я жил на крыше до тех пор, пока голуби не стали жаловаться, что я занимаю слишком много места на черепице…
Я обитал на полпути к небу. Девушка была очарована. Она явно привыкла к просторным хорошо обставленным комнатам не выше первого этажа, с собственными садами и выходом к акведукам, поэтому, вероятно, не замечала недостатков моего орлиного гнезда. Я опасался, что фундамент рухнет и шесть жилых этажей обвалятся, подняв столбы пыли и штукатурки, или однажды я не услышу сигнал пожарной тревоги и зажарюсь в своей коморке.
Девушка направилась на балкон. Я позволил ей побыть там одной, потом присоединился, по-настоящему гордый открывающимся видом. По крайней мере, вид был сказочным. Наш дом стоял достаточно высоко на Авентине, и можно было видеть соседей вплоть до моста Пробия. Можно было шпионить на много миль, рассмотреть, что происходит за рекой, в квартале за Тибром, вплоть до Яникула и западного побережья. Лучше всего было по ночам. Все звуки обострялись, после того как грузовые повозки с товарами прекращали грохотать. Слышался плеск воды о берега Тибра и звук копий, втыкаемых в землю императорской стражей на Палатине. Девушка глубоко вдохнула теплый воздух, насыщенный городскими запахами готовящейся еды, жаровен и паникадил, а также ароматом пиний из публичных садов на Пинции.
— О, как бы мне хотелось жить в каком-то месте, подобному этому… — Вероятно, она заметила выражение моего лица. — Я была обречена как ребенок, с которым все носятся! Ты думаешь, будто я не вижу, что у тебя нет воды, тепла зимой, нет печки и тебе приходится покупать горячую пищу…
Она была права. Я именно так и подумал.
— Кто ты? — резко спросила она более тихим голосом.
— Ты же прочитала: «Дидий Фалкон», — наблюдая за ней, ответил я. — Я — частный информатор.
Девушка на мгновение задумалась, потом выпалила:
— Ты работаешь на императора!
— Веспасиан ненавидит информаторов. Я работаю на печальных мужчин средних лет, которые считают, что их хитрые жены спят с возницами колесниц. Есть еще более грустные, которые знают, что их жены спят с их племянниками. Иногда я работаю на женщин.
— А что ты делаешь для женщин? Или неприлично спрашивать?
Я рассмеялся.
— То, за что они платят! Что угодно!
Я не стал ничего уточнять.
Я вернулся в комнату и быстро убрал кое-какие вещи, которые не хотел бы ей демонстрировать, затем принялся за приготовление ужина. Через некоторое время она тоже вернулась с балкона и осмотрела жалкую дыру, которую сдавал мне Смаракт. Это было оскорбление за цену, которую он требовал, впрочем, платил я редко.
В первой комнате могла развернуться только собака, причем тощая и с поджатым хвостом. У меня был шатающийся стол, косая скамья, полка с посудой, очаг из сложенных рядами кирпичей, на котором я готовил, рашпер, пустые кувшины для вина и полная мусорная корзина. Из первой комнаты был выход на балкон, куда можно было выбраться, устав наступать на тараканов. Второй дверной проем, завешенный шторой в яркую полоску, вел в спальню. Вероятно, девушка почувствовала, что скрывается за занавеской, и не стала спрашивать.
— Если ты привыкла к пирам, которые растягиваются на всю ночь и состоят из семи блюд — от яиц в рыбном соусе до замороженного шербета с фруктами и орехами, выкопанного из ледника, предупреждаю: по вторникам мой повар навещает бабушку.
У меня не было повара, вообще не было рабов. Моя клиентка опечалилась. — Пожалуйста, не беспокойся. Я смогу поесть, когда ты отведешь меня домой…
— Пока ты никуда не уходишь, и я не знаю, когда и куда тебя верну. А теперь ешь!
Мы ели свежие сардины. Мне хотелось бы предложить что-то более изысканное, но сардины оставила женщина, которая взяла на себя обеспечение моего обеда. Я приготовил холодный сладкий соус, чтобы оживить рыбу, — мед, немного одних специй, щепотку других. В общем, как обычно. Девушка наблюдала за мной так, словно никогда в жизни не видела, как кто-то толчет любисток и розмарин в ступке. Возможно, она на самом деле никогда не видела.
Я закончил трапезу первым, затем поставил локти на край стола и склонился вперед, наблюдая за девушкой с честным и вызывающим доверие лицом.
— А теперь расскажи все дяде Дидию. Как тебя зовут?
— Елена.
Я так старался выглядеть честным, что не заметил внезапно появившуюся у нее на лице краску. Это должно было подсказать мне, что жемчуг в раковине поддельный.
— Ты знакома с этими варварами, Елена?
— Нет.
— И где они тебя прихватили?
— У нас дома.
Я тихо присвистнул. Это меня удивило.
Вспомнив о них, девушка явно испытала негодование, а от этого стала более разговорчивой. Они схватили ее среди бела дня.
— Эти люди смело позвонили в дверной колокол, проскочили мимо стоявшего у двери слуги, пролетели по дому и вытащили меня на улицу. Там они засадили меня в паланкин и побежали по улице! Когда мы добрались до Форума, им пришлось снизить скорость из-за толп людей, поэтому я выпрыгнула и бросилась прочь.
Они достаточно напугали ее, чтобы она молчала, но явно недостаточно, чтобы сломать.
— Ты представляешь, куда они тебя тащили?
Она не знала.
— А теперь не волнуйся! — успокоил я девушку. — Скажи мне, сколько тебе лет?
Ей оказалось шестнадцать. О, Юпитер!
— Замужем?
— Я выгляжу как замужняя женщина?
Она выглядела, как та, которая вскоре должна ею стать!
— У папы есть какие-то планы? Может, он уже приметил какого-нибудь хорошо воспитанного офицера, вернувшегося из Сирии или Испании?
Ее, похоже, заинтересовала эта мысль, но она покачала головой. Я придумал замечательный способ удержать эту красотку и постарался выглядеть еще более честным и надежным.
— Кто-то из папиных друзей рассматривал тебя слишком откровенно? Мама представляла тебя достойным сыновьям своих подруг детства?
— У меня нет матери, — тихо перебила она.
Последовала пауза, во время которой я размышлял над ее странной формулировкой. Большинство людей сказали бы: «Моя мать умерла». Я решил, что ее благородная мамочка пребывает в добром здравии, только ее, вероятно, застали в постели с рабом, после чего последовал позорный развод.
— Прости меня — профессиональный вопрос. Есть у тебя какой-то почитатель, о котором не знает семья?
Внезапно она расхохоталась.
— О, прекрати говорить глупости! Нет никого подобного!
— Ты очень красивая девушка, — настаивал я, потом быстро добавил, — конечно, со мной тебе нечего бояться.
— Я вижу! — сказала она.
На этот раз огромные карие глаза внезапно блеснули. Я с удивлением понял, что меня поддразнивают.
Кое-что было блефом. Она сильно испугалась, а теперь старалась показать себя смелой, и чем смелее она становилась, тем привлекательнее выглядела. Красивые глаза смотрели в мои, в них плясали хитрые огоньки. А у меня возникли серьезные проблемы…
Очень вовремя перед дверью снаружи послышались шаги, а потом постучали уверенно и нагло, как могут стучать только представители закона.
Глава 4
Представитель закона восстанавливал дыхание после подъема по лестнице.
— Заходите, — крикнул я. — Не заперто.
Он зашел и рухнул с другой стороны скамьи.
— Присаживайся, — предложил я уже после этого.
— Фалкон! Негодник! Это шаг вперед.
По его лицу медленно расплылась улыбка. Петроний Лонг, начальник стражи в Авентине. Крупный, спокойный мужчина сонного вида, которому доверяют люди. Возможно, потому что он так мало говорит.
Мы с Петронием знакомы очень давно. Мы в один и тот же день пошли в армию и познакомились в очереди желающих дать клятву императору. Потом мы выяснили, что выросли всего в пяти улицах друг от друга. Семь лет делили одну палатку. А когда вернулись домой, у нас оказался еще один общий пункт в биографии: оба мы считались ветеранами Второго легиона Августа в Британии. И не только это. Мы также были ветеранами легиона, служившими в период восстания Боудикки против Рима. Поэтому после ужасного выступления Второго легиона мы оба ушли из армии на восемнадцать лет раньше положенного срока и нас связывала общая тема, которую мы никогда не хотели обсуждать.
— Верни глаза на место, — сказал я ему. — Нечего тут пялиться. Ее зовут Елена.
— Приветствую, Елена. Какое красивое имя! Фалкон, где ты ее нашел?
— Она участвовала в забеге вокруг храма Сатурна.
Я выбрал именно этот простой, четный ответ, поскольку нельзя было полностью исключать, что Петроний не в курсе случившегося. Кроме того, я хотел, чтобы девушка знала, что имеет дело с мужчиной, который говорит правду.
Я представил начальника стражи моей ослепительной клиентке.
— Петроний Лонг, возглавляет стражу в нашем квартале. Самый лучший стражник.
— Добрый вечер, господин, — ответила она.
Я горько рассмеялся.
— Нужно начать работать в местном управлении, и тогда женщины станут называть тебя господином! Дорогая, нет необходимости все преувеличивать.
— Не обращайте внимания для этого хитреца. Он вечно все запутывает и усложняет, — с легким укором сказал Петроний, который держался свободно и заинтересованно ей улыбался. Этот интерес в его глазах мне не очень понравился.
Елена улыбнулась Лонгу в ответ.
— Мы, мужчины, хотим посплетничать над вином, — вставил я, не вдаваясь в подробности. — Иди в спальню и подожди меня там.
Она бросила на меня удивленный взгляд, но послушалась. Вот преимущество либерального образования. Эта девушка знала, что живет в мире мужчин. Кроме того, она обладала хорошими манерами, и находилась в моем доме.
— Прелестна! — одобрил Петроний тихим голосом.
У него есть жена, которая почему-то его обожает. Он никогда о ней не рассказывает, но, вероятно, заботится. Петроний как раз относится к типу мужчин, которые заботятся о жене. У него три дочери и, как хороший римский отец, он становится очень сентиментальным при упоминании его девочек. Относится он к ним очень трепетно, и я жду приближения дня, когда Туллианская тюрьма будет забита испуганными молодыми парнями — щенками, посмевшими бросить похотливый взгляд на дочерей Петрония. Я достал два кубка для вина, они выглядели чистыми, но я протер предназначенный для Петрония подолом своей туники перед тем, как поставить на стол. В дыре под половицей, служившей винным погребом, у меня хранилась кое-какая испанская отрава — подарок благодарного клиента. Вино было темно-красным, а вкус… Создавалось впечатление, что его похитили из какой-то гробницы этрусков. У меня также нашлась старая амфора с приличным белым сетийским вином. Поскольку Петроний появился в такой неудачный момент, я колебался, что подавать: просто поставить на стол этрусское вино, раз надо что-то ставить, или все-таки остановиться на сетийском. В конце концов я остановился на сетийском, поскольку мы старые друзья и в любом случае я сам был не прочь немного выпить.
Как только Петроний попробовал его, то понял, что ему дают взятку, но ничего не сказал. Мы опустошили несколько кубков. Наступил момент, когда разговор стал неизбежен.
— Послушай, — начал он. — Поступил сигнал о том, что сегодня утром из дома одного сенатора выкрали девчонку в юбке с золотым подолом. Не спрашивай меня, почему…
— Ты хочешь, чтобы я держал глаза и уши открытыми? — предположил я веселым тоном, хотя видел, что нисколько его не обманул. — Она наследница, да?
— Заткнись, Фалкон. Позднее ее видели вместе с каким-то отвратительным типом, описание которого чудесным образом тебе подходит. Тип куда-то ее тащил. Ее зовут Сосия Камиллина, она совершенно не для тебя, и я хочу отправить ее назад, туда, откуда она пришла. И отправить до того, как какие-то помощники претора начнут ползать по всей подвластной мне территории и делать грубые замечания насчет того, как я тут управляюсь… Это она там? — он кивнул на дверь в спальню.
Я кротко кивнул.
— Наверное, она.
Мне нравился Петроний. Он хорошо выполнял свою работу. Мы оба знали, что он нашел своего потерянного котенка.
Я объяснил, как она у меня оказалась, и особо подчеркнул свою доблестную роль спасителя представительницы благородного сословия, попавшей в трудную ситуацию. При этом я сделал гораздо меньший упор (в виду более раннего замечания Петрония) на разгроме рыночных прилавков… Казалось, что лучше не ставить его перед дилеммами, решить которые ему будет трудно, и решение поставит его в неловкое положение.
— Мне придется забрать ее с собой, — заявил Петроний. Он много выпил и опьянел.
— Я сам ее отведу, — обещал я. — Сделай мне одолжение. Если ее отведешь ты, тебе скажут: «Спасибо, офицер. Вы выполнили свой долг». Если же ее приведу я, то могу получить небольшое вознаграждение. Мы его поделим.
Подмазанный хорошим вином, мой приятель Петроний становится чутким. Немногие люди так внимательно относятся к прибылям и убыткам М. Дидия Фалкона.
— О-о… — он уронил кубок и с унылым видом посмотрел на него. — Это меня устраивает. Дай мне слово.
Я дал ему слово и остатки сетийского, после чего он ушел счастливым. На самом деле я не собирался ее возвращать. Ну… пока нет.
Глава 5
Я влетел в спальню, опасно раздраженный. Занавеска с шумом проехалась по палке, с которой свисала. Маленькая потеряшка виновато подпрыгнула, уронив мои личные записные книжки на пол.
— Отдай мне их! — заорал я.
Теперь я на самом деле пришел в ярость.
— Ты — поэт! — воскликнула она, явно пытаясь выиграть время. — А «Аглая — белая голубка» посвящено женщине? Наверное, они все посвящены дамам, но довольно грубы… Прости. Мне стало интересно.
Аглая была моей знакомой девушкой, но совсем не белой, и нисколько не похожей на голубку. А если уж говорить до конца, то ее вообще звали не Аглая.
Гостья продолжала смотреть на меня горящими глазами, но выглядела весьма сконфуженной, эффект оказался совсем не таким, на какой она рассчитывала, а гораздо хуже. Самые красивые женщины блекнут после того, как ловишь их на лжи.
— Сейчас ты услышишь кое-что значительно более грубое! — рявкнул я. — Сосия Камиллина? Так почему ты представилась другим именем?
— Я испугалась! — парировала она, — не хотела называть свое имя. Я не знала, что ты хочешь…
Я не стал это никак комментировать, я сам не знал.
— Кто такая Елена?
— Моя двоюродная сестра. Она отправилась в Британию. Она развелась…
— Экстравагантность или просто прелюбодеяние?
— Она сказала, что все слишком сложно и объяснить невозможно.
— А-а! — с горечью воскликнул я. Я никогда не был женат, но мог считаться экспертом по разводам. — Прелюбодеяние. Я слышал о женщинах, которых ссылают на острова за аморальное поведение, но ссылка в Британию кажется уж слишком унылой и мрачной!
На лице Сосии Камиллины появилось любопытство.
— Откуда ты знаешь?
— Я там бывал.
Из-за восстания я говорил скупо и отрывисто. В то время ей, вероятно, было лет шесть. Она не помнила большое восстание британцев, а я сейчас не собирался устраивать урок истории.
— Почему твой друг назвал тебя хитрецом, который вечно все запутывает и осложняет? — внезапно спросила девушка.
— Я — республиканец. Петроний Лонг считает это опасным.
— Почему ты республиканец?
— Потому что любой свободный человек должен иметь голос в правительстве города, в котором вынужден жить. Потому что Сенат не должен отдавать контроль над империей одному человеку пожизненно. Он ведь может сойти с ума, стать коррумпированным или аморальным — и вероятно станет. Потому что я ненавижу то, что Рим вырождается в сумасшедший дом, контролируемый несколькими аристократами. А теми, в свою очередь, манипулируют их циничные бывшие рабы, в то время как многие граждане не могут нормально заработать себе на жизнь…
Невозможно сказать, что она из этого поняла и к каким выводам пришла, но следующий вопрос девушки оказался удивительно практичным.
— А частные информаторы прилично зарабатывают на жизнь?
— Используя каждую законную возможность, они получают столько, чтобы не помереть с голоду. В хорошие дни на столе может стоять пища, дающая нам силы для возмущения несправедливостью мира…
Теперь меня понесло. Я ведь выпил столько же вина, сколько и Петроний.
— Ты считаешь мир несправедливым?
— Я знаю это, госпожа!
Сосия очень серьезно посмотрела на меня — так, словно ей стало грустно от мысли, как жестоко мир со мной так обошелся. Я тоже посмотрел на девушку, сам я не особо радовался.
Я чувствовал себя усталым и отправился в гостиную, куда через пару минут за мной последовала девушка.
— Мне снова нужно в уборную.
Я почувствовал дикое беспокойство. Такое ощущает человек, который принес домой щенка. Щенок выглядит таким милым, но внезапно хозяин понимает, что на шестом этаже у него возникают проблемы. Не паниковать не стоило. Квартира у меня спартанская, но я слежу за гигиеной.
— Так, есть несколько вариантов на выбор, — поддразнил я ее. — Ты можешь спуститься вниз и попытаться убедить Лению снова открыть прачечную, хотя работа уже закончилась. Или можешь пробежаться по улице к большой общественной уборной. Но не забудь монетку. Вход платный, а возвращаться за деньгами на шестой этаж отнимает много времени…
— Как я предполагаю, ты и твои друзья-мужчины справляете нужду с балкона? — надменно спросила Сосия.
Я изобразил на лице крайнее удивление. Я и на самом деле был несколько смущен.
— Ты знаешь, что это противозаконно? — спросил я.
— Даже не представляла, что тебя будут беспокоить законы и нарушение общественного порядка! — ухмыльнулась Сосия.
Она начинала понимать суть моей работы, вернее, уже поняла, что я собой представляю.
Я поманил девушку пальцем — она последовала за мной в спальню, где я показал ей удобства, которыми пользовался сам.
— Спасибо, — поблагодарила она.
— Не стоит, — ответил я.
Сам я опорожнился с балкона просто, чтобы доказать свою независимость.
На этот раз, когда она снова вошла в гостиную, я размышлял. Похоже, в случае с Сосией мне было труднее обычного разобраться с подоплекой похищения. Я не мог решить, упустил ли я смысл, или на самом деле знал все, что можно узнать об этом деле. Я задумался, что представляет собой ее сенатор. Он политически активен? Сосию могли схватить, чтобы повлиять на его голосование. О боги, конечно нет! Она слишком красива. Наверняка в это дело вовлечено гораздо большее.
— Ты отведешь меня домой?
— Слишком поздно. Слишком рискованно. Я слишком пьян.
Я отвернулся, прошел в спальню и рухнул на кровать. Сосия стояла в дверном проеме, словно оставшаяся после трапезы рыбья кость.
— А где я буду спать?
Я был пьян почти так же, как Петроний. Я лежал на спине и прижимал к груди свои записные книжки и был способен только на слабые жесты и глупости.
— У моего сердца, маленькая богиня! — воскликнул я, затем широко развел руки. Правда, разводил очень осторожно, по одной за раз.
Она испугалась.
— Хорошо! — ответила она. Девчонка оказалась крепким орешком. Стойкая, решительная и отважная.
Я слабо улыбнулся ей, затем занял предыдущее положение. Я сам довольно сильно испугался.
Однако я был прав. Слишком рискованно выходить на улицу с кем-то таким ценным. Не после наступления темноты. Не в Риме. Не на эти улицы, погруженные в кромешную тьму и заполненные ворами и всякими мерзавцами. Она была в большей безопасности со мной.
На самом деле была в безопасности? Кто-то потом спросил меня об этом. Я ушел от ответа. До этого дня я на самом деле не знаю, была ли Сосия Камиллина в безопасности со мной в ту ночь или нет.
— Гости спят на кушетке для чтения, — сообщил я Сосии хриплым голосом. — Одеяла в деревянном ящике.
Я наблюдал за тем, как она устраивает сложный кокон. У нее получилось ужасно. Сооружение напоминало палатку, установленную новобранцами легиона. Нечто подобное бывает, когда восемь вялых сентиментальных парней в новых туниках, никогда не ходившие в поход, впервые встают лагерем. Сосия очень долго крутилась вокруг кушетки, взяла слишком много покрывал и слишком долго их раскладывала.
— Мне нужна подушка, — наконец пожаловалась она слабым голоском, но очень серьезно, словно ребенок, который может спать только, если соблюдается определенный ритуал.
Я был счастлив от вина и возбуждения. Меня не волновало, есть у меня подушка или нет. Я завел руку за голову, выдернул собственную подушку и бросил девушке — она ее поймала.
Сосия Камиллина осмотрела мою подушку, словно по ней бегали блохи. Еще один повод испытывать негодование к господам благородного происхождения. Возможно, блохи там и обитали, но все представители живой природы были плотно зашиты внутри веселенькой пурпурной наволочки, которую мне всучила мама. Мне не нравится, когда важничающие и задирающие нос девчонки с презрением смотрят на предметы моего быта, а тем более клевещут на них.
— Она идеально чиста! Пользуйся и благодари.
Сосия очень аккуратно положила подушку на край кровати. Я потушил свет. Частные информаторы, когда слишком пьяны, могут быть галантными, чтобы быть способными на что-то еще.
Спал я как младенец. Не представляю, спала ли моя гостья, вероятно, нет.
Глава 6
Сенатор Децим Камилл Вер жил в районе Капенских ворот. Этот район располагался через один от моего, поэтому я пошел пешком. По пути я встретил свою младшую сестру Майю и по крайней мере еще двоих маленьких безобразников, имена которых значатся в нашем генеалогическом древе.
Некоторые информаторы создают образ одиночек. Может, в этом-то я как раз и ошибся. Каждый раз, когда я украдкой следил за каким-то прелюбодеем в яркой тунике, я поднимал голову и видел кого-то из младших родственников. Они вытирали рукой нос и кричали через улицу, называя меня по имени. Я был в Риме хромым ослом. Наверное, я связан родственными узами с большинством людей между Тибром и Ардейскими воротами. У меня пять сестер, и еще есть одна несчастная девушка, на которой мой брат Фест так никогда и не нашел времени жениться, тринадцать племянников и четыре племянницы, и еще несколько намечаются, что уже заметно. В этот список я не включил родственников, которых юристы именую наследниками четвертой и пятой очереди: братьев моей матери, сестер моего отца, всех троюродных братьев и сестер детей от первого брата отчимов тетей бабушки. Мать у меня тоже есть, хотя я пытаюсь игнорировать это обстоятельство.
Я махнул безобразникам в ответ. Не стоит с ними сориться, среди наших ребят найдется парочка неплохих. В любом случае я использую этих изобретательных деток для слежки за прелюбодеями, когда сам вместо этого отправляюсь на бега.
Децим Камилл владел большим домом, который стоял на принадлежавшей ему земле среди тихих улиц, заполненных жилыми домами. Он купил право брать воду прямо из старого проходящего рядом Аппиева акведука. У него не было финансовой необходимости сдавать участок перед домом под прилавки или лавки, а верхний этаж — в наем жильцам, хотя он и делил участок желанной земли с владельцем точно такого же соседнего дома. Из этого я сделал вывод, что этого сенатора ни в коем случае нельзя считать баснословно богатым. Как и все мы, бедняга пытается поддерживать уровень жизни, положенный ему по рангу. Различие между ним и остальными нами заключалось в том, что для прохождения в Сенат Децим Камилл Вер должен был быть миллионером.
Поскольку я отправлялся в гости к миллиону сестерциев, то рискнул подставить шею под бритву цирюльника. Я облачился в поношенную белую тогу, дыры которой умело прикрыл, перебрасывая ее через плечо. Еще я надел короткую чистую тунику, свой лучший ремень с кельтской пряжкой и коричневые сапоги. Свободный гражданин, патриций, о статусе которого свидетельствует длина строя сопровождающих его рабов, правда, моем случае рабы отсутствовали.
На дверных замках сенатора красовались совершенно новые пластинки с гербами. Как только я дернул за веревку большого медного колокола, сквозь решетку на меня уставилось лицо запуганного жалкого привратника с большим синяком на скуле. Он тут же открыл дверь, здесь явно кого-то ждали. Вероятно, того же, кто вчера врезал привратнику и утащил девушку.
Мы пересекли зал, выложенный черными и белыми плитками, с брызгающим во все стороны фонтаном и выцветшими, когда-то ярко-красными стенами, похоже, их покрывали киноварью. Камилл оказался неуверенного вида мужчиной лет пятидесяти с небольшим, он сидел в библиотеке, обложившись горой бумаг. Тут же стоял бюст императора и парочка приличных бронзовых ламп. Выглядел Камилл нормально, но на самом деле таковым не являлся. Во-первых, он оказался вежливым…
— Доброе утро. Как я могу вам помочь?
— Меня зовут Дидий Фалкон. Вот моя верительная грамота, господин.
Я протянул ему один из браслетов Сосии. Он был сделан из британского гагата, который привозят с северного побережья. Браслет был выполнен в форме сжатых китовых зубов. Сосия сказала, что этот браслет прислала ее двоюродная сестра. Я знал стиль со времен армейской службы, однако в Риме подобные браслеты встречались редко.
Сенатор внимательно осмотрел браслет.
— Могу ли я спросить, где вы взяли эту вещь?
— С руки одной красавицы, которую спас вчера от двух головорезов.
— Она как-то пострадала?
— Нет, господин.
Его удачно посаженные глаза под густыми бровями смотрели прямо на меня. Волосы торчали ежиком, и хотя не были особо короткими, делали его похожим на веселого мальчишку. Я видел, как сенатор собирается с силами, чтобы спросить, чего я хочу. Я решил ему помочь.
— Сенатор, вы хотите, чтобы я ее вернул?
— Ваши условия?
— Вы представляете, кто ее схватил?
— Совершенно не представляю.
Я не думаю, что он врал, а если врал, то можно было бы восхититься его манерой речи. Говорил он как деловой человек, и в любом случае мне понравилась его настойчивость.
— Пожалуйста, назовите ваши условия.
— Просто профессиональное любопытство. Я поместил ее в безопасное место. Я частный информатор. Начальник стражи Петроний Лонг из Тринадцатого квартала может поручиться за меня…
Камилл протянул руку к чернильнице и сделал пометки в уголке письма, которое читал. Мне это тоже понравилось. Он собирался проверить.
Не оказывая давления, я предложил Камиллу нанять меня, раз он мне благодарен. Сенатор выглядел задумчивым. Я назвал свои ставки, немного надбавив из-за статуса заказчика, поскольку, если мне и дальше придется именовать его «господином», наше общение несколько растянется. Камилл продемонстрировал некоторое нежелание. Я решил, что оно вызвано тем, что он не хочет видеть меня рядом с девушкой. Но в конце концов мы договорились: я дам ему несколько советов по обеспечению безопасности дома и постараюсь что-то выяснить о похитителях.
— Возможно, вы правильно сделали, спрятав Сосию Камиллину, — сказал он. — А она в приличном месте?
— За ней присматривает моя мать, господин!
Это в некотором роде было правдой. Мать регулярно осматривала мои комнаты в поисках доказательств пребывания распутных женщин. Иногда она их находила, иногда я успевал вовремя их вывести.
Этот сенатор не был идиотом. Он решил, что кто-то должен отправиться со мной и проверить, все ли в порядке с девушкой, я же не советовал ему так делать. Какие-то неприятные типы показались в таверне напротив дома сенатора, следили за входящими в его дом. Нельзя было с уверенностью говорить, что они как-то связаны с Сосией. Молодчики вполне могли оказаться обычными ворами-взломщиками, неудачно выбравшими день для оценки потенциальной жертвы. Поскольку сенатор в любом случае показывал мне дом, мы отправились на них взглянуть.
На входной двери висел надежный деревянный замок, открывавшийся шестидюймовым трехзубчатым железным ключом, а также четыре латунные задвижки. Также была установлена решетка, закрывавшаяся отодвигающейся планкой. Сквозь решетку привратник осматривал посетителей. На ночь дверь запиралась еще и на толстую перекладину из каменного дуба, которая подвешивалась поперек на две крепко вбитые опоры. Привратник жил в маленькой комнатке сбоку от входной двери.
— Достаточно? — спросил у меня сенатор.
Я долго смотрел на него, потом перевел взгляд на сонное воздушное создание, используемое в качестве привратника — вялого типа, которого сдует сильный порыв ветра, впустившего похитителей Сосии в дом.
— О да, господин. Система прекрасная, но позвольте мне дать вам один совет: пользуйтесь ею!
Как я видел, он понял, что я имею в виду.
Я заставил его посмотреть сквозь решетку на двух типов в таверне.
— Эти два наблюдателя видели, как я пришел. Я перепрыгну через вашу стену позади дома. Позвольте мне осмотреть дом сзади. Отправьте раба к дежурному в местном временном помещении для арестованных и добейтесь их ареста за нарушение общественного порядка.
— Но они не…
— Они его нарушат, — сообщил я ему. — Когда отряд преторианской гвардии будет их арестовывать.
Сенатор был убежден. Руководителей империи вообще так легко убедить. Сенатор обратился к привратнику, который выглядел раздраженным, но, тем не менее, отправился исполнять поручение. Я заставил Камилла Вера показать мне верхний этаж, а когда через десять минут мы спустились вниз, я снова глянул через решетку. На этот раз я увидел, как двух типов из таверны ведет по улице группа солдат. Руки у молодчиков были скручены за спиной.
Я убедился, что обращение важного гражданина к магистрату с жалобой вызывает быструю реакцию, и это радовало!
Если на единственной входной двери на фасаде дома было множество разнообразных засовов, то сзади насчитывалось семь различных входов в сад и ни единого приличного замка. Кухонная дверь открылась легко, стоило мне достать свою отмычку. Ни на одном из окон я не увидел решеток. Балкон, идущий вокруг верхнего этажа, открывал доступ ко всему дому. Элегантная голубая столовая закрывалась хлипкими раздвижными дверями, которые я без труда открыл обломком плитки с клумбы. За моей работой наблюдал секретарь сенатора. Это был худой раб, грек с горбатым носом, смотрел он надменно. Кажется, что секретари-греки просто рождаются с подобным надменным выражением лица. Я долго диктовал указания.
Я решил, что мне нравится диктовать. Мне также понравилось выражение лица грека, когда я улыбнулся на прощание, перебрался через солнечные часы, поставил для опоры ногу на ветку плюща и взлетел на стену, разделяющую участок, чтобы осмотреть соседний дом.
— Кто там живет?
— Младший брат хозяина.
Я сам был младшим братом и с удовольствием отметил, что младший Камилл — человек разумный. Он установил на каждом окне крепкие планчатые ставни, окрашенные в темно-малахитовый цвет. Оба дома облицевали стандартными плитами из лавы, верхние этажи поддерживались тонкими колоннами, вырезанными из самого обычного серого камня. Архитектор щедро украсил фронтон скульптурами из терракоты, но к тому времени, когда потребовалось заниматься садом и выставлять там обычные статуи грациозных богинь, деньги закончились. Сад украшали одни решетки для вьющихся растений, правда, растения цвели пышно и определенно были здоровыми. Оба дома по разные стороны стены явно строились одним архитектором. Трудно сказать, почему один из них, сенаторский, казался привлекательным и словно улыбался, а дом его брата выглядел строгим и холодным. Я порадовался, что Сосия живет в улыбающемся доме.
Я долго смотрел на дом брата, не уверенный в том, что именно ищу, затем махнул греку и прошел по верху разделяющей дома стены до самого конца. Там я беспечно спрыгнул вниз.
Приземлившись в переулке за стеной сенаторского сада, я запачкался в пыли и сильно ушиб колено. Один Геркулес знает, почему я это сделал, ведь рядом имелся въезд для телег, которые доставляли продукты, с очень хорошими воротами.
Глава 7
Возвращаясь домой, я заметил, что людей и шума на улице прибавилось. Кричали торговцы, слышался стук копыт, звенели колокольчики на упряжи. Маленькая черная собака со свалявшейся плотными комками шерстью, торчавшими во все стороны, яростно облаяла меня у лавки булочника. Когда я повернулся, чтобы обругать собаку, ударился головой о кувшины, вывешенные на веревке гончаром. Этот гончар считал, что его товар следует рекламировать таким образом — кувшины выдерживали удар головой. К счастью, моя голова тоже оказалась крепкой. На Остийской дороге меня сильно задели, а потом еще и зажали чьи-то слуги-носильщики, но мне удалось отомстить, отдавив ноги нескольким из них. В трех улицах от дома я заметил мать, она покупала артишоки. Ее губы были поджаты, а лицо выражало недовольство — верный признак, что думает она обо мне. Я юркнул за бочки с улитками, а затем отступил назад, чтобы не выяснять, на самом ли деле она обо мне думала. Похоже, мать меня не заметила. Дела шли хорошо: я подружился с сенатором, у меня появилась бессрочная работа, а что лучше всего, — Сосия.
Из мечтательного состояния меня быстро вывело приветствие двух крепких парней и заставило взвыть от боли.
— Ой! — заорал я. — Послушайте, парни, это ошибка. Скажите Смаракту, что моя арендная плата…
Я не узнал ни одного из них, но гладиаторы у Смаракта редко задерживаются надолго, если они не сбегают, то неизбежно погибают на ринге. Если же они не добираются до ринга, то умирают от голода, поскольку у Смаракта свои представления о диете для тренирующегося гладиатора: горсть бледно-желтой чечевицы в использованной для мытья воде. Я предположил, что это два последних приобретения моего домовладельца.
Мое предположение оказалось неправильным. К этому времени моя голова оказалась зажатой под локтем первого парня. Второй наклонился ко мне и улыбнулся. Уголком глаза я увидел часть шлема последней модели с нащечниками и привычный красный шейный платок у него под подбородком. Ребята явно были из армии. Я подумал, не сообщить ли им, что я сам старый солдат, но, если вспомнить историю моего легиона, было маловероятно, что покинувший Второй легион Августа солдат может на кого-то произвести впечатление.
— Муки совести? — прокричал тот, что был сбоку. — Тебя должно еще кое-что волновать. Дидий Фалкон, ты арестован!
Арест молодчиками в красном был обыденным делом, как и требования наличных Смарактом. Более крупный из этих верзил пытался выдавить мои миндалины и действовал с ловкостью и быстротой поваренка, выдавливающего горох из стручка. Я бы попросил его остановиться, но лишился дара речи от восхищения его техникой…
Глава 8
Я чувствовал себя в караульном помещении как дома, будто находился на вечеринке, устроенной эдилом Атием Пертинаксом. Я ожидал, что меня потащат в тюрьму — Лаутумийскую, а то и Мамертинскую, если удача от меня полностью отвернулась. Вместо этого они поволокли меня на восток, в Первый квартал. Для меня это было ново и удивительно, поскольку я раньше никогда не имел никаких дел в районе Капенских ворот. Получается, я оскорбил власти за такое короткое время.
Если есть какой-то класс людей, которых я ненавижу больше всех остальных, то это эдилы. Ради провинциалов позвольте мне сказать, что в Риме за законом и порядком следят преторы, их выбирают по шесть человек за раз, и они делят между собой четырнадцать кварталов. У каждого есть помощник для выполнения вспомогательной работы — ногами. Это и есть эдилы, наглые и дерзкие молодые политики, которые впервые заняли какой-то пост на службе обществу. Таким образом они убивают время перед тем, как занять лучшие места, на которых дают больше взяток.
Гней Атий Пертинакс был типичным представителем племени, этакий коротко стриженный щенок, взбирающийся по политической лестнице. Он надоедал мясникам требованиями мыть фасады лавок, а тут еще и избил меня. Раньше я никогда не видел его. Когда пытаюсь вспомнить происходившее, то вижу только какую-то серую полосу, наполовину скрытую потоком ослепительного солнечного света. Серая полоса — это, вероятно, утраченные воспоминания. По-моему, у него были светлые глаза и прямой острый нос, ему еще не исполнилось тридцати (то есть он был немного младше меня), а природная скупость уже отпечаталась на лице. Такие лица обычно бывают у людей, страдающих запорами.
Также присутствовал и мужчина постарше, в одежде которого я не заметил ничего пурпурного, то есть не сенатор. Он молча сидел в глубине комнаты. Этот человек обладал совершенно непримечательным лицом, которое к тому же ничего не выражало, и лысая голова. По опыту я знаю, что сидящие в углах люди — это наблюдатели. Вначале меня ждал обмен любезностями с Пертинаксом.
— Фалкон! — закричал он после того, как с формальностями было быстро покончено и выяснилось, кто я. — Где девушка?
У меня была серьезная претензия к Атию Пертинаксу, хотя я об этом еще не знал.
Я придумывал грубый ответ, но сказать не успел — он приказал сержанту меня подбодрить. Я заявил, что я свободнорожденный гражданин, а избиение гражданина является оскорблением и нарушением демократии. Оказалось, что ни Пертинакс, ни его бугаи не изучали политические науки, и без колебаний и мук совести принялись за оскорбление демократии. У меня было право подать апелляцию прямо императору, но я решил, что толку от этого не будет.
Если бы я думал, что Пертинакс впал в такую ярость из-за привязанности к Сосии, мне было бы легче вынести избиения, но мы с ним не разделяли общих чувств. Все происходящее меня беспокоило. Сенатор вполне мог передумать, отказаться от нашего контракта и донести на меня магистрату, тем не менее, Децим Камилл выглядел мягким человеком и знал (в большей или меньшей степени), где находится его пропавшая девочка, поэтому я терпел. Я был хоть и в синяках, но гордый.
— Я верну Сосию Камиллину ее семье, когда они меня попросят, и что бы ты ни делал, Пертинакс, я не верну ее никому другому!
Я увидел, как его взгляд метнулся в сторону сидевшего в углу ничем не примечательного типа. На лице мужчины появилась легкая, грустная улыбка терпеливого человека.
— Спасибо, — сказал этот тип. — Меня зовут Публий Камилл Метон. Я ее отец. Возможно, я могу попросить вас об этом сейчас.
Я закрыл глаза. Это вполне могло так и быть, никто на самом деле не объяснял мне родственных взаимоотношений сенатора и Сосии. Вероятно, это его младший брат, который живет в холодном соседнем доме. Значит, мой клиент — только ее дядя. А все права принадлежат отцу.
В ответ на дальнейшие вопросы я согласился отвести к ней отца и его очаровательных друзей.
Ления высунулась из прачечной, заинтригованная гулким топотом ног. Увидев меня под арестом, она не очень удивилась.
— Фалкон? Твоя мать сказала… О-о!
— С дороги, грязный старый мочевой пузырь! — закричал эдил Пертинакс, отталкивая Лению в сторону.
Чтобы спасти его от унижения быть раздавленным женщиной, словно фрукт под прессом, я решил вмешаться.
— Не сейчас, Ления, — сказал я мягко.
После двадцати лет выжимания тяжелых мокрых тог Ления обладала большой силой, о которой не сразу можно было догадаться. Эдил мог бы серьезно пострадать. Мне хотелось, чтобы он пострадал, мне хотелось бы подержать его, пока Ления им занимается. Мне и самому хотелось ему врезать.
Но мы практически сразу же оказались на лестнице. Визит получился коротким. Когда мы ворвались в мою коморку, Сосии Камиллины там не оказалось.
Глава 9
Пертинакс пришел в ярость, я же сильно расстроился. Отец девушки выглядел усталым. Когда я предложил ему помощь в ее поисках, то увидел: он тоже приходит в ярость.
— Держись подальше от моей дочери, Фалкон! — гневно закричал он.
Это было понятно. Вероятно, он мог догадаться о моей заинтересованности. Вероятно, он тратит немало времени на то, чтобы отгонять всяких бездельников от дочери.
— Значит, меня отстраняют от дела… — пробормотал я голосом человека ответственного, достойного доверия.
— Ты никогда по нему и не работал, Фалкон! — каркнул эдил Пертинакс.
Я знал, что лучше не спорить с обидчивым политиком, в особенности если у него такое болезненное лицо и острый нос.
Пертинакс приказал своим людям обыскать мою квартиру, им требовались доказательства. При обыске не нашли даже тарелки, с которых мы ели сардины, — их кто-то помыл, но только не я. Перед тем, как уйти, люди Пертинакса превратили мою мебель в куски дерева. Когда я попробовал протестовать, один из них с такой силой врезал мне по лицу, что чуть не сломал нос.
Если Атий Пертинакс хотел, чтобы я считал его вонючей вошью с манерами помойной крысы, то преуспел в этом деле.
Как только они ушли, Ления бросилась вверх по лестнице, чтобы проверить, не поставить ли в известность Смаракта о смерти одного из жильцов. Она резко остановилась при виде моего разгромленного имущества.
— О, Юнона! Твоя комната! И твое лицо, Фалкон!
Комната никогда не представляла собой ничего особенного, но своим лицом я когда-то гордился.
— Мне нужен новый стол, — простонал я остроумно. — В наши дни можно купить великолепные столы. Приличные кленовые столы длиной шесть футов, на одной единственной мраморной ножке. Он очень подошел бы к моему бронзовому канделябру…
Я обычно освещал комнату сальными свечами.
— Дурак! Твоя мать сказала…
— Избавь меня от этого! — воскликнул я.
— Как хочешь! — она отправилась прочь. На ее лице читалось: «Я просто передаю чужие послания».
Дела шли не очень хорошо. Тем не менее мой мозг оказался не полностью превращен в пыль. Я слишком беспокоился о своем здоровье, чтобы проигнорировать послание от мамы, но необходимости беспокоить Лению не было. Я и так знал, что хотела мне передать моя родительница, а, учитывая потерю моей малютки с ласкающими глаз карими очами, у меня возникло предположение о ее местонахождении.
Новости по Авентину распространяются быстро. Появился Петроний, обеспокоенный и не очень довольный. Я тогда еще вскрикивал от боли, умывая лицо.
— Фалкон! Пусть твои друзья из гражданских лиц с отвратительными манерами не появляются у меня на пороге…
Он присвистнул и взял черный керамический кувшин из моей дрожащей руки и помог мне умыться. Это напоминало старые времена после тяжелой драки перед клубом центурионов в Думнониоре, но в двадцать девять все болело гораздо сильнее, чем в девятнадцать.
Через некоторое время Петроний занялся остатками моей скамьи, вернее, тем, что от нее осталось: поставил доску на два кирпича из очага, на которую меня и усадил.
— Кто это сделал, Фалкон?
Я попытался рассказать ему, используя только левую сторону рта.
— Перевозбужденный эдил по имени Атий Пертинакс. Мне очень хотелось бы вспороть ему брюхо как цыпленку, и зажарить его на рашпере со всеми костями, причем на очень горячем рашпере!
Петроний зарычал. Он ненавидит эдилов еще больше, чем я. Они ему мешают, нарушают заведенный им на месте порядок, приписывают себе все заслуги, а ему потом приходится подчищать за ними все дерьмо.
Петроний поднял половицу и достал вино, но оно сильно щипало, поэтому он выпил все сам. Мы оба очень не любим, когда что-то пропадает.
— Ты пришел в себя? — спросил он.
Я кивнул и позволил ему одному все рассказывать.
— Я проверил семью Камилла. Дочь сенатора отправилась в путешествие. Есть два сына, один служит в армии в Германии, другой протирает задницу за письменным столом утирает нос губернатору в Бетике. Твоя маленькая подружка — это дочь брата сенатора, результат замалчиваемой неосторожности. Он не женат, и не спрашивай меня, как ему это сходит с рук! Судя по данным цензора, Сосию зарегистрировали как ребенка одной из его рабынь, признанную, а потом удочеренную им. Может, ее отец просто — приличный, порядочный человек, или ее мать была более важной женщиной, и он не может назвать ее имя.
— Я с ним встречался, — выдавил я из себя нечто, напоминающее писк цыпленка. — Тонкогубый. Почему он не в Сенате, как брат?
— Обычная история. Семья смогла купить только одно место в политике. Старший сын надел пурпур, младший вместо этого отправился в торговлю. Как повезло торговле! Это правда, что ты потерял девчонку?
Я попытался улыбнуться. Это не получилось. Петроний поморщился.
— Она не потерялась. Пошли со мной, Петроний. Если она там, где я думаю, то мне требуется твоя поддержка…
Сосия Камиллина оказалась там, где я думал.
Глава 10
Мы с Петронием нырнули в выложенный плитками проход между лавками ножовщика и продавца сыров. Затем мы завернули на лестницу перед элегантной квартирой на первом этаже, которую занимал не работающий бывший раб. Этому бывшему рабу принадлежал весь дом и еще несколько других домов (они знают, как надо жить). Мы вошли в серое здание цвета графита, расположенное за Эмпорием, недалеко от реки, но не очень близко, поэтому его не заливало весной, во время наводнений. Это был бедный район, но, тем не менее, все колонны окутывали вьющиеся растения, откормленные кошки с лоснящейся шерстью спали на подоконниках, на балконах пестрели цветы, здесь рос лук, и кто-то всегда подметал ступени. Мне это место казалось дружелюбным, впрочем, я давно его знаю.
На площадке второго этажа мы постучались в красную дверь, выкрашенную под цвет кирпичей. После оказанного на меня давления я красил ее самолично. Нас впустил крошечный субтильный раб, похожий на призрака. Мы сами нашли дорогу в комнату, где, как я знал, должны все находиться.
— Ха! Сегодня все винные лавки закрылись слишком рано?
— Здравствуй, мама, — сказал я.
Мать в кухне и следила за работой повара. Это означало, что повара нигде не было видно, но мама что-то быстро делала с овощем, орудуя острым ножом. Она трудится по принципу: если хочешь, чтобы что-то было сделано правильно, сделай это сама. Везде вокруг крутились чужие дети, втыкавшие стальные челюсти в караваи хлеба или фрукты. Когда мы появились, Сосия Камиллина сидела за кухонным столом и наслаждалась куском пирога с корицей, причем так его смаковала, что я понял: она освоилась и чувствует себя как дома. Так случается со всеми людьми, попадающими в дом моих родителей.
Где мой отец? Лучше не спрашивать. Когда мне было семь лет, он отправился поиграть в шашки. Вероятно, игра очень растянулась, потому что он до сих пор не вернулся домой.
Я поцеловал маму в щечку как хороший сын, надеясь, что Сосия это заметит, но за вместо этого за все мои старания удостоился удара дуршлагом.
Мама поприветствовала Петрония улыбкой. (Такой хороший мальчик, такая трудолюбивая жена, такая постоянная, хорошо оплачиваемая работа!) Здесь же на кухне сидела моя старшая сестра Викторина. Мы с Петронием вели себя тихо и старались не привлекать внимания сестры. Я испугался, что Викторина назовет меня Бедой перед Сосией. Я не мог представить, почему Петроний выглядит таким обеспокоенным.
— Привет, Беда, — поздоровалась сестра, потом повернулась к Петронию. — Привет, Примула!
Теперь она замужем за штукатуром, но кое в чем она совсем не изменилась с тех пор, как терроризировала Тринадцатый квартал, когда мы были детьми. Петроний в те дни не был знаком ни с кем другим из нашей семьи. Однако, как и все на много миль вокруг, знал нашу Викторину.
— Как мой любимый племянник? — спросил я, поскольку сестра держала на руках своего последнего отпрыска с плоским лицом и толстым приплюснутым носом. Более того, это лицо было сморщенным, а глаза слезились, как у столетнего старика. Он уставился на меня через ее плечо с явным презрением. Он едва ли начал ползать, но уже чувствовал обман.
Викторина устало посмотрела на меня. Она знала, что мое сердце отдано Марции, нашей трехлетней племяннице.
Моя мать успокоила Петрония миской изюма и тем временем вытягивала из него важные факты его отношений с женой. Мне удалось схватить кусок дыни, но отпрыск Викторины ухватился за него с другой стороны. У него оказалась хватка борца с Либурнии. Мы боролись несколько минут, затем я отдал кусок более сильному противнику. Мерзавец бросил дыню на пол.
Сосия наблюдала за всем происходящим огромными серьезными глазами. Предполагаю, что ей никогда не доводилось бывать в местах, где столько всего происходит одновременно, царит такой хаос, но все делается добродушно.
— Привет, Фалкон!
— Привет, Сосия!
Я улыбнулся и оглядел ее так, словно желал покрыть ее золотом. Мать с сестрой обменялись насмешливыми взглядами. Я поставил ногу на скамью рядом с Сосией и принялся смотреть на нее с похотливой улыбкой сверху вниз, пока на это не обратила внимания мать.
— Убери ногу с моей скамьи!
Я снял ногу со скамьи.
— Маленькая богиня, нам с тобой нужно поговорить с глазу на глаз.
— Все, что ты хочешь обсудить, можно обсудить прямо здесь, — заявила мне мать.
Улыбавшийся больше, чем нужно, по моему мнению, Петроний Лонг сел за стол и опустил подбородок на руки. Он ждал, когда я начну. Все знали, что я не представляю, что хочу сказать.
Недовольные и возмущенные женщины несколько раз в прошлом описывали мне выражение лица моей матери, когда ей доводилось встречать накрашенных и надушенных женщин у меня в квартире. Иногда я их больше никогда не видел. Следует отдать должное моей матери: среди покоренных мною дам встречались большие ошибки.
— Что здесь происходит? — спросила моя мать у Сосии, когда обнаружила ее в моей квартире во время моей вынужденной беседы с Пертинаксом.
— Доброе утро, — ответила Сосия.
Моя мать фыркнула, отправилась в спальню, отбросила в сторону занавеску и оценила ситуацию со спальными местами.
— Так! Я вижу, что происходит. Клиентка?
— Мне не позволено говорить, — ответила Сосия.
Моя мать ответила, что она сама будет решать, что позволено. Затем она усадила Сосию за стол и дала ей поесть. У мамы свои методы. Очень скоро она вытянула из девушки всю историю. Моя мать спросила у Сосии, что подумает благородная мама девушки, а Сосия неблагоразумно ответила, что никакой благородной мамы у нее нет. Моя собственная дорогая родительница пришла в ужас.
— Так! Ты можешь пойти со мной, — объявила мама.
Сосия пробормотала, что чувствует себя здесь в безопасности. Мама посмотрела на нее своим особенным взглядом. Сосия отправилась с ней.
А теперь Петроний, будь он благословен, встрял, чтобы мне помочь.
— Пришла пора отвести тебя домой, юная госпожа! — сказал он.
Я рассказал Сосии, что меня нанял сенатор. Из этого она сделала слишком много выводов.
— Значит, он все объяснил? Я думала, что дядя Децим проявляет слишком большую осторожность…
Она замолчала, затем бросила на меня обвиняющий взгляд.
— Ты не понимаешь, о чем я говорю!
— Ну, тогда объясни мне, — мягко предложил я.
Она была очень сильно обеспокоена. Ее огромные глаза повернулась к моей матери. Люди всегда доверяют моей матери.
— Я не знаю, что делать! — умоляющим тоном произнесла Сосия.
— Не смотри на меня. Я никогда не вмешиваюсь, — ответила моя мать раздраженно.
Я хмыкнул. Мама меня проигнорировала, но даже Петроний не смог сдержаться и подавился смешком.
— О, расскажи ему про свою банковскую ячейку, дитя. Самое худшее, что он может сделать, — это украсть содержимое, — сказала моя мать.
Какое доверие! Наверное, ее нельзя винить. Мой старший брат Фест каким-то странным образом стал героем войны. Я не могу с ним соперничать.
— Дядя Децим прячет что-то важное в моей банковской ячейке на Форуме, — виновато пробормотала Сосия. — Я — единственный человек, который знает шифр, открывающий ячейку. Те мужчины пытались затащить меня туда.
Я смотрел на нее, не мигая, и заставлял ее страдать. В конце я повернулся к Петронию.
— Что ты об этом думаешь? — спросил я, не сомневаясь в ответе.
— Нужно туда сходить и взглянуть!
Сосия Камиллина вела себя очень застенчиво и робко, правда, предупредила, что нам потребуется тележка для перевоза добра.
Глава 11
На Форуме было прохладнее и тише, чем в предыдущий раз, когда я там появлялся и встретил Сосию, в особенности на длинной колоннаде, где менялы предлагали услуги нервным клиентам. Семья Камилла осуществляла банковские операции с помощью улыбающегося вифинца, который сделал нездоровый вклад в жир на теле. Сосия прошептала цифры для идентификации своей собственности, и тип со счастливым лицом открыл ее ячейку. Она арендовала большой ящик, хотя то, что оказалось внутри, было относительно небольшим.
Крышка свалилась. Сосия Камиллина шагнула в сторону. Мы с Петронием заглянули внутрь. Ее сбережения оказались даже менее впечатляющими, чем мои. Ее дядя арендовал для нее этот ящик, что было разумным, но ей принадлежало не более десяти золотых монет и нескольких приличных ювелирных украшений, для ношения которых, по мнению ее тети, она еще не доросла. (У каждого своя точка зрения. Для меня она была достаточно взрослой.)
Интересовавший нас предмет был завернут в фетр, а потом обвязан веревками. Поскольку банкир наблюдал за нами с типичным для вифинцев любопытством, Петроний помог мне вытащить предмет, не разворачивая. Он оказался невероятно тяжелым. Нам повезло, что мы арендовали ручную тележку у мужа моей сестры, штукатура, который, как обычно, сидел без работы. (Мой зять сидел без работы не потому, что все стены Рима вдруг стали ровными и гладкими, а потому, что жители Рима предпочитают смотреть на голые плиты, чем нанимать эту наглую, ленивую свинью). Шатаясь, мы пошли прочь. Наша тележка скрипела под весом груза. Петроний взвалил на меня большую часть работы.
— Не урони его на себя! — воскликнула Сосия, что было мило с ее стороны.
Петроний ей подмигнул.
— Он не такой хрупкий, как кажется. Он тайно тренируется с гирями и поднимает тяжести в зале, где тренируются гладиаторы. Давай, напряги мускулы…
— Когда-нибудь ты должен мне рассказать, почему моя сестра Викторина называет тебя Примулой, — выдохнул я в ответ.
Он ничего не сказал, но покраснел. Клянусь, что покраснел.
К счастью, Рим — современный город, который трудно чем-то удивить. Двое мужчин с девушкой и тележкой могут запросто заползти в таверну, не вызывая интереса и комментариев. Мы прошли на затененную боковую улочку и оттуда пробрались в таверну. Я выбрал столик в темном углу, Петроний купил несколько горячих пирожков. Нам обоим пришлось приложить усилия, чтобы поднять предмет на стол. Опустили мы его с глухим звуком. Потом мы осторожно сдвинули фетр.
— Царство Гадеса! — выдохнул Петроний.
Я понял, почему дядя Децим не хочет, чтобы новость куда-то просочилась.
Сосия Камилла не представляла, что это такое. Мы с Петронием знали, и нам стало немного не по себе, нас даже стало подташнивать. Однако Петроний, обладающий железным желудком, вонзил зубы в овощной пирог. Это было лучше, чем предаваться неприятным воспоминаниям, и я тоже принялся за еду. Мой пирог оказался с кроликом, куриной печенкой и думаю, можжевельником. Неплохо. Еще нам подали тарелку с кусочками свинины. Мы отдали ее Сосии.
— Та глухая дыра на таможенном посту в стороне от всего, — в ужасе вспоминал Петроний. — В устье Сабрины, не на нашей стороне границы. Нечего делать, кроме как считать кораклы, плывущие в тумане, и следить, не сделают ли вылазку через реку маленькие смуглые человечки. О Боже, Фалкон, ты помнишь дождь?
Я помнил дождь. Долгий, монотонный дождь в Британии незабываем.
— Фалкон, что это? — прошипела Сосия.
— Сосия Камиллина, это серебряный слиток! — сообщила я, наслаждаясь драматизмом момента.
Глава 12
Он весил двести фунтов. Однажды я попытался объяснить знакомой, насколько он был тяжелым.
— Не намного тяжелее тебя. Ты — высокая девушка и довольно крепкая. Жениху удастся тебя поднять, перенести через порог и не успеть прекратить улыбаться глупой улыбкой…
Девушка, которую я оскорблял, впечатляла внешне, хотя ее ни в коей мере нельзя было назвать толстой. Это звучало грубо, но если вы когда-то пытались взять на руки хорошо упитанную молодую даму, то оцените мое сравнение и признаете его точным. На самом деле после того как мы поднимали этот серый кусок, не зная, что делаем, у нас обоих заныли спины.
Мы с Петронием смотрели на серебряный слиток, как на старого друга, причем не совсем приятного друга.
— Что это такое? — спросила Сосия. Я ответил.
Я объяснил, что, когда ценная руда проходит очистку, расплавленный металл попадает в длинный желоб, из которого стекает в расположенные по обеим сторонам формы для образования брусков. По виду это напоминает свиноматку с присосавшимися к ней с двух сторон поросятами. Петроний скептически смотрел на меня, пока я все это объяснял. Временами Петроний удивляется моим познаниям.
Этот ценный предмет представлял собой длинный тусклый кусок металла, длиной примерно двадцать дюймов, шириной пять и высотой четыре, немного скошенный или обрезанный по бокам. С одного конца было выгравировано имя императора и дата. Человек, который попробует нести слиток, вскоре согнется пополам. Двадцать четыре ковша расплавленной руды для каждой стандартной формы, не очень тяжело заливать, но трудно украсть. Однако, если сможешь, оно того стоит. Мендипская руда дает удивительно высокий процент серебра — в среднем сто тридцать унций на тонну. Я задумался, извлекли ли уже серебро из лежавшей на столе штуковины. Серебро очень редко встречается в чистом виде, обычно в сочетании с другими металлами. Руды у серебра и свинца одни и те же. Руда помещается в разделительную печь, где происходит отделение благородного металла от свинца.
Правительство объявило монополию на ценную руду. Откуда бы ни поступил этот металл, он принадлежал монетному двору. Мы перевернули его и стали искать какое-нибудь клеймо.
Слиток на самом деле оказался клеймен — Т КЛ ТРИФ. Какая-то новая таинственное чушь, причем клеймо стояло не один раз, а целых четыре! Затем мы обнаружили еще одно клеймо — EX ARG BRIT, старую знакомую метку, которую мы одновременно надеялись и боялись найти. Петроний застонал.
— Британия. То самое клеймо!
Мы оба почувствовали себя неуютно.
— Лучше уходите, — предложил Петроний. — Мне это убрать? Наше обычное место? Ты заберешь девушку?
Я кивнул.
— Фалкон, что происходит? — взволнованно спросила Сосия.
— Он уберет серебряный слиток в одно неприятное место, куда преступники навряд ли полезут, — сказал я. — Они слишком нежные. А ты отправляйся домой. Мне нужно срочно поговорить с твоим дядей Децимом!
Глава 13
Я доставил Сосию домой в паланкине. Там хватила места для двоих. Моя спутница была миниатюрной девушкой, а я так редко мог позволить себе нормально питаться, что носильщики позволили нам обоим забраться внутрь. Я долго молчал. Девушка же, решив, что я не нее больше не сержусь, принялась болтать. Она была слишком молода, чтобы молча сидеть после испытанного удивления. Я слушал, не вникая.
Меня начинало раздражать семейство Камиллов. Ничто из сказанного каждым из них не было или полной правдой, если только они не говорили то, что я предпочел бы не слышать. Мой контракт без указания даты его окончания поставил меня в тупик.
— Почему ты такой тихий? — внезапно спросила Сосия. — Ты хотел бы украсть серебряный слиток?
Я ничего не сказал. Естественно, я думал, как бы организовать подобное.
— А у тебя когда-нибудь бывают деньги, Фалкон?
— Иногда.
— И что ты с ними делаешь?
Я ответил, что плачу арендную плату.
— Понятно, — ответила девушка с серьезным видом.
Сосия обеспокоено смотрела на меня своими огромными глазами. Грустное выражение ее лица сменилось укоризненным. Малышке явно не нравилась моя агрессивность. Я хотел заметить, что ей не стоит так смотреть на мужчин, с которыми остаешься с глазу на глаз. Правда, я ничего не сказал, потому что предвидел трудности с объяснениями.
— Дидий Фалкон, что ты на самом деле делаешь с деньгами?
— Отдаю матери.
Мой тон породил сомнения в душе Сосии о правдивости моих слов. Люблю, чтобы женщина пребывала в сомнениях.
Тогда я считал, что мужчина никогда не должен говорить женщинам, куда девает деньги. (Конечно, в те дни я еще не был женат, и моя жена еще не решила вопрос с деньгами.)
На самом деле в те дни я иногда платил арендную плату (чаще не платил). Затем после вычета расходов, которых не избежать, я отдавал половину маме. Остальное я отдавал одной молодой женщине, на которой мой брат не нашел времени жениться до того, как его убили в Иудее, и ребенку, о существовании которого брат так и не узнал. Но все это не касалось племянницы сенатора.
Я сдал девушку на руки ее тети, которая явно испытала от этого облегчение. Жены сенаторов, по моему мнению, делятся на три типа: те, которые спят с сенаторами, но не с теми сенаторами, которые бы на них женились; те, которые спят с гладиаторами; и наконец, те немногие, что сидят дома. До Веспасиана первые два типа встречались повсеместно. Потом их стало еще больше, потому что, когда Веспасиан стал императором и находился со старшим сыном на Востоке, его младший сын Домициан жил в Риме. Домициан считал, что стать Цезарем означает совращать сенаторских жен.
Итак, жена Децима Камилла относилась к третьему типу — она оставалась дома. Я это твердо знал, в противном случае я бы о ней слышал. Камилла оказалась именно такой, как я ожидал: ухоженной, напряженной чопорной, с идеальными манерами и бренчащими золотыми украшениями. Она была женщиной, о которой хорошо заботятся и которая сама за собой превосходно ухаживает. Вначале взгляд ее внимательных черных глаз метнулся на Сосию, затем — на меня. Она была как раз той разумной матроной, которую повезет найти холостяку, если он вдруг окажется с незаконнорожденным ребенком на руках. Я понял, почему ловкий Публий поместил Сосию сюда.
Юлия Юста, жена сенатора, приняла потерянную племянницу без суеты и суматохи. Она задаст вопросы позднее, после того как в доме все успокоится. Это была благовоспитанная, достойная женщина, которой не повезло выйти замуж за человека, занимающегося нелегальной валютой. И человек этот оказался столь неумел и глуп, что нанимает своего информатора для изобличения себя же.
Я проследовал в библиотеку и без объявления ворвался к Дециму.
— Вот уж удивили так удивили! Сенатор, который коллекционирует не грязный греческий антиквариат, а слитки с художественной правительственной гравировкой. У вас и так достаточно проблем, господин, так зачем же еще нанимать меня?
Мгновение он не знал, куда девать глаза, затем, похоже, взял себя в руки. Предполагаю, что политик привыкает к тому, что люди называют его лжецом.
— Ты ступил на опасную тропу, Фалкон. Когда ты успокоишься…
Я был абсолютно спокоен. В ярости, но прозрачный как стекло.
— Сенатор, серебряный слиток явно украден. Я не считаю вас вором. Во-первых, если бы вы потрудились украсть британское серебро, то получше бы позаботились о вашей добыче, — хмыкнул я. — Как вы с этим связаны?
— Официально, — сказал он, затем передумал. Это было хорошо, потому что я ему не поверил. — Полуофициально.
Я все равно ему не поверил и подавил смешок.
— И полукоррумпированно? — спросил я.
Он отмахнулся от моей прямоты.
— Фалкон, это должно остаться конфиденциальным.
Самоуверенность и наглость этой семьи мне совсем не нравились.
— Слиток обнаружили на улице после драки и отнесли к магистрату. Я знаю претора этого квартала. Мы с ним вместе обедаем, а его племянник обеспечил должность моему сыну. Естественно, что мы обсуждали слиток.
— А-а, просто среди друзей!
Что бы Децим Камилл ни сделал, все равно я вел себя неприлично грубо, разговаривая с человеком его ранга. Его терпение меня удивило. Я внимательно наблюдал за сенатором, он точно также внимательно наблюдал за мной. Я подозревал, что он попросил бы меня об услуге, если бы относился к другому сословию.
— Моя дочь Елена повезла письмо в Британию, у нас там есть родственники. Мой родственник занимает должность прокуратора, отвечающего за финансы в Британии. Я написал ему…
— Все остается в семье! Я понимаю, — я снова фыркнул.
Я забыл, насколько тесны у этих людей семейные связи, как они все делают внутри кланов. Надежные друзья отправлены во все провинции от Палестины до Гераклеи.
— Фалкон, пожалуйста! Гай, мой родственник, сделал проверку и обнаружил, что с британских рудников постоянно пропадает товар, по крайней мере, начиная с года четырех императоров. Это воровство в большом масштабе, Фалкон! После того как мы это услышали, захотели, чтобы наши доказательства хранились в надежном месте. Мой друг претор попросил у меня помощи. Я сожалею, что использование банковской ячейки Сосии Камиллины было моей собственной «блестящей» идеей.
Я рассказал, куда мы перепрятали слиток. Сенатору стало дурно — Петроний увез серебряный слиток в прачечную Лении (мы собрались хранить его в чане с мочой для отбеливания).
Сенатор никак не прокомментировал ни то, что мы заполучили его слиток, ни вонючее место, выбранное для его укрытия. Он предложил мне гораздо более опасное дело.
— Ты занят в настоящий момент?
Я никогда не был занят. Я не очень хороший информатор.
— Послушай, Фалкон, а ты не согласишься нам помочь? Мы не можем доверять официальной системе. Кто-то, вероятно, уже проболтался.
— А как насчет вашего дома? — перебил я.
— Я ни разу не упоминал здесь слиток. Я отвел Сосию в банк, не объясняя зачем, после чего претил ей об этом кому-либо рассказывать. — Децим Камилл сделал паузу. — Она — хороший ребенок. Я кивнул с унылым видом.
— Фалкон, я признаю, мы были не осторожны до того, как осознали возможные последствия и все, что тут может быть замешано, но, если из управления претора идет утечка информации, мы больше не имеем права рисковать. Ты, как мне кажется, очень подходишь для этой работы — лицо полуофициальное и полукоррумпированное…
Вот ведь старый негодник! Какой сарказм! Я понял, что этот человек обладает тонким чувством юмора и весьма опасен. Сенатор был гораздо умнее и проницательнее, чем казалось на первый взгляд, и определенно знал, что меня беспокоит. Он провел рукой по ежику волос, затем снова заговорил. Похоже, чувствовал он себя неуютно.
— Сегодня у меня состоялась встреча во дворце. Больше я ничего сказать не могу, но для восстановления империи после Нерона и гражданской войны эти слитки просто необходимы казначейству. Во время наших бесед всплывало твое имя. Как я понял, у тебя был брат…
У меня на самом деле изменилось выражение лица — теперь оно не предвещало собеседнику ничего хорошего.
— Прости меня! — воскликнул он обеспокоено так, как иногда это делают аристократы, правда, я никогда не верил им полностью. Сенатор извинился передо мной, но я проигнорировал извинение. Никому не позволено обсуждать моего брата.
— Ну, ты хочешь получить эту работу? Мой начальник готов платить по твоей обычной таксе. Как я понял, ты ее несколько завысил для меня! Если же ты найдешь украденного серебра, то можешь ожидать высокой премии.
— Мне хотелось бы встретиться с вашим начальником! — безапелляционно заявил я. — Наши с ним представления о премии могут не совпадать.
— Представление моего начальника о премии — это самое большее, что ты получишь! — проревел в ответ Децим Камилл.
Я знал, что это означает. Мне предстояло работать на какой-то задирающий носы и воображающий из себя невесть что секретариат из выскочек-писарей, которые при малейшей возможности урежут мой гонорар, но я все равно согласился на работу. Наверное, у меня помутился рассудок. Тем не менее сенатор приходился дядей Сосии, и мне было жаль его жену.
В этом деле было что-то странное.
— Кстати, господин, это вы отправили за мной хитрую рысь по имени Атий Пертинакс?
Сенатор выглядел раздраженным.
— Нет!
— У него есть связи с вашей семьей?
— Нет, — нетерпеливо ответил он, затем исправился, — есть небольшая связь.
Так, тут все не просто. Сенатор смотрел на меня с непроницаемым каменным лицом.
— У него есть деловые связи с моим братом.
— Вы сказали брату, что Сосия находится у меня?
— У меня не было возможности.
— Кто-то сказал. Он попросил Пертинакса меня арестовать.
Сенатор улыбнулся.
— Я прошу прощения. Мой брат очень сильно беспокоился из-за дочери. Он будет рад, что ты привел ее домой.
Децим Камилл очень ловко закончил разговор и вышел из щекотливой ситуации. Петроний Лонг говорил, что мои приметы известны, поэтому эдил вполне мог меня разыскать. Пертинакс с Публием предположили, что я — негодяй и преступник. Старший брат Децим решил не упоминать младшему брату Публию, что нанял меня на работу. Я не удивился. Я сам из большой семьи, и Фест многое забывал мне сказать.
Глава 14
Эта утечка серебра была очень хитро придумана! Британские рудники, которые в дни моего пребывания в Британии охранялись армией, очевидно, теперь имеют множество отводов. Система напоминает нелегальные трубы, которые отдельные граждане подсоединяют по всей протяженности Клавдиева акведука. Блестящие куски серебра плывут в Рим, словно хрустальные голубые воды источника. Ах, как я сожалел, что мы с Петронием ничего подобного не сделали десять лет назад.
Проходя помещение для задержанных у Капенских ворот, я заглянул внутрь. Мне хотелось посмотреть на тех арестованных бездельников, которые утром шпионили за сенатором из таверны. Мне не повезло, Пертинакс отпустил их. Оказалось, что, по мнению Пертинакса, не существовало доказательств для удерживания их под стражей.
Я посмотрел на стражника и вздохнул, как человек, знающий, как устроен этот мир.
— Замечательно! — сказал я. — А он хоть удосужился их допросить?
— Сказал несколько дружеских слов.
— Отлично! И как тебе вообще этот Пертинакс?
— Всезнайка! — пожаловался стражник. Мы оба знали этот тип людей и обменялись полными боли взглядами.
— Он просто некомпетентен, или ты считаешь, что тут что-то еще?
— Я сказал бы, что он мне не нравится, но я это могу сказать о них обо всех.
Я улыбнулся.
— Спасибо. Послушай, а что говорят про слиток правительственного серебра? — спросил я, решив уговорить его с помощью лести. — Это неофициально официально, если ты понимаешь, что я имею в виду.
Это была шутка. Я сам не понимал, что несу.
Стражник заявил, что получил строгий приказ ничего не рассказывать. Я протянул ему несколько монет (этот способ всегда срабатывает).
— На прошлой неделе его принес ломовой извозчик, надеялся на награду. Сам магистрат спускался вниз, чтобы посмотреть. Извозчик живет по адресу… Еще немного магического звона монет. — С другого берега Тибра, в хижине у самой реки, рядом с мостом Сульпиция, там еще есть поворот…
Я нашел хижину, но не извозчика. Три дня назад его лошадь в темноте натолкнулась на серебряный слиток, а его самого вытащили из Тибра два рыбака, удивших на плоту. Они отвезли его на остров на Тибре, в хоспис при храме Эскулапия. Большинство пациентов хосписа умирают, но это не касалось извозчика: он итак был мертв.
Перед тем как покинуть остров, я облокотился на парапет старого моста Фабриция и глубоко задумался. Ко мне кто-то очень осторожно приблизился. Я всегда настораживаюсь при таком приближении.
— Ты — Фалкон?
— Кто это хочет знать, госпожа?
— Меня зовут Астия. Ты спрашивал про утонувшего мужчину?
Я догадался, что Астия была подружкой извозчика. Она оказалась худой, маленькой, сморщенной женщиной с усталым обветренным лицом. Лишь взглянув на эту замухрышку, становилось понятно, что живет она на берегу реки. Все они выглядят одинаково. Лучше сразу же определиться, с кем говоришь.
— Ты — его женщина? — прямо спросил я.
Астия горько рассмеялась.
— Больше не его! Ты из преторианцев? — выплюнула она.
Я постарался сдержать удивление.
— Жизнь слишком коротка, — сказал я и стал ждать. Это было единственное, что я мог сделать, поскольку совершенно не представлял, чего жду. Казалось, женщина раздумывает, можно ли мне доверять, затем, через некоторое время она мне все выдала.
— Эти люди приходили сюда после случившегося. Он сам их нисколько не волновал, выведывали информацию.
— Ты им что-то сказала?
— А ты как думаешь? Когда у него водились деньги, он был добр ко мне… Я ходила в храм, сама хоронила его. Фалкон, может, его и нашли в реке, но я точно знаю: он не утонул. В храме мне сказали, что он, вероятно, рухнул в воду, поскольку был пьян. Но когда он напивался, он обычно ложился в свою повозку, и лошадь сама привозила его домой.
Я подумал, что, вероятно, он напивался слишком часто, но такт не позволил мне это уточнить.
— А повозку нашли?
— Она стояла на Бычьем рынке. Лошади только не было.
— М-м-м. А что хотели стражники, госпожа?
— Он нашел что-то ценное. Он не хотел говорить что, но это его напугало. Вместо того чтобы продать находку, он отнес ее ближайший стражникам. Стражники знали, что он это нашел. Они не знали, что он сделал с находкой.
Значит, юную Сосию выкрали не стражники. В любом случае это было маловероятно: от них малышка с такой легкостью не сбежала бы. Она вполне могла бы и не сбежать.
— Мне придется с ними поговорить. Ты случайно не слышала их имен?
Астия знала очень мало. Их капитана, как она сказала, звали Юлий Фронтин. Как у члена элитного полка, у него, несомненно, было целых три имени, но мне хватит и двух, чтобы его разыскать. Впервые в жизни я добровольно собирался на встречу с преторианской гвардией императора.
Глава 15
Я медленно шел к лагерю преторианской гвардии, который располагался в дальней части города. Добравшись туда, я ожидал получить тяжелым сапогом (которым меня вполне могли раскрошить, как яичную скорлупу) от какого-нибудь гвардейца.
Я сразу же узнал Фронтина. Нагрудник кирасы у него был сделан из эмали, а ремень украшала серебряная пряжка, однако он когда-то ходил в школу и изучал алфавит, сидя на одной скамье под навесом в углу нашей улицы рядом с курчавым негодником по имени Дидий Фест. Другими словами, для Юлия Фронтина я был младшим братом национального героя. Поскольку он больше не мог отправиться в таверну вместе с Фестом и напоить его допьяна (Фест лежал мертвым в Иудейской пустыне), он взял туда меня.
Таверна, в которую мы пришли, оказалась удивительно приличной и чистой. Она не бросалась в глаза, потому что располагалась в северном углу Рима, рядом с Виминальскими воротами. В ней сидели солдаты из городских полков, и дело у хозяев явно шло хорошо. Еды, впрочем, не было, женщин тоже. Выпивка предлагалась всех сортов, как теплая, так и охлажденная, со специями и без, дороже обычного, хотя мне и не разрешили за нее платить. Сам по себе я никогда бы не попал внутрь: мне не позволили бы занести и одну ногу, но поскольку я пришел вместе с Фронтином, на меня никто не покосился.
Мы устроились среди высоких крепких мужчин, которые явно подслушивали, но не произносили ни слова. Фронтин, вероятно, их знал, они же, похоже, были в курсе того, что он собирается сказать, но чтобы заставить моего спутника это сказать, потребовалось время. Когда такой человек приглашает вас выпить, понятно, что перед тем, как начать говорить о деле, необходимо соблюсти церемонии. Наша церемония состояла в том, чтобы оказать мне честь и доставить ему удовольствие. Поэтому мы обсуждали героев и их героизм, пока не напились до сентиментальных слез.
После того как мы поговорили о Фесте и до того, как я отрубился, я смог задать несколько вопросов. Фронтину удалось на них ответить еще до того, как он отправил меня домой в фургоне строителя вместе с грузом плиток.
— Почему он это сделал? — все еще продолжал задумчиво рассуждать Фронтин. — Первым полез через городскую стену Бетеля и поэтому первым погиб… Больше он никогда ничего не сможет сделать, только его могильная плита будет становиться все белее под солнцем пустыни. Сумасшедший!
— Хотел получить все наличные, перечисляемые в фонд помощи семьям погибших. Не мог терпеть всех этих вычетов из жалованья, не хотел терять эти деньги. Итак, брат-патриот, за упокой твоей души!
После смерти Феста прошло два года. Он погиб в конце галилейской кампании Веспасиана, хотя в городе с тех пор произошло столько событий, что казалось, будто прошло гораздо больше времени. Тем не менее я не мог поверить, что его нет. В некотором смысле я никогда этого не пойму. Я все еще жду гонца с сообщением, что Фест высадился в Остии с просьбой приехать туда за ним на повозке и привезти несколько бурдюков с вином, потому что у него закончились деньги, а он на корабле познакомился с несколькими ребятами, которых хотел бы угостить… Вероятно, я буду ждать этого послания всю жизнь.
Было приятно произносить его имя, но я уже получил достаточно. Возможно, это отразилось у меня на лице. Я тоже достаточно выпил, и вероятно, создавалось впечатление, что меня стошнит. Несмотря на это, Фронтин снова наполнил наши кубки, затем склонился ко мне, очевидно готовый к разговору.
— Фалкон! Фалкон — это имя тебя дали родители?
— Марк, — признался я. — Все точно так же, как у Феста, и это должен был знать Фронтин.
— Марк! О, Юпитер, я буду называть тебя Фалконом. Как ты впутался в это дело, Фалкон?
— Назначена награда за серебряные слитки.
— Нет, парень, не назначена! — он внезапно заговорил покровительственным тоном, словно отец. — Это политическое дело. Оставь его гвардии. Фест сказал бы это тебе, но его здесь нет, поэтому послушай меня. Послушай, и я все объясню. После того как на троне менее чем за двенадцать месяцев сменились четыре человека, Веспасиан кажется приятным вариантом. Но на него продолжают охотиться несколько типов. Ты знаешь, как это бывает. Когда у тебя увольнительная, они подходят и что-то тебе предлагают. Маленькие человечки, у которых для продажи есть нечто большое…
— Серебряные слитки! — Все встало на место. — Ex Argentiis Britaniae. Финансирование политического заговора. И кто За этим стоит?
— Именно это и хочет знать гвардия, — с мрачным видом сообщил мне Фронтин.
Я заметил движение мужчин вокруг него.
— Верность императору, — сказал я осторожно, не глядя ни на кого из них.
— Если хочешь… — Юлий Фронтин рассмеялся.
Они гордятся верностью. В свое время преторианская гвардия физически поднимала императоров на трон. Они таким образом короновали Клавдия, а в год четырех императоров даже такой бритый олух, как Отон, смог захватить империю после того, как заручился поддержкой преторианской гвардии. Но для их подкупа потребуется частный монетный двор. Кто-то не испугался британской погоды, чтобы это организовать.
— Когда ко мне подошли, я потребовал доказательств, — сообщил Фронтин. — Я тянул время. Они появились через два дня с бруском, на котором стояло клеймо. Мои ребята преследовали долгоносиков назад в их логово, когда те поспешно разбежались и сбросили добычу.
Поскольку я уже поднимал слиток, то понимал, почему они это сделали.
— Мы их потеряли, а когда отправились назад, то не нашли и слитка. Мы отправили шпионов в дешевые кабаки на берегу Тибра и вскоре услышали, что какой-то извозчик хвастается, что нашел некую штуку, за которую получит золотое спасибо от самого императора. Кто-то менее нежный, чем преторианцы, очевидно тоже про него услышал.
Фронтин посмотрел на меня тяжелым взглядом. Я почувствовал холод в груди под нижней туникой. Он был абсолютно трезв.
— Веспасиан не дурак, Фалкон. Возможно, он выпрыгнул из ниоткуда, но он все правильно рассчитал и действовал умно. Он полагался на сообразительность и инстинкты. Мы решили, что он в курсе. А теперь появляешься ты! Ты работаешь информатором на дворец, луч света? Ты выполняешь специальное задание, прикрывая Веспасиана на тот случай, если преторианцы его подведут?
— Насколько я знаю, нет, Юлий…
Я начал понимать, сколько же всего я на самом деле не знаю.
Глава 16
На следующий день я снова отправился к сенатору. Я смог добраться до него после вечера с Фронтином лишь во второй половине дня, впрочем. Детали моего утра мы, пожалуй, опустим. Скажу лишь, что большую часть утра я провел в постели, мучаясь повторяющимися болезненными спазмами. Когда я появился в доме сенатора, то нашел его страдающим от послеобеденных болей в желудке. У меня тоже болел живот, хотя я не мог смотреть на еду и не обедал.
Я ворвался в дом. Сенатор определил мое настроение по внезапности моего появления. Сегодня я выскочил, как негодяй, из пьесы какого-то драматурга, злобно фыркая, кудахча и желая поделиться своими злыми умыслами со зрителями. Камилл Вер был достаточно мил, отложил в сторону бумаги, с которыми работал, и позволил мне выпустить цветную пену.
— Никаких серебряных слитков, но я натолкнулся на заговор! Вы меня обманули, господин. Вы лжете гораздо больше, чем больная шлюха в храме Исиды, и с гораздо более гнусной целью, но рассказанной точно, ловко и умело.
— Фалкон! Можно мне объяснить?
Нет, он по крайней мере задолжал мне разрешение на бурю эмоций. Мои ярость и возбуждение очаровали его.
— Избавьте меня от этого, сенатор. Я не касаюсь политической работы. Я не считаю риск стоящим. Моя мать уже подарила одного сына Веспасиану в Галилее. Я — единственный из оставшихся у нее, и я очень хочу жить дальше!
Камилл Вер выглядел обиженным и раздраженным. Он считал, что я недооцениваю его политические доводы. Поскольку я считал, что это делает он, мы выглядели как два шашиста после пата — оба в безвыходном положении.
— Ты хочешь, чтобы Веспасиана убили? О, Фалкон! Ты хочешь, чтобы страну снова раздирала гражданская война? Ты хочешь краха империи? Больше войн и боев, больше неуверенности, больше пролитой римской крови на римских улицах?
— Людям платят немалые деньги за защиту императора, — выпалил я. — Мне платят ложью и обещаниями.
Внезапно я потерял терпение. Здесь для меня не было будущего. Меня обманули, попытались использовать. Более умные люди, чем этот сенатор, принимали меня за деревенского клоуна, фигляра и обнаруживали затем свою ошибку. Я немного успокоился и закончил смехотворное театральное представление.
— Веспасиан не любит информаторов, а я не люблю императоров. Я думал, что мне нравитесь вы, но любая килька, оказавшаяся не в своих водах, может допустить ошибку! Прощайте, господин!
Я вышел. Он позволил мне уйти. Как я заметил раньше, Децим Камилл Вер был умным и хитрым человеком.
В гневе я мчался по залу с фонтаном в центре, как вдруг услышал какой-то шорох.
— Фалкон! — меня звала Сосия. — Иди в сад. Нам нужно поговорить.
Было бы неправильно сплетничать с молодой госпожой, даже если бы я и дальше работал на ее дядю. Я стараюсь не расстраивать сенаторов, общаясь с опекаемыми ими лицами в их собственных домах, где слуги могут увидеть все происходящее. Если я вообще буду разговаривать с Сосией — что я должен сейчас сделать, поскольку сия благородная дама заговорила со мной — разговор должен быть быстрым. И нам следует остаться в зале.
Я шаркнул по мраморным плиткам пола каблуком.
— О, Дидий Фалкон! Пожалуйста!
Исключительно из желания сделать назло я последовал за ней.
Девушка провела меня во внутренний дворик, который я не видел раньше. Здесь блестел белый камень, черно-зеленые подстриженные кипарисы создавали прохладу, ворковали голуби и бил фонтан еще большего размера, чем в зале. За одной из каменных ваз, покрытых лишайником, пронзительно закричал павлин. В вазах цвели гордые белые лилии. Это было прохладное, красивое тихое место, но я отказался устроиться в тени в перголе, увитой ползущими растениями, и успокаиваться. Сосия села. Я смотрел на нее стоя, сложив руки на груди. В некотором роде это было неплохо. Однако как бы мне ни хотелось ее обнять, я не позволил себе этой радости.
Она надела красную тунику, по подолу отделанную тесьмой цвета терносливы. Платье Сосии подчеркивало бледность ее кожи под толстым слоем грима. Девушка склонилась ко мне с обеспокоенным лицом, мгновение она казалась хрупкой слабой маленькой девочкой. Казалось, что девушка извиняется от имени семьи, хотя, когда она пыталась расположить к себе, выглядела серьезнее, чем когда-либо раньше. Видимо, кто-то когда-то научил ее стоять на своем и не отступать.
— Я подслушивала. Фалкон, ты не можешь допустить, чтобы Веспасиана убили. Он будет хорошим императором!
— Я в этом сомневаюсь, — ответил я.
— Он не жестокий. Он не сумасшедший. Он ведет простую жизнь. Он много работает. Он старый, но у него есть талантливый сын.
Слова вылетали эмоционально. Она верила в то, что говорила, хотя я знал, что сама она не могла разработать подобную теорию. Я удивился тому, что император смог получить такую поддержу, поскольку не имел традиционных преимуществ. Никто из членов семьи Веспасиана никогда не занимал высоких постов. Я не винил его за это. Никто из моих родственников тоже никогда не занимал таких постов.
— Кто вбил тебе эту чушь? — в ярости спросил я.
— Елена.
Елена. Двоюродная сестра, которую она упоминала. Дочь сенатора, с которой повезло развестись какому-то несчастному простофиле, ее бывшему мужу.
— Понятно… Так что представляет собой эта твоя Елена?
— Она великолепна! — мгновенно воскликнула Сосия, но затем с такой же уверенностью добавила, — тебе она не особо понравится.
— Это почему? — рассмеялся я.
Сосия пожала плечами. Я никогда не видел эту двоюродную сестру, тем не менее, моя интуиция подсказывала не верить этой женщине с тех самых пор, как Сосия попыталась представиться ее именем, потому что отказывалась мне доверять. На самом деле единственным, что мне не нравилось в Елене и я имел против нее, было значительное влияние, которое, как я видел, она имела на Сосию Камиллину. Я предпочел бы сам оказывать влияние на Сосию. В любом случае я считал, что Сосия не права. Обычно я любил женщин. Но если эта Елена пытается защитить и оградить свою юную родственницу от проблем, а я понял, что это так и есть, то велика вероятность, что я не понравлюсь ей.
— Я с ней переписываюсь, — объяснила Сосия, словно читая мои мысли.
Я ничего не сказал. Нужно было идти. Говорить больше было нечего. Я стоял, улавливая чистые запахи летних цветов и нежное тепло, исходящее от камней.
— Я все рассказываю Елене.
Я посмотрел на Сосию с большей теплотой, сраженный смущением. Странно, что чувствуешь больший стыд, когда отвечать-то не за что, чем когда на самом деле пытаешься скрыть какой-то позорный и скандальный факт.
Поскольку я продолжал молчать, Сосия продолжила говорить. Это была единственная ее привычка, вызывающая раздражение. Она никогда не могла сидеть тихо и спокойно.
— Ты на самом деле уходишь? Я тебя больше не увижу? Я хочу тебе кое-что сказать. Марк Дидий Фалкон, я уже много дней раздумываю, как…
Она использовала мое официальное имя. Никто этого никогда не делал. Ее уважительный тон было трудно выдержать. Я столкнулся с настоящей проблемой, и моя ярость испарилась.
— Не надо! — тут же воскликнул я. — Сосия, поверь мне, когда тебе требуется много дней для составления сценария, лучше вообще ничего не говорить.
Она колебалась.
— Ты не знаешь…
В свободное время я баловался поэзией. Есть много вещей, которые я никогда не узнаю, но это я понял.
— О Сосия, я знаю!
Одно мгновение я фантазировал. Я погрузился в мечту, в которой беру Сосию Камиллину в свою жизнь. Но я тут же вернулся назад. Только дурак пытается перешагнуть через барьеры разрядов таким образом. Человек может купить себе место в среднем классе, или получить золотой перстень за службу императору (в особенности, если это услуги сомнительного характера). Но пока ее отец и ее дядя знают, что делают, и не забывают, кто они такие, — а ее дядя не может этого забыть, поскольку он миллионер — Сосию Камиллину пристроят таким образом, что ее положение только возвысится, а капитал их семьи увеличится, даже несмотря на странную проблему отсутствия матери. Наши жизни никогда не смогут соединиться. Сердцем она это понимала, потому что, даже предприняв смелую попытку объясниться, смотрела на мои большие пальцы ног в плетеных золотых сандалиях, прикусывала губу, но, тем не менее, принимала сказанное мною.
— Если ты мне понадобишься… — начала она тихим голосом.
Я ответил резко, ради себя самого.
— Я тебе не потребуюсь. В твоей спокойной, сладкой, обеспеченной жизни без тревог и забот тебе не нужен никто, типа меня. И, Сосия Камиллина, на самом деле и ты не нужна мне!
Я быстро ушел, чтобы не видеть ее лица.
Я шел домой пешком. Рим, мой город, который до этого времени всегда был моим утешением и успокоением, никогда меня не подводившим, лежал передо мной, как женщина, таинственная и красивая, требовательная и щедрая, вечно искушающая. Впервые в жизни я не позволил себя совратить. Я отказался от совращения.
Глава 17
Я все-таки снова увидел Сосию Камиллину. Она попросила меня о встрече. Конечно, я пошел на нее. Не пошел, а побежал, как только смог.
К тому времени лето уже терлось о шею осени. Дни казались такими же длинными и жаркими, но к сумеркам температура воздуха падала быстрее. Я отправился в Кампанию на праздник сбора винограда, но сердце у меня к нему не лежало, и я вернулся домой. Я не мог избавиться от мыслей о серебряных слитках. Эта загадка меня заинтересовала, и никакая ярость из-за отношения ко мне Децима Камилла этого не изменила. При каждой встрече Петроний Лонг спрашивал меня, как идет расследование. Он знал, что я чувствую, но был слишком любопытен, чтобы проявлять тактичность. Я начал избегать встреч с ним, из-за чего погрузился в еще большее уныние. В дополнение к этому весь мир наблюдал за нашим новым императором Веспасианом. Не было возможности посплетничать у цирюльника или в банях, на ипподроме или в театре и не чувствовать угрызений совести, поскольку я не мог забыть то, что знал.
Шесть недель или даже больше я оставался в тени. Я плохо сработал в деле о разводе, не вручил ордер, забыл даты появления в суде, оскорбил семью, избегал встреч с домовладельцем, слишком много пил, слишком мало ел и отказался от женщин навсегда. Если я ходил в театр, то терял нить сюжета.
Как-то однажды Ления зажала меня в углу.
— Фалкон! Приходила твоя девушка.
По привычке я спросил которая. Я все еще любил намекать, что ко мне каждый день пристают полуголые акробатки из Триполитании. Ления прекрасно знала, что я покончил с женщинами. Ей не хватало постукивания их маленьких сандалий по лестнице и смеха, который она всегда слушала, когда я их приводил к себе. Ей также не хватало криков негодования, когда на следующий день моя мать выметала их вместе с пылью.
— Маленькая изящная госпожа с родословной и браслетами. Я дала ей пописать в чан для отбеливания, она оставила тебе записку наверху…
Я понесся вверх по лестнице. Когда добежал до квартиры, то очень тяжело дышал, сердце судорожно колотилось в груди. Там побывала мама. Лежала груда зашитых туник, рисунок колесницы, выполненный моей племянницей на грифельной доске, тушеное мясо с луком и картофелем в закрытой посуде. Я отодвинул все это в сторону и занялся поисками.
Записка лежала у меня в спальне. Я почувствовал странную боль, представив Сосию здесь. Она оставила послание на куче моих стихов, прижав его гагатовым браслетом, который я видел на ней. Я задумался, поняла ли девушка, что в стихотворении под названием «Аглая, лучезарная богиня» на самом деле говорится о ней. Все девушки в моих одах зовутся Аглая. Поэту ведь необходимо себя защищать.
Сосия оставила мне деревянную табличку, снятую из одного из четырехстраничных блокнотов. Писала она круглым почерком человека, которому никогда не приходилось много писать.
«Дидий Фалкон, я знаю место, где могут храниться серебряные слитки. Если я тебе его покажу, ты сможешь получить награду. Встреться со мной у Золотого мильного камня через два часа. Если ты занят, я отправлюсь вместо тебя и посмотрю сама…» В панике я бросился вниз.
— Ления! Ления, когда она была здесь…
Меня уже ждали у подножия лестницы. Смаракт!
Подо мной двигались тени, их босые ноги бесшумно ступали по каменным ступеням. Это были гладиаторы домовладельца, которые пришли за арендной платой.
У меня есть договоренность с портным, который шьет плащи, он живет на втором этаже: в случае крайней необходимости я могу пробежать через его комнату, спрыгнуть с балкона на защищающий от огня навес над входом, а оттуда на улицу. Я уже миновал дверь портного, полуобернулся назад. Дверь открылась. Вышел человек, который вовсе не был портным.
Гладиаторы только что вернулись из грязного гимнасия Смаракта и оставались в боевом облачении. Подо мной находились так называемые мирмиллоны, с намазанными маслом телами, блестевшими над ремнями. Их правые руки от ключицы до кулака покрывали металлические поручи, а крепкие высокие шлемы на голове по форме напоминали изогнувшуюся ухмыляющуюся рыбину. Когда я развернулся, то увидел над собой двух легких смеющихся мужчин в одних туниках, у каждого из которых вокруг руки была обернута дьявольская сеть. Это были ретиарии. Я ринулся назад.
— Дидий Фалкон! Куда ты так торопишься?
Я узнал говорившего, узнал по фигуре. Он слегка склонился, приняв боевую стойку. Я не видел его лица за забралом. Наверное, я что-то выкрикнул.
— О, нет! Не сейчас, о боги, не сейчас…
— Сейчас, Фалкон!
— Вы не можете, о-о, вы не можете…
— О-о, мы можем! Давайте покажем человеку…
Затем оба ретиария бросили сети вниз мне на голову.
Безнадежно пытаясь выпутаться из двух десятифутовых врезающихся в тело сетей, я знал, что дальнейшее будет гораздо хуже ареста головорезами эдила. Если Смаракт просто пытался мне напомнить о необходимости платить, они отлупят меня, словно осьминога, прижатого камнями к берегу. Если же Смаракт нашел себе нового жильца на верхнюю квартиру, мне конец. Хуже ничего и представить нельзя. Единственным утешением было то, что я об этом мало что узнаю, поскольку вскоре потеряю сознание и возможно никогда не очнусь.
Вероятно, их было пятеро, но казалось, что больше. Ретиарии не могли появляться на улице с трезубцами с шипами, однако мирмиллоны принесли с собой деревянные учебные мечи. Пока я дергался в сетях, они систематично избивали меня, и, наконец, я погрузился с темноту и вообще перестал слышать даже разрозненные звуки.
Я приходил в себя. «Наверное, с новыми жильцами туго. Может, они слышали, что представляет собой жизнь в квартире Смаракта. Квартира все еще оставалась моей». Я просыпался.
Но оказался не у себя в комнате, а где-то в другом месте. Я чувствовал ужасную усталость. Боль растекалась по мне, словно густой нектар, затем я вдруг попал в поток ощущений и яростных звуков, словно меня закрутило в водовороте.
— Он приходит в себя! Скажи что-нибудь, Фалкон! — приказала Ления.
Мой мозг выдал слова. Я не услышал звуков, мой рот, словно шарик ваты, даже не пошевелился.
Мне было жаль этого Фалкона, если у него все болит так, как у меня. Я отключился от действительности, возможно, секунд на тридцать, а может, и на сотню лет. Где бы я ни был, было лучше, чем здесь, и я хотел туда вернуться.
— Марк! — это больше не Ления. — Не пытайся говорить, сын.
Ления послала за моей матерью. Боже праведный.
Красный туман у меня перед глазами медленно рассеивался. Я и тот другой несчастный по имени Фалкон медленно соединились в одно целое.
— Это…
Кто это сказал? Я или Фалкон? Думаю, что он.
Послышался голос матери, полный облегчения.
— Именно поэтому люди не задерживают арендную плату!
Надо мной маячила Ления, ее морщинистая шея напомнила мне гигантскую ящерицу.
— Лежи и не шевелись, — приказала она.
Я сел, мне помогла мать. Я хотел снова лечь, но она подперла мне спину рукой и держала меня прямо, словно кукловод палкой свои игрушки.
Мать подняла мне голову и поддержала ее под подбородком уверенной рукой опытной сиделки, которая всю жизнь посвятила этой работе. Она воспринимает меня как безнадежный случай и разговаривает со мной, словно я умственно отсталый ребенок. Потеря моего великого брата горит между нами огнем и горчит, словно полынь в горле. Это постоянный упрек. Я даже не знаю, за что она меня упрекает. Я подозреваю, что она сама не знает.
Похоже, теперь она в меня верит. Мать заговорила голосом, который глубоко врезался в месиво, некогда бывшее моим мозгом.
— Марк! Меня беспокоит та девушка. Мы прочитали ее записку. Я отправила Петрония на ее поиски, но тебе следует идти…
Я прибыл на Форум на носилках. Меня несли сквозь толпы людей, словно какого-то огромного евнуха, у которого денег больше, чем вкуса. Мы поднялись к Золотому мильному камню, откуда начинаются все дороги в империи. Я думал о Сосии, ожидающей встречи со мной в центре мира. Теперь ее не было и следа. Один из подчиненных Петрония передал мне, что его начальник ждет меня в переулке Ворсовщиков. Этот человек задерживался. Он ждал кого-то еще, поэтому отправился пешком.
В поисках нужного переулка на задворках я нашел нескольких мастеров, которые прокладывали канализационные трубы и всей толпой крутились вокруг одного люка. Мастера работали с большим, чем обычно, энтузиазмом. Бетон яростно бросали вниз, а поблизости не стояло ни одной емкости с вином для освежения.
Я обратился к мастерам официальным тоном, который всегда использую с профессионалами.
— Простите, что отрываю вас от работы. Вы случайно не видели Петрония Лонга, начальника авентинской стражи?
Старший в ответ изложил мне свою жизненную философию.
— Послушай, центурион, когда огромная канализационная система начинает свой священный путь, заглатывая дерьмо, скопившееся за последние пятьсот лет, у землекопов, укрепляющих кульверт, есть более важные дела, чем следить за прохожими!
— Извините за беспокойство, — вежливо ответил я. — Для разнообразия это сработало.
— На складе перца, с задней стороны, — хрипло сообщил он, — целая толпа глупых сатиров поднимает пыль.
Я находился уже на полпути туда, выкрикивая благодарности. Торопиться не требовалось.
Переулок Ворсовщиков располагался с южной стороны Форума рядом с рынком специй. Это была типичная крутая, петляющая боковая улочка, но достаточно широкая, чтобы по ней могла бы проехать повозка. Множество таких улочек ответвляются от главных улиц. Там было много засохшей грязи, валялись бревна и отходы. На петлях качались ставни там, где здания нависали над улицей, закрывая небо. Пахло затхлостью. В ночное время здесь явно собираются маргиналы. Когда я проходил там, яростно завопил кот. Это была дыра из тех, где начинаешь беспокоиться, если видишь, как кто-то к тебе направляется, и также беспокоишься, если не видишь никого. Она казалась печальным концом для величественных караванов, которые везли богатства Аравии, Индии и Китая через полмира для продажи в Риме.
Склад, который я искал, выглядел заброшенным. Густая растительность пробивалась сквозь выбоины на подъездной дороге. Перед зданием стоял сломанный фургон, накренившийся на один бок. Я нашел Петрония Лонга и еще дюжину мужчин в открытом дворе. Даже до того как я оказался у дверей, грустные голоса мастеров предупредили меня о том, чего ждать. Я много раз в прошлом слышал подобные приглушенные голоса.
Петроний направился мне навстречу.
— Марк!
Я утратил все надежды и сомнения.
Он добрался до меня и взял обе мои руки в свои. Его взгляд прошелся по моим синякам, правда, он был слишком обеспокоен, чтобы все их отметить. Петроний никогда не станет черствым. Пока другие мужчины сидят в кабаках и демонстрируют цинизм фактически на пустом месте, Петроний Лонг просто улыбается улыбкой терпеливого человека, которая медленно появляется у него на лице. У него за спиной послышалось какое-то движение, он повернулся и обнял меня за плечи, не говоря мне, что случилось. Это не имело значения. Я уже знал.
Они нашли ее на складе. Я появился в тот момент, когда ее выносили… Я увидел белое платье, которое висело, словно моток шерсти, на руках у мрачного солдата. Ее голова запрокинулась так, что при одном взгляде на нее становилось понятно: Сосия Камиллина мертва.
Глава 18
Темнота, вспышки, патруль ждет магистрата. Они легко справлялись с задушенными проститутками и торговками рыбой, забитыми палками, но это дело касалось сената. Расследовать не труднее, но предстоит масса бумажной работы.
Петроний стонал от отчаяния.
— Мы потратили несколько часов на поиски. Взяли за жабры нескольких сутенеров, которые за ней следили. Нашли переулок, отдубасили нескольких стражников перед тем, как найти место. Слишком поздно. Я ничего не мог сделать. Я просто ничего не мог сделать. Этот проклятый город!
Он любил Рим.
Они положили ее во дворе.
На этом этапе обычно несложно сохранять отстраненность. Я редко знаком с жертвой, я встречаюсь с ней только после совершения преступления. Так гораздо лучше. Я закрыл лицо руками.
Я понял, что Петроний Лонг отводит своих людей назад. Мы дружим очень давно. Мы сражались на одной стороне. Он дал мне столько времени на прощание, сколько мог.
Я стоял в ярде от нее. Петроний тихо подошел и встал за моим плечом. Он что-то пробормотал, потом наклонился и нежно закрыл глаза Сосии своей большой рукой, затем снова встал рядом со мной. Мы оба смотрели на убитую сверху вниз. Петроний смотрел, чтобы не смотреть на меня. Я — потому что больше никогда ни на что не хотел смотреть на этой земле.
Ее милое лицо все еще оставалось ярким от косметики, которой пользуются молодые женщины ее сословия, но кожа под краской уже побелела и напоминала алебастр. Это была она и не она. Погасли огоньки в глазах, исчез смех, осталась только безжизненная, неподвижная белая оболочка. Сосия мертва, тем не менее, я не мог относиться к ней как к трупу.
— Она ничего не поняла, — тихо произнес Петроний и откашлялся, — ее просто убили. Больше ничего.
Изнасилование. Он имел в виду изнасилование, пытки, осквернение, оскорбление.
Она мертва, и этот несчастный дурак пытается сказать мне, что она не подверглась насилию? Я хотел наорать на него, что больше ничего не имеет значения. Друг пытался сказать мне, что все случилось быстро. Я это видел! Сосию Камиллину убили одним быстрым сильным ударом до того, как она догадалась, что сделает этот человек. Крови было очень мало. Она умерла легко.
— Она была мертва, когда вы пришли? — спросил я. — Она успела что-то сказать?
«Рутинные вопросы, Марк. Придерживайся своей рутины». Спрашивать не имело смысла. Петроний в бессилии пожал плечами, затем отошел.
Итак, я стоял там практически наедине с Сосией, больше такого шанса мне не представится. Я хотел взять ее на руки, обнять, но рядом находилось слишком много людей. Через некоторое время я просто присел на корточки рядом с ней, а Петроний не позволял своим подчиненным к нам приближаться. Я не мог с ней поговорить даже в мыслях и не смотрел на девушку, чтобы не видеть крови. Я мог этого не выдержать.
Я сидел на корточках, переживая то, что здесь произошло. Это было единственной помощью, которую я мог оказать Сосии. Это был единственный способ, которым я мог ее успокоить после того, как она умерла в одиночестве.
Я узнаю, кто это был, и убийца должен это понимать. Когда-нибудь, как бы тщательно он ни защищался, этот человек будет держать передо мной ответ.
Сосия нашла его здесь что-то пишущим (это было очевидно). Что он писал? Не опись серебряных слитков, потому что она ошиблась, — слитков тут не было, хотя мы на протяжении нескольких дней переворачивали заброшенный склад вверх дном. Но он писал, потому что белая одежда девушки было запачкано чернилами. Возможно, она его знала. Когда она нашла убийцу, тот понял, что ее нужно заставить замолчать, поэтому встал и быстро заколол жертву одним ударом в сердце. Он убил девушку пером.
Петроний был прав. Сосия Камиллина не могла этого ожидать.
Я встал. Мне удалось не шататься.
— Ее отец…
— Я им сообщу, — ничего не выражающим тоном заявил Петроний. Эту обязанность он ненавидел. — Отправляйся домой. Я сообщу семье. Марк, просто иди домой!
В конце концов я решил, что будет лучше, если им на самом деле сообщит Петроний.
Пока я шел прочь, чувствовал, как друг провожает меня взглядом. Он хотел помочь, знал, что никто ничего не может сделать.
Глава 19
Я пошел на похороны, в моей работе эта традиция. Петроний отправился со мной.
Как обычно церемонию проводили на улице. Процессия протянулась из дома ее отца, Сосию Камиллину несли на открытых деревянных носилках с гирляндами в волосах. Кремация проводилась за пределами городской черты, у семейного мавзолея на Аппиевой дороге. Они отказались от профессиональных плакальщиц. Носилки несли молодые люди, которые были друзьями семьи.
Дул сильный ветер. Они пронесли носилки через Рим при дневном свете, музыка флейт и плач нарушали покой городских улиц. Один из молодых носильщиков пошатнулся у погребального костра. Это место представляло собой сооружение из кучи дров, сложенных в виде жертвенника, со сплетенными вокруг него темными листьями. Я, не глядя, шагнул вперед, чтобы помочь. Носилки оказались такими легкими, что чуть не вылетели у нас из рук, когда мы поднимали их наверх.
Речь ее отца была краткой, почти небрежной. Это, наверное, правильно. Именно такой была ее жизнь. В тот день Публий Камилл произнес простые слова и простую правду.
— Это моя единственная дочь. Сосия Камиллина была честной девушкой, почтительной, обязательной, преданной долгу и покинула этот мир до того, как узнала любовь мужа или ребенка. Примите ее молодую душу с нежностью, о боги…
Он взял один из факелов и, не глядя на дочь, зажег погребальный костер.
— Сосия Камиллина. Здравствуй и прощай!
Она покинула нас в окружении цветов, маленьких безделушек и благоухании ароматических масел. Люди плакали, я был одним из них. Языки пламени взметнулись вверх. Единожды я увидел ее сквозь пелену дыма. Сосия Камиллина покинула нас.
Мы с Петронием присутствовали на похоронном ритуале много раз, нам он никогда не нравился. Мы стояли чуть в стороне, и я тихо ругался себе под нос.
— Это ужасно. Напомни мне еще раз, что, именем Гадеса, я здесь делаю?
Он ответил мне тихим голосом, пытаясь меня поддержать.
— Официально выражаешь соболезнования. Также остается слабая надежда на то, что тут может появиться и выродок, которого мы ищем. Вдруг очарованный своим преступлением, он решит пощеголять перед мавзолеем…
Сохраняя траурное выражение лица, я фыркнул.
— Выставит себя любопытным взглядам как раз в том единственном месте, где, как он точно знает, стоят представители закона, мечтающие о возможности броситься вслед за неприглашенным гостем, со странным выражением лица и огнем в глазах…
Петроний опустил руку мне на плечо.
— Ты знаешь, у членов семь, бывает, наблюдаются странные реакции, не совсем соответствующие ситуации.
— Семью можно исключить, — объявил я.
Петроний вопросительно приподнял брови. Он оставил этот щекотливый вопрос претору — пусть магистрат их же ранга пачкает чистую обувь в навозе. Я думаю, Петроний предположил, что у меня разбито сердце и в таком состоянии я не в состоянии обдумывать этот вопрос. Но я обдумал.
— У женщины недостаточно силы, у детей не хватает роста. У Децима Вера в свидетелях пятьдесят членов правительства, чьим словам я никогда не поверю, а вот свидетельства старого раба с Черного моря, его чистильщика обуви, для меня достаточно. Все заявляют, что Децим находился в сенате. Публий Метон обсуждал торговые корабли с бывшим мужем дочери его брата, с которым она развелась. Это, кстати, исключает также и бывшего зятя, даже до того, как мы стали рассматривать его кандидатуру, Петроний.
Я проверял. Я знал о местонахождении родственников сенатора и его брата, о существовании которых они забыли.
Единственное, что я не сделал, не встретился с бывшим мужем Елены Юстины. Я даже не потрудился выяснить его имя. Я исключил его по двум причинам. Полезный раб-чистильщик обуви сказал мне, где находился этот человек. И в любом случае он развелся с Еленой. Я видел слишком много браков других людей, чтобы поверить: сторонам лучше после того, как они положат конец официальному союзу. Если муж Елены был со мной согласен, то он безусловно разумный человек.
Не думайте, что мой верный старый армейский товарищ ничего не делал. Петроний оказался в составе группы расследования под руководством местного претора. Он стал незаменим для эдила, занимающегося этим делом (к счастью, не Пертинакса. Убийство произошло в Восьмом квартале, районе римского Форума). Петроний лично провел обыск во всех лавках и лачугах переулка Ворсовщиков. Выяснилось, что склад, где нашли Сосию, принадлежал бывшему старому консулу по имени Карпений Марцелл, который медленно умирал от какой-то болезни в сельском поместье в пятидесяти милях к югу от Рима. Претор принял бы предсмертное состояние за алиби, но Петроний тем не менее, проехал в имение, чтобы убедиться. Это не мог сделать Карпений Марцелл. Он так страдал, что едва ли увидел Петрония, стоявшего у его постели.
Склад был пустым, когда мы его нашли, но мы не сомневались, что он кем-то использовался. Во дворе оставались недавние следы колес фургонов. Любой, знавший, что владелец болен, мог тайно им воспользоваться.
Во время похорон не произошло никаких инцидентов. Мы с Петронием никого не опознали и чувствовали себя не в своей тарелке.
Теперь ближайшие родственники ждали, когда можно будет собрать пепел. Остальным прощающимся пришло время уходить. Перед тем как уйти, я заставил себя подойти к опечаленному отцу Сосии Камиллины.
— Публий Камилл Метон.
Я впервые встретился с ним после того случая с Пертинаксом. Этого человека было легко забыть: гладкое овальное лицо, практически лишенное выражения, отстраненный взгляд с намеком на оправданное презрение. Это также оказался единственный раз, когда я видел его с братом. Лысый Публий выглядел старше, но сегодня во время официальной церемонии голова была прикрыта, и когда он отвернулся от меня, я заметил красивый и решительный профиль, который отсутствовал у Децима. Когда он отошел, послышался слабый запах мирры. Я также заметил золотой перстень с большим изумрудом, с инталией. Эти свидетельства холостяцкого тщеславия я не замечал раньше. После того как я обратил внимание на эти вещи, которые казались такими неважными, я почувствовал себе еще более неловко.
— Господин, наверное, это последнее, что вы хотели бы от меня услышать… — По его выражению лица я понял, что не ошибся. — Господин, я обещаю вам… я обещаю ей… я найду того, кто убил вашего ребенка. Чего бы это ни стоило и сколько бы времени ни отняло.
Он уставился на меня так, словно разучился говорить. Юлия Юста, жена его брата, легко коснулась моей руки. Она метнула на меня полный раздражения взгляд, но я остался на месте. Публий мягко и печально улыбнулся, но эта мягкость лишь скрывала твердость, которую я не видел раньше.
— Ты уже вполне достаточно сделал для моей дочери! — воскликнул он. — Уходи! Оставь нас всех в покое!
Его резкий голос поднялся до крика.
Это было неприятно. Утренняя звезда померкла для нас обоих, и вот он я, здесь, пристаю к нему. Он не знал, кого еще винить, поэтому обвинял меня.
Тем не менее причина заключалась в другом. Это было неприятно, потому что Публий Камилл Метон выглядел, как человек, печаль которого мешает суровому самоконтролю. Этот человек сломается, но не сейчас, не на публике, не сегодня, не здесь. Раньше он был таким убедительным, но эта потеря потрясла его.
Я страдал из-за потери его полного жизни ребенка так же искренне, как и он. Мне было его жаль из-за нее. Ради нее я обратился к нему с открытым сердцем.
— Господин, мы разделяем…
— Мы ничего не разделяем, Фалкон!
Он ушел прочь.
Я смотрел на бледную жену сенатора, которая взяла на себя обязанность поддерживать брата мужа на протяжении этого ужасного дня. Она подвела его к погребальному костру. Слуги собирали младших детей. Рабы семьи сгрудились вместе. Важные люди, собиравшиеся уходить, пожимали руку сенатора и провожали его брата серьезным взглядом.
Я знал, что могу установить контакт с сенатором. С его младшим братом Публием я просто сотрясал воздух, но с Децимом мы всегда могли поговорить. Я ждал.
Два брата разделяли жизнь Сосии, теперь они разделяли ее уход. Теперь председательствовал Децим. Публий только неотрывно смотрел на кости на костре. Отец Сосии стоял отдельно от других, в одиночестве, а ее дядя готовился полить угли вином. По его сигналу прощающиеся стали уходить. Децим замер у костра, ожидая, когда посторонние уйдут.
Как и принято на похоронах, Децим вежливо позволял посторонним высказать соболезнования, затем прошел к Петронию Лонгу, официальному лицу. Сенатор остановился в трех шагах от нас и заговорил усталым голосом. Его усталость была сродни моей.
— Начальник стражи, спасибо за то, что пришел. Дидий Фалкон, скажи мне, готов ли ты продолжать заниматься этим делом?
Никакой суеты. Никакой ссылки на расторжение мною нашего контракта. И мне не убежать. Я ответил с нескрываемой горечью.
— Я буду продолжать! Команда магистрата зашла в тупик. На складе ничего не обнаружено. Никто не видел преступника, его перо никак не опознать. Но, в конце концов нас к нему приведут серебряные слитки.
— Что ты намерен делать? — нахмурившись, спросил сенатор.
Я почувствовал, как Петроний переступил с ноги на ногу. Мы это не обсуждали. До этого мгновения я не был уверен — ее больше нет. Мое сознание прояснилось. Курс был очевиден — в Риме мне делать нечего. Здесь нет для меня места, никаких удовольствий, никакого спокойствия.
— Господин, Рим слишком велик. Но наша нить начинается в маленьком сообществе в провинции, находящейся под строгим контролем армии. Упрятать концы там должно быть труднее. Мы вели себя глупо. Мне следовало уехать раньше.
Петроний, который так сильно ненавидел то место, больше не мог молчать.
— О, Марк! Боги…
— Британия, — подтвердил я.
Британия зимой. Уже наступил октябрь. Мне повезет, если я туда доберусь до окончания навигации. Британия зимой. Я бывал там, поэтому знал, насколько там ужасно. Туман, который прилипает к твоим волосам, словно рыбий клей, холод, пронизывающий до костей и забирающийся в плечи и колени. Туманы над морем, бури, метель и ужасные темные месяцы, когда рассвет и вечер, как кажется, едва ли отделены друг от друга.
Это не имело значения. Ничто из этого не имело для меня значения. Чем меньше цивилизация, тем лучше. Теперь ничто не имело значения.