пор, пока мусорщики не подбирали их и не вывозили за город на свалку.
Занятый своими мыслями Иеремия брел в направлении причала Блэкфрайер. Дойдя до воды, он взмахом руки подозвал перевозчика. Дожидаясь, пока тот подгонит лодку, иезуит еще раз огляделся. За эти полтора года ему не раз приходилось переправляться на другой берег Темзы, чтобы увидеться с Аморе в Уайтхолле. Недалеко вверх по течению, там, где с Темзой сливались зловонные воды Флита, возвышались красные кирпичные стены Брайдуэлла, бывшего дворца короля Генриха VIII, служившего теперь тюрьмой для бродяг, воров и продажных женщин. Кроме этого, там расположился и приют для сирот. Иеремии показалось, что сквозь городской шум он слышит удары хлыста по голым спинам арестованных. Два раза в неделю в Брайдуэлле публично пороли преступников; поглазеть на это сбегались толпы зевак.
Через распахнутые ворота иезуит разглядел группу мальчиков в одинаковой синей одежде, строем направлявшихся вдоль Темзы в церковь. Они чинно проследовали мимо столба для порки злоумышленников и особого стула, на котором наиболее непокорных женщин опускали в воды Темзы.
— Куда вам? — осведомился перевозчик.
— К «Старому лебедю», — ответил Иеремия, усаживаясь в лодку.
Перевозчик взялся за ремни, но особо напрягаться ему не пришлось, поскольку они плыли по течению. Было погожее апрельское утро, и, как это обычно бывало в теплые дни, исходивший от воды смрад лишь усиливался. На волнах реки колыхались все виды отбросов. Однако те, кто вываливал всякую дрянь в Темзу, не задумывались о том, что воды прилива принесут их обратно.
Лодка миновала замок Бэйнард, напоминавший крепость особняк, где некогда поочередно проживали три из восьми жен Генриха VIII. Выходившая к реке часть здания с тремя мощными башнями и семью башнями поменьше на самом деле очень походила на замок.
Темза была усеяна бесчисленными лодками, лодчонками, баржами и парусниками. У Куинхитского дока, как обычно, царило большое оживление, и перевозчику приходилось ловко маневрировать на середине Темзы, чтобы, не дай Бог, не столкнуться с какой-нибудь посудиной покрупнее. Вскоре они проехали мимо трех кранов, приводимых в движение топчаками — ступенчатыми колесами — и служившими для разгрузки тяжелых бочек. После того как позади осталась сталелитейная мастерская и Колд-Харбор, лодочник подрулил к берегу, стараясь не подходить вплотную к сваям, подпиравшим здания на берегу.
Когда причалили у «Старого лебедя», Иеремия, осторожно поднявшись с задней скамьи, сунул перевозчику шестипенсовик и выбрался из раскачивавшейся лодки на мол. По правую сторону в нескольких десятках ярдов вниз по течению Темзы вознесся самый крупный и совершенный в христианском мире мост, на котором и расположилось его новое жилье. Мост этот был возведен на девятнадцати опорах, стоявших на ледорезах. Когда вода поднималась, то пенящимися каскадами с шумом огибала ледорезы. Сам мост был буквально усеян фахверковыми домами, верхние этажи которых чуть ли не сходились, образуя самый настоящий туннель для пеших и конных. Дома эти насчитывали до шести этажей, укрепленных на прочных свайных опорах и нависавших над краем моста. Лондонский мост выглядел весьма внушительно.
Пока Иеремия брел по Олд-Свон-лейн к Темз-стрит, он на время потерял из виду складские здания на набережной и здание гильдии рыботорговцев. Лишь свернув на Фиш-стрит, ведущую прямо к ним, он снова увидел их. Не впервые нога Иеремии ступала на эту улицу шириной не более двенадцати футов, которая вела на противоположный берег реки, в Саутуорк, но в то утро он воспринимал ее совершенно по-другому. Стоящие рядами дома на северной стороне моста появились лет пятнадцать назад, после того как пожар 1633 года уничтожил прежние постройки. Иеремия проходил мимо лавок купцов, где предлагались различные товары: полотно, перчатки, ювелирные изделия, гравюры, книги. Чувствовалось, как трясется мост от вращения приводимых в движение речной водой колес под первыми двумя арками. Установка, построенная около ста лет назад голландцем Питером Моррисом, служила для подачи воды в расположенные выше городские кварталы. По другую сторону моста возвышались водяные мельницы.
Мастерская Хаббарта расположилась среди новостроек левого ряда. За ней следовал незастроенный участок, потом снова начинались здания, тянувшиеся до самого Саутуорка. Хотя существовал план восстановления всех уничтоженных пожаром домов, пока что он так и оставался на бумаге. В этом месте проезжая часть моста ограждена заборчиком из узких деревянных досок, чтобы незадачливые прохожие в непогоду или туман не свалились в Темзу.
Над мастерской, где изготавливались медицинские инструменты, находилась выцветшая вывеска с тремя золотыми шарами. Едва Иеремия вошел, как навстречу ему показался мастер Хаббарт собственной персоной.
— Не могу выразить словами, какая это радость для меня принять вас под свой кров, святой отец, — широко улыбнулся мастер.
Хаббарт был худощавым сероглазым мужчиной с начинавшими редеть каштановыми волосами. Проработав в свое время оружейных дел мастером, он пришел к мысли наладить изготовление хирургических инструментов, и поскольку имел, что называется, золотые руки, вскоре стал процветать.
— Мэри, иди сюда, — позвал мастер Хаббарт.
Вскоре появилась жена мастера, такая же худая, как и он сам, только выглядевшая куда менее приветливо.
— Проводи нашего гостя в его комнату да покажи и расскажи ему все, чтобы он знал, где что находится.
Иеремия пропустил Мэри вперед. Дом был трехэтажным. Мансарда оказалась достаточно просторной — в ней можно было не только жить, но и отправлять мессу. Сундук с сутаной и всем необходимым для мессы уже доставили. Как и многочисленные книги. После того как Иеремия выложил из карманов все предметы личного обихода, миссис Хаббарт показала ему дом. Кухня находилась позади мастерской в первом этаже, за ней спряталось и отхожее место в виде пристройки, нависавшей на водами реки. Сооружение это было весьма удобным для обитателей дома, однако временами доставляло массу хлопот проплывавшим внизу лодочникам — тем приходилось держать ухо востро, чтобы ненароком не угодить под зловонный дождь или, того хуже, град.
Вечером, после того как мастер Хаббарт запер мастерскую, муж и жена попросили иезуита исповедовать их. После ужина все трое еще некоторое время сидели за столом, обсуждая католический приход. Иеремия собрался с утра побеседовать со всеми членами паствы и выяснить, кто нуждался во вспомоществовании.
Ночь Иеремия спал спокойно, несмотря на не умолкавший ни на минуту шум воды и скрип водяных колес. И хотя иезуит привык вставать рано, его уже в пять утра разбудил шум на мосту — скрип колес повозок, развозивших товары и еду. Но это было не самое страшное — через мост прогоняли стада свиней и коров, вопивших и мычавших так, что разбудили бы мертвого. Вообще место это оказалось шумным — перебранки погонщиков, выкрики бродячих торговцев, соленые шутки лодочников, тоскливые крики чаек, лай собак, цокот копыт не стихали до позднего вечера.
Иеремия открыл окно и выглянул на реку, усеянную всевозможными судами. Между внушительными торговыми кораблями и баржами сновали юркие лодочки. Кое-где на пристань сгружались товары. Неподалеку возвышались серые башни Тауэра, бдительного стража Лондона. Четыре увенчанные луковками крыш башни крепости четко выделялись на боне синего весеннего неба. Ветер доносил сюда и шум Биллингсгейтского рынка. Это место Всевышний явно назначал тем, кому надлежало учиться смирению. Помолившись, Иеремия спустился вниз позавтракать в обществе своих новых хозяев.
Глава 18
Ален, занятый своими мыслями, шел по Патерностер-роу.
— Как вы думаете, мастер, понравится миссис Милтон? — нарушил молчание Кит, шедший рядом.
Ален, повернув голову, посмотрел на светловолосого мальчика, выжидающе смотревшего на него.
— Честно говоря, не знаю, Кит, — ответил он. — Она уже не молоденькая.
Миссис Милтон была вдовой владельца паба, умершего этой зимой от чумы и оставившего ей одни лишь долги. Пару дней назад пожилая женщина попала под повозку, которая протащила ее несколько ярдов, в результате чего у нее оказалась раздроблена рука. Ален обработал переломы, но опасался, что рука усохнет — были разорваны сухожилия и связки. Теперь он регулярно посещал миссис Милтон на дому, следя за выздоровлением. И так как она была женщиной бедной, и ей полагалось вспомоществование, Ален отказался брать с нее плату за лечение.
И вот они с Китом возвращались в лечебницу, где за хозяина оставался Николас. Они были уже в нескольких шагах от дома, как вдруг Алена словно кольнуло. Кто это выходит от них? Уж не Мартин ли Лэкстон? Чего этому лоботрясу делать в лечебнице? К счастью, молодой Лэкстон направлялся в противоположную сторону и не заметил появления Алена, и надо сказать, кстати. В лечебнице все было как обычно. Крикнув Ника, Ален настороженно спросил:
— Что здесь делал Мартин Лэкстон? Надеюсь, не буйствовал?
Ник покачал головой.
— Я и не видел, как он вошел, мастер. Я был в саду — ходил посмотреть, как там наши травы. По-моему, он зашел увидеться с сестрой. Во всяком случае я слышал, как они бранились у нее в комнате. Так что вы бы ее спросили. А бранились они так, что и на улице было слышно.
Похлопав подмастерья по плечу, Ален решил наведаться на второй этаж. В спальне он обнаружил Энн и ее тетушку. У Энн по щекам текли слезы. Элизабет, желая успокоить ее, гладила по голове, но Энн, похоже, была безутешна.
— Что случилось? — обеспокоенно спросил Ален.
Не глядя на него, Элизабет ответила:
— Только что здесь побывал Мартин.
— Я видел, как он выходил. Что ему было нужно?
— Деньги! Он всегда был транжирой, транжирой и остался. Пьет да бегает по домам… Сами понимаете по каким.
— Так он выпрашивал у Энн деньги?
— Не выпрашивал, а требовал, — презрительно рявкнула тетушка. — И когда она ему их не дала, ударил ее. Я вот, жаль, не успела, а не то я бы ему показала.