История загадок и тайн. Книги 1-18 — страница 296 из 917

Воздав молитву Деве Марии, Ален снова направился в лечебницу за необходимыми инструментами. Между тем была уже ночь, улицы затихли. И снова Ален спрашивал себя, отчего ни Элизабет, ни Кита не оказалось дома, но не мог заставить себя додумать эту мысль до конца. Разложив инструменты рядом с постелью, Ален вдруг заметил, как предательски дрожат у него руки. Ведь это была не первая его операция, но никогда прежде ему не приходилось делать ее на еще живом человеке. Он постарался взять себя в руки. Первым делом вложил между челюстей Энн небольшой деревянный брусок — рот должен быть открыт, она должна дышать, обеспечивая воздухом матку. Дыхание было настолько слабым, что ребенок вполне мог задохнуться. После этого Ален убрал подушку из-под головы Энн и подложил ее под крестец. Ополоснув руки, Ален обмыл бренди участок, где надлежало сделать надрез. Затем, выбрав самый острый из скальпелей, приставил его лезвие слева в области лобковой кости и на брюшине сделал надрез шириной примерно в ладонь. Показались внутренности, Ален осторожно убрал их. Выступившую наружу матку вскрыть было совсем несложно. Отложив скальпель, Ален бережно повернул безжизненное тело Энн на левый бок — вместе с телом матери переместился и плод. Плод представлял собой крохотное существо с морщинистой кожицей. Наскоро перевязав пуповину, Ален перерезал ее. Риджуэй с тревогой убедился, что ребенок молчит и не двигается. Смахнув слизь с губок крохотного ротика, он мизинцем постарался раздвинуть их. Когда ребенок и после этого не задышал, он, приставив свой рот к его рту, попытался вдуть ему в легкие немного воздуха, как обычно делают в подобных случаях повитухи. Снова и снова он отчаянно стремился в буквальном смысле вдохнуть жизнь в новорожденного. Ощупав грудь с левой стороны, он убедился, что сердцебиение отсутствует. Ребенок был мертв — не выдержал слишком долгого ожидания.

Какое-то время Ален стоял, бессмысленно уставившись на крохотный трупик в руках. Вокруг стояла звенящая, мертвая тишина. И тут до него дошло, что Энн не дышит. Не раздумывая, Риджуэй положил ребенка подле умершей матери и набросил на обоих покрывало. После этого он вдруг ощутил, что ноги не хотят ему повиноваться. Прислонившись к стене, он бессильно скользнул на пол и в приступе отчаяния закрыл лицо окровавленными ладонями.


Он не знал, сколько времени так просидел. Словно омертвев изнутри, Ален был не в состоянии ощутить ни боль, ни горе утраты, ни ужас… ничего. В голове царила пустота; мысли, будто мифические существа ускользали от него, едва он пытался ухватиться за них.

Вдруг он услышал щебетанье птиц. За окном лечебницы воробьи приветствовали наступающий день. Занималась заря. Мгновение спустя Риджуэй ощутил боль в правом предплечье. Повернув голову, он глуповато уставился на запекшуюся кровь по краям дыры на рукаве. И она напомнила ему обо всем. Выстрел. Пуля, едва задевшая его. Замешкайся он хоть на мгновение, и все, он был бы в царстве мертвых. «Почему это случилось? — спросил он себя, так до конца и не понимая, что произошло. — Как убийца попал в Дом? Что ему понадобилось здесь?»

Разглядывая окровавленные руки, Ален внезапно ощутил дурноту. Рывком поднявшись, он, пошатываясь, спустился в лечебницу и, став на колени у ведра, опорожнил желудок. Потом кое-как проковылял до кухни, наполнил водой миску и стал методично смывать остатки запекшейся крови: сначала с ладоней, затем с запястий. Потом внезапно прекратил это занятие и бессильно шлепнулся на табурет. Без толку! Все без толку! Ему никогда не смыть с себя кровь жены и ее ребенка. Он убил их, он, и никто другой. Ее — потому что поспешил, а его — потому что медлил. И вдруг спросил себя: интересно, а как бы он действовал, будь этот ребенок его? Будь эта женщина ему по-настоящему дорога! Разве тогда он прекратил бы попытки вернуть ее к жизни? Разве не мелькнула у него тогда, в горячке, гаденькая мыслишка: вот умри она сейчас, и он снова свободен? Мысль о том, что он внезапно овдовел, внушала сильнейшее чувство вины. Риджуэй больше не верил себе. А если бы он не стал ее оперировать? Может, Энн пришла бы в себя, выжила и родила этого ребенка?

«Что я наделал! — вопила его душа. — Я убил ее! Их смерть на моей совести!»

В горле у Алена шевельнулся отвратительный комок. Он задыхался. Рванув рубаху на груди, он разразился рыданиями. Но рыдал он не по погибшей Энн, которую никогда не любил и которая тяжким бременем висела на нем; нет, он оплакивал себя. Его переполняла злоба на Энн, злоба за то, что та сподобилась отойти в мир иной именно у него на руках, что, в свою очередь, впрыскивало в душу новую порцию вины. Это было невыносимо! Может, она и не погибла бы так страшно, если бы он почаще оставался дома, если бы исполнял свой супружеский долг как полагается. А он посвятил себя всего без остатка Аморе. И теперь его сжигало чувство мучительного стыда за познанное им счастье в объятиях этой женщины.

Когда приступ самобичевания миновал, Риджуэй некоторое время просто сидел, прислушиваясь к доносившимся с улицы звукам пробуждавшегося города. Ремесленники и купцы уже открыли лавки, по улицам вновь загрохотали колеса повозок, зацокали копыта лошадей.

И снова Алена стал мучить вопрос: где Кит? И куда подевалась тетушка Энн? Ужасная догадка когтистой лапищей сжала сердце. Вскочив, он поднялся по лестнице на второй этаж и замер у входа в их с Энн спальню. Нет, никогда он не сможет переступить порог этой комнаты, не говоря уж о том, чтобы спать там. Ален повернулся к расположенной напротив двери. Когда-то, давным-давно, в прошлой холостяцкой жизни, она стояла почти без пользы — тогда ему было куда приятнее посиживать на кухне в обществе Иеремии, прислуги, подмастерьев и учеников, пока ворвавшиеся в его жизнь и разом перевернувшие ее с ног на голову Энн и Элизабет скоренько не оккупировали ее, вмиг найдя ей применение.

Дверь в комнату была приоткрыта. Помедлив, Ален протянул ставшую вдруг свинцово-тяжелой руку и толкнул ее. То, что он увидел, заставило его отпрянуть, и он больно ударился спиной о притолоку двери в спальню. На деревянных досках пола растянулась Элизабет. Ее грудь была залита кровью. Оцепеневший от ужаса, Ален, словно заведенная кукла, повернулся и чисто механически, с неестественной размеренностью стал спускаться по лестнице на первый этаж. Пройдя через лечебницу, он вышел на улицу и отправился куда глаза глядят. Искать Кита, чтобы снова испытать ужас, у него не было сил — мальчик наверняка лежал в комнате Элизабет, мертвый, как и хозяйка. Постепенно до Алена стало доходить, как повезло ему вчерашним вечером — ведь останься он дома, и тоже угодил бы на тот свет.

Пройдя несколько улиц, Ален остановился и прислонился к стене дома. Свежий воздух постепенно привел его в норму. Так! Необходимо сообщить о преступлении! Необходимо предпринять все, чтобы этот зверь понес заслуженное наказание!


— Что с вами, сэр? Вы, случайно, не поранились? — раздался чей-то голос.

Ален, испуганно вздрогнув, поднял голову и увидел хорошо одетого мужчину.

— У вас ведь вся сорочка в крови, — недоверчиво добавил незнакомец.

— Я… У меня… жена… умерла… Ее… ее убили, — заплетающимся языком пробормотал в ответ Риджуэй. Трудно ему было говорить, чертовски трудно получалось складывать слова в осмысленные фразы.

— Вероятно, вам следует обратиться к констеблю, сэр, — учтивым, но не терпящим возражений тоном произнес незнакомец.

— Да-да, конечно, вы правы, — согласился Ален.

Прохожий, взяв Алена под руку, повел его куда-то по улице. Риджуэй не сопротивлялся. Они остановились у какого-то дома, и мужчина нажал на ручку двери. Когда на пороге появилась служанка, он спросил:

— Могу я поговорить с мистером Осборном? Мне необходимо сделать заявление о преступлении.

Служанка, посторонившись, пропустила их внутрь и проводила в комнату, стены которой были покрыты деревянными панелями. Тут же появился и мистер Осборн, констебль округа.

— Мистер Бенсли, что вас привело ко мне спозаранку? — осведомился служитель порядка у мужчины, продолжавшего удерживать Алена за локоть, словно опасаясь, что тот исчезнет. Вот, я случайно встретил этого человека на улице. Он утверждает, что его жену убили.

Повернувшись к Алену, Осборн стал испытующим взглядом буравить его.

— Ваше имя, сэр!

— Риджуэй. Ален Риджуэй. Я мастер гильдии лекарей.

— Где проживаете?

— На Патерностер-роу.

— Когда было совершено преступление?

— Вчера вечером. Едва я вернулся домой, как на моих глазах неизвестный мужчина в маске убил мою жену. Он убил также и ее тетку.

— А почему вы решили сообщить об этом только сейчас?

— Моя жена еще была жива. Я попытался спасти ее и ребенка. Она была беременна. Но спасти их я не сумел.

— Ладно, давайте сходим к вам в дом и все там осмотрим.

Предупредив служанку, констебль вместе с мистером Бенсли и Аленом Риджуэем отправился на Патерностер-роу. Прибыв туда, где несколько часов назад произошло зверское убийство, констебль толчком отворил входную дверь, которую Ален, уходя, так и не удосужился закрыть за собой. Ален вместе с мистером Бенсли прошли за ним в лечебницу.

— Где ваша жена, сэр? — осведомился констебль Осборн.

— На втором этаже в спальне. А ее тетка лежит у себя в комнате рядом, — сдавленным голосом ответил Ален.

— Ждите здесь! — распорядился констебль и стал подниматься по лестнице. Вернулся он подозрительно скоро, побелев как мел.

— Воистину ужасное зрелище, — произнес он, обреченно качая головой. — Ничего подобного в жизни видеть не приходилось.

Отерев тыльной стороной ладони выступивший на лбу пот, констебль вздохнул.

— Я вынужден сообщить об этом члену муниципалитета. Сомнений нет, что столь тяжкое преступление сэр Генри возьмется расследовать лично.

Сэр Генри Краудер как член муниципалитета и мировой судья отвечал за расследование преступлений, а при разборе малозначительных случаев, относившихся скорее к категории проступков, представлял в судах магистрат. Кроме того, в его компетенцию входило передавать подозреваемых в совершении тяжких деяний суду высшей инстанции.