Сейчас кардинал Де Каро достал из папки несколько фотографий 8x10. Они были черно-белыми и пожелтели от времени, но все это не уменьшило впечатление от снимков, когда их стали передавать вокруг стола из рук в руки.
Первая пущенная по кругу фотография с наклейкой «Вещественное доказательство I» представляла собой довольно страшный снимок человеческих рук, помещенных рядом друг с другом ладонями вверх. На запястьях зияли кровавые раны.
«Вещественное доказательство II» показывало человеческие ступни с такими же ужасными кровоточащими ранами.
Третье фото, «Вещественное доказательство III», изображало мужчину с обнаженным торсом. С правой стороны под ребрами его тело прорезала глубокая кровоточащая рана с неровными краями.
Кардинал подождал, пока шокирующие фотографии обойдут круг, прежде чем вернуть их в папку и обратиться к членам Совета. Лица людей, сидящих вокруг стола, стали мрачными, когда он подтвердил то, что все они подозревали.
— Мы наблюдаем удостоверенные стигматы. Все пять мест выглядят точно так же, как и на запястьях.
Замок Синих Яблок
24 июня 2005 года
На следующее утро Синклера нигде не было видно. Морин и Питера приветствовал Ролан и проводил их на завтрак. Питер не был уверен, является ли это необычайное внимание, которого они удостаивались, чистым знаком гостеприимства или чем-то вроде домашнего ареста. Синклер явно заботился о том, чтобы Морин и Питер не были предоставлены самим себе.
— Месье Синклер попросил меня заверить вас, что вы будете обеспечены прекрасными костюмами для бала сегодня вечером. Он занят последними приготовлениями для праздника, но предоставил в ваше распоряжение шофера на тот случай, если вы захотите осмотреть окрестности. Он подумал, что вам, возможно, будет интересно увидеть катарские замки. Я буду иметь честь сопровождать вас в качестве гида.
Они приняли предложение и отправились в поездку в сопровождении гиганта Ролана, который снабжал их блестящим комментарием. Он показал им величественные руины некогда мощных катарских твердынь, описывая, как богатые графы Тулузские своим могуществом и привилегиями одно время соперничали с королями Франции. Вся тулузская знать принадлежала к катарам или, по меньшей мере, с глубокой симпатией относилась к катарским идеалам. Это было одной из причин, почему французский король приветствовал ужасные крестовые походы против Чистых — он смог конфисковать то, что некогда принадлежало Тулузе, расширив собственные владения во Франции и увеличив свой вес, одновременно уменьшив влияние соперников.
Ролан с гордостью говорил о родине и родном диалекте под названием Ок, который дал имя этому региону. Langue (язык) Ок стал известен просто как Лангедок. Когда Питер в разговоре назвал Ролана французом, Ролан немедленно заявил, что он не француз. Он — окситанец.
Ролан в подробностях рассказал о многочисленных зверствах против его земли и его народа в тринадцатом веке. Он со страстью относился к истории своего народа.
— Многие люди за пределами Франции даже не знают о катарах, а если знают, то думают о них как о маленькой и незначительной кучке фанатиков, затерянной в здешних горах. Люди не понимают, что катаризм был преобладающей культурой в большой и процветающей части Европы. Случившееся с ними было не чем иным, как геноцидом. Почти миллион человек жестоко убили папские войска.
Он посмотрел на Питера с некоторой симпатией.
— Я не держу зла на современное духовенство за грехи средневековой церкви, аббат Хили. Вы — священник, потому что у вас есть призвание Божье, это каждый может увидеть.
После этого Ролан вел их в молчании, пока Морин и Питер восхищались огромными замками, построенными на скалистых горных пиках почти тысячу лет назад. Эти крепости были неприступными, учитывая их расположение в горах, но они были также непостижимы с точки зрения архитектуры. Оба экскурсанта удивлялись возможностям культуры, которая была способна строить такие громадные укрепления в столь суровых и недоступных местах, не обладая преимуществами современной технологии.
После ланча в деревне Лиму Морин достаточно освоилась в компании Ролана, чтобы спросить о его отношениях с Синклером. Они по-дружески сидели в кафе, выходящем на реку Од, давшей свое имя окружающей местности. Громадный слуга оказался удивительно сердечным и приветливым, даже забавным человеком — в противоположность своей устрашающей внешности.
— Я вырос в замке Синих Яблок, мадемуазель, — объяснил он. — Моя мать умерла, когда я был еще ребенком. Мой отец служил и месье Алистеру, и месье Беранже, и мы жили в поместье. Когда мой отец умер, я настоял на том, чтобы занять его положение в замке. Это мой дом, и Синклеры — моя семья.
Внушительная фигура Ролана, казалось, стала менее грозной, когда он заговорил об утрате родителей и своей верности семье Синклер.
— Очень тяжело — потерять обоих родителей, — с симпатией сказала Морин.
Ролан окаменел, его спина выпрямилась, когда он ответил:
— Да, мадемуазель Паскаль. Как я сказал, моя мать умерла давно от неизлечимой болезни. Я принял это как волю Божью. Но смерть отца — совсем другое дело. Его бессмысленно убили всего несколько лет назад.
У Морин перехватило дыхание:
— Боже мой. Мне так жаль, Ролан. — Она не хотела выпытывать у него подробности.
Однако Питер почувствовал, что необходимость узнать правду перевешивает его обычную щепетильность, и задал вопрос:
— Что случилось?
Ролан встал из-за стола.
— На нашей земле существует жестокая вражда, аббат Хили. Она тянется уже много лет, и ей не нужен повод. Окситания наполнена самым ослепительным светом. Но этот свет иногда притягивает к себе самую мрачную тьму. Мы боремся с тьмой изо всех сил. Но, как и наши предки, мы не всегда побеждаем. Тем не менее одно можно сказать определенно: никакая попытка геноцида не принесет здесь успеха. Мы все еще катары, всегда были катарами и всегда будем катарами. Мы можем исповедовать нашу веру тайно, при закрытых дверях, но она и сегодня, как и всегда, составляет большую часть нашей жизни. Не верьте никаким историческим книгам или ученым, которые говорят иначе.
Когда тем вечером Морин вернулась в замок, в комнате ее ждала одна из горничных.
— Парикмахер скоро будет здесь, мадемуазель. И ваш костюм уже прибыл. Пожалуйста, если я могу что-нибудь сделать для вас…
— Нет, спасибо. — Морин поблагодарила горничную и закрыла дверь. Она хотела отдохнуть перед вечеринкой. Это был прекрасный день, полный впечатлений от самых необыкновенных видов, которые Морин когда-либо встречала в своих путешествиях. Но она все-таки устала, и ее не на шутку встревожили загадочные слова Ролана по поводу убийства его отца.
Пройдя через комнату, она увидела на кровати большую сумку-чехол. Предполагая, что это костюм для бала, она расстегнула молнию и вытащила платье. У нее перехватило дыхание.
Поднеся платье к картине Риберы, она увидела, что платье абсолютно идентично пышному наряду с темно-красной юбкой, который носит Мария Магдалина в изображении испанского художника.
Питер совсем не дрожал от радости, что ему придется надевать костюм. Первоначально он не планировал присутствовать на балу, считая, что это, вероятно, не подобает делать. Однако, принимая во внимание все более опасные интриги Синклера — и реакцию на них Морин — он твердо решил не упускать ее из виду. Это означало надеть изящную тунику тринадцатого века и узкие облегающие штаны, приготовленные для него.
— Чушь какая, — проворчал Питер, когда вытащил костюм из упаковки и попытался понять, куда надо сунуть голову.
Питер постучал в дверь Морин, неловко приводя в порядок костюм, пока ждал в коридоре. Без шляпы можно было и обойтись. Она сидела на голове под неудобным углом и напоминала о том, как он смешно выглядит.
Дверь открылась, и появилась преображенная Морин. Платье Риберы сидело, как будто на нее сшитое — кружево, корсаж с открытыми плечами, выступавший из волн роскошнейшей малиновой тафты. Длинные рыжие волосы Морин казались еще более густыми и пышными, блестящим потоком стекая на плечи. Но самым заметным для Питера оказалось новое удивительное ощущение спокойной уверенности, исходившее от нее. Как будто она вошла в роль, которая идеально ей подходит.
— Ну, что ты думаешь? Как, по-твоему, это не слишком?
— Наверняка. Но ты выглядишь… как видение.
— Интересные слова ты подобрал. Хотел сострить?
Питер подмигнул ей и кивнул, счастливый оттого, что они снова шутят и их отношения не слишком пострадали от спора, который произошел у них прошлой ночью. Экскурсия по необыкновенной стране катаров придала новые силы им обоим.
Питер сопровождал ее по бесчисленным залам замка в поисках бального зала, который находился в отдаленном крыле. Морин засмеялась, когда он пожаловался на свой костюм.
— Ты выглядишь очень благородно и элегантно, — заверила она его.
— Я чувствую себя полным идиотом, — ответил он.
Каркасон
24 июня 2005 года
В древней каменной церкви за городскими стенами Каркасона шла подготовка к событию совсем другого рода. С торжественной серьезностью здесь собрались многочисленные члены Гильдии Праведных. На службе присутствовало более двухсот человек, одетых в официальные мантии, с тяжелыми красными шнурами их ордена, завязанными на шее.
В группе не было ни одной женщины. Присутствие женщины никогда не оскверняло залы Гильдии или их личные часовни. В каждом помещении висели плакаты с цитатами из Святого Павла, отражающие его взгляды на женщин. Одним из них был стих из Первого послания к Коринфянам:
«Жены ваши в церквах да молчат, ибо не позволено им говорить, а быть в подчинении, как и закон говорит. Если же они хотят чему научиться, пусть спрашивают о том дома у мужей своих; ибо неприлично жене говорить в церкви».
Вторым был стих из Первого послания Тимофею:
«А учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии».