История загадок и тайн. Книги 1-18 — страница 422 из 917

Позже я заговорил с Иешуа о его образовании, которое, по его словам, он получил в Александрии. Удерживая его этим разговором, я преследовал свои цели. Как я уже сказал, он предложил мне присоединиться к ним. Понимая, что, по сути, он являлся таким же изгнанником, я убеждал сам себя, что будет удобнее вернуться на прежнее место вместе с ним. Не вызывая подозрений, можно будет ходить по Галилее, где о нас никто не знал. Волей-неволей я действительно убедил себя, что стремлюсь укрепить нашу организацию там, где она до сих пор имела слабое влияние. Однако истина заключалась в том, что меня привлек к себе Иешуа. В его характере улавливалось нечто, что говорило о нем как о вожде, и я не хотел упустить его.

Мы сидели и беседовали, может, час, может, больше. Ею люди давно вернулись в свои комнаты. По его словам можно было составить мнение, что он обычный странствующий проповедник, наставник, каких немало встретишь в Иудее и вне ее. В Галилее было считанное число людей, поддерживающих его. Тем не менее он мало походил на проповедников, которых я обычно встречал, когда учился в Иерусалиме. Те представлялись мне комнатами, в которых отсутствуют окна. Их ум оперировал только в рамках Закона, тогда как ум Иешуа был живым и пытливым. К нам присоединился хозяин гостиницы, он принес вина, и Иешуа не отказался выпить. Вскоре разговор свернул на политические темы. Речь зашла об императоре Тиберии и его странном уединении на Капри, где он, как говорили, предавался разврату, совершенно не интересуясь государственными делами. Хозяин гостиницы усмотрел в этом надежду на обретение независимости:

— Дом развалится, — сказал он, — если хозяин не будет следить за ним.

Ответ Иешуа вскрыл самую суть:

— Но у хозяина всегда найдутся слуги, готовые позаботиться об имуществе в отсутствие хозяина.

Его слова оказались пророческими: прошло совсем немного времени, и на слуху появилось имя Сеяна, прокладывающего себе дорогу во власть. Притом суровостью и всякого рода зверствами он намного превзошел своего отца.

В определенный момент Иешуа спросил меня о моем образовании, и я сразу стал рассказывать ему об Эфесе. Иначе я боялся, что Иешуа сочтет меня неким упертым фарисеем, не читавшим ничего, кроме Закона.

— Ну, так, значит, мы оба греки, — пошутил он.

На самом деле в Эфесе отец отправил меня учиться в еврейскую школу, расположенную в нашем квартале. Мой отец вырос на «критском юге», в Негебе, и не был поклонником светского воспитания. Расширить мой кругозор помогли мне рукописи, которые я от нечего делать покупал, слоняясь по рынку или в уличных лавках. Наш квартал казался мне небольшим островком, кусочком родной земли, которую поглощает темная неизвестность.

Я спросил Иешуа, бывал ли он в Эфесе, и он ответил, что был там однажды перед тем, как присоединиться к Иоанану.

— У меня осталось впечатление, что там много удивительного, — заметил он.

С тех пор как умерли мои родители, мне трудно было говорить о тех местах.

— Чудес гораздо больше в Александрии.

Он засмеялся моим словам.

— Может быть, но не всякое чудо — благо.

Прежде чем мы отправились отдыхать, я наконец признался, что хотел бы принять его приглашение путешествовать вместе. Я боялся, что он догадается о моей неискренности и обидится. Но даже если он и тревожился о том, что подвергает себя опасности, определив повстанца в свои спутники, он хорошо скрывал это.

— Конечно, мы будем рады. — Казалось, он говорил вполне искренне.

Итак, мы отправлялись в путь на следующий день. Я попросил хозяина гостиницы сказать соратникам, что решил уйти, но не думал, что те вообще заметят мое отсутствие.

Как только рассвело, мы двинулись в путь. Нам предстояло пересечь страну и выйти к границе в районе Гуш Халав. А это значит, впереди ждал нелегкий участок горной дороги.

По пути мы увидели лишь одну старую деревеньку, напоминавшую скопление каменных лачуг. Поблизости находились еще несколько пастбищ, перемежающихся лоскутами полей, отторгнутых у лесной полосы. И дальше, насколько хватало глаз, простирался темный кипарисовый лес, сумрачный и тоскливый. День стоял солнечный, но все же было холодно, — может, оттого, что пронзительный ветер постоянно дул в лицо, а может, холод исходил от близлежащих холмов. Из-за резкого ветра дорога казалась гораздо длиннее, а склоны холмов много круче. На пути нам никто не встречался, изредка попадался крестьянин, предлагавший купить какую-нибудь поделку или что-нибудь из еды. В остальное время мы довольствовались только собственным обществом, что, впрочем, очень меня устраивало.

Понимая, что спутники будут скованы появлением в их компании нового человека, Иешуа всю дорогу держался в стороне, то есть на несколько шагов впереди, и таким образом подтолкнул нас к общению. Его люди поначалу смущались, но затем стали искренне пытаться вовлечь меня в беседу. Как на пиру гостю предлагают всевозможные деликатесы, так и меня потчевали разными историями, причем иногда самыми невероятными, о великих делах, совершенных Иешуа в Галилее. (Позднее я услышу и другие их рассказы. В тех же самых преувеличенно эмоциональных выражениях они будут пересказывать новым слушателям историю исцеления девочки из Сура.) Мало-помалу даже Кефас стал настолько любезен со мной, что на привале мне первому протягивал фляжку. А вечером, когда мы расположились на ночлег у обочины, он собственноручно и очень аккуратно разделил припасенную в дорогу снедь, проследив, чтобы всем досталось поровну. Надо сказать, я рассчитывал ужинать в Гуш Халав и поэтому не захватил с собой никакой провизии.

Из рассказов спутников Иешуа я смог уловить, что он объявился в Капер Науме в начале весны, то есть вскоре после нашей с ним встречи в Эн Мелахе. Когда речь случайно зашла о том, что же в конце концов произошло с Иешуа и как он обрел своих последователей, они заговорили очень туманно и иносказательно. Я помню только, как они несколько раз повторяли, что были призваны, произнося это слово с особым ударением и принимая значительный вид, — так обычно говорят неофиты. Я предположил, что убежище, которое он искал для себя в гористой местности, должно быть неприметным и мало привлекательным — место, откуда легко уйти в любую минуту. Кроме того, оказалось, что у Иешуа есть семья в Нацерете, что неподалеку от Сепфориса, древней столицы Галилеи. Меня удивило и то, что соратники Иешуа никогда не видели кого-либо из его родни. Я понял, что они мало знают о прошлом их наставника.

Границу у Гуш Халав мы пересекли на рассвете следующего дня, спокойно, без особых затруднений. Я сразу воспрял духом, и кровь потекла быстрее в моих жилах — под ногами снова была родная земля. Лето заканчивалось, и сбор винограда был в самом разгаре. Виноградники напоминали растревоженные ульи, везде сновали работники, и сам воздух, казалось, забродил от сладкого запаха. После путешествия по унылым дорогам, обрамленным мрачными лесами, я впервые вздохнул полной грудью и порадовался человеческому присутствию. Раньше мне не приходилось бывать в этой части страны подолгу — может быть, каких-нибудь пару дней. Я был удивлен при виде заботливо обработанной земли, причем не только на равнинах, но и на гористых склонах. Тут и там зеленели оливковые рощи. Проходя мимо старых сучковатых олив, я подумал, что евреи поливают потом эту землю с тех пор, как она была отвоевана для них Маккавеями. Я представил себе, что старые деревья помнят еще древних Хананеев.

Иешуа и его спутники, по-моему, тоже заметно оживились. Возможно, из-за близости дома. Кроме того, здесь они были известны, но сказать так означает сказать очень мало. В каждом селении, через которое нам случалось пройти, находились люди, которые не только знали их, но спешили предложить свой кров и пищу. В городке, где мы отдыхали во время дневного перехода, оказалась целая община приверженцев Иешуа. Люди прознали, в каком доме мы остановились, и потихоньку стекались туда, оказывая всевозможное уважение и почтение. Это были простые крестьяне и прочий люд, а не старейшины и не местная знать.

Город Капер Наум лежит по дороге, ведущей в Дамаск; мы пришли туда ближе к вечеру, в сумерках. Караван-сарай у стен города источал шум и зловоние, распространяемое скоплением людей и животных. В городе же царила атмосфера уныния и заброшенности. У городских ворот собрались люди, узнавшие о нашем прибытии. Они толпились в ожидании Иешуа, каждый надеялся получить помощь в избавлении от недуга. Темнота вот-вот должна была накрыть город, и Иешуа поспешил выйти к поджидающим его страдальцам. Принесли мальчика со сломанной голенью, он корчился от боли. Сломанная кость вспорола кожу и вылезла наружу. Несколькими мягкими и точными движениями Иешуа вправил кость так, что после фиксации места перелома больной уже смог уйти, можно сказать, на собственных ногах. Вне сомнения, нельзя было сослаться только на прекрасные знания, это был дар. Любой мог заметить необыкновенную целеустремленность Иешуа. Он весь, каждой частичкой своего тела был вовлечен в то, что делали его руки.

Позднее мы отправились в дом Кефаса, чтобы расположиться на ночлег. Это было небольшое строение, неподалеку от главной улицы, сырое, переполненное детьми и животными. Нам подали ужин, достаточно обильный, затем братья Якоб и Иоанан — то, что они были братьями я не знал, это выяснилось совершенно неожиданно — отправились к себе домой. Кефас предложил мне устроиться на крыше, которая, как мне показалось, едва ли выдержала бы мой вес. Но кроме меня летняя жара выгнала туда еще нескольких детей, а также некоторых слуг. Иешуа же, полагаю, имел в доме собственный уголок, скорее всего в дальнем крыле дома.

На крышу пришел ночевать и Андреас, брат Кефаса; еще за ужином он проявил неожиданную симпатию ко мне, встав со своего места и устроившись у моих ног. Он вел себя словно собачонка, которая выпрашивает подачки. Я очень скоро понял, что Андреас был слабоумным, что подтвердилось рассказом о несчастье, случившемся с ним в детстве. Присутс