Я высказал свое мнение Иешуа, к моему удивлению он ответил:
— Можно ли считать искренней мою доброту, если она на самом деле только средство для того, чтобы добиться чьей-то благосклонности?
Такая логика начинала меня раздражать:
— Если так, то мы должны расцеловать римлян, — ничего другого не остается.
— Почему мы ненавидим его? Потому только, что он сборщик податей?
Я понимал, к чему он клонит, стараясь расшатать мою позицию. Разве царь Соломон не занимался сбором податей? Что же тогда спрашивать с жалкого Ракииля? Если ты так или иначе принимаешь жестокость, не все ли равно, что является ее причиной? Но, оценив его ход, я отклонил его аргумент.
— Я его ненавижу, потому что он мерзкий человек.
— И ваша ненависть поможет ему исправиться?
— Наверное, нет, так же как и ваша любовь.
Если следовать его логике до конца, то она может привести меня к той черте, которую я не смогу переступить. Если я должен любить человека просто так, то, значит, я должен любить и наших угнетателей. И тогда как я буду бороться с ними? Но в позиции Иешуа было нечто вызывающее мое восхищение. Возможно, мне вспоминался собственный юношеский максимализм. Я видел, что Иешуа принимает в свои объятия именно тех, кого весь свет отвергает и презирает, должно быть, чтобы показать, насколько мнение всего света мало значит в его глазах. Для него было совершенно очевидным, что именно к сильным мира сего следует проявлять наименьшее внимание, а более всего и очень последовательно необходимо заботиться о тех, с кем общество никогда не считается. Иешуа никогда не имел никакой выгоды от своих поступков, а даже напротив, чаще всего становился мишенью для нападок.
Особенно отчетливо это проявилось в отношении к прокаженным. Галилея, по сравнению с Иудеей, отличалась большей косностью в этом вопросе. Согласно Писанию, проказа была проявлением нечистоты перед Богом или карой за грехи. Из-за строгой приверженности предписаниям Левита и без всяких медицинских оснований людей отвергали и изолировали при появлении даже небольшой сыпи на коже. Ни один город не имел лекаря, способного отличить проказу от обычных язв и нарывов. Такое положение привело к тому, что колонии прокаженных переполнились, а многие несчастные, помещенные туда из-за незначительного недуга, были приговорены к пожизненной изоляции вместе с остальными. Иешуа, очевидно, хорошо понимал, что происходит, и принялся действовать. Он посещал колонии, пытаясь отобрать тех, кто не был серьезно болен, и лечить их, чтобы они смогли вернуться домой.
Такой поступок мог быть признан благом, если бы не шум, поднятый противниками Иешуа. Они уверяли, что Иешуа чинит препятствия справедливому проявлению Божьего гнева и что истинной целью его является осквернение всего народа. Ситуацию еще больше осложнили сами больные: слухи о том, что Иешуа лечит прокаженных, стали быстро распространяться по колониям. Колонии охранялись весьма плохо, и вслед за слухами из колоний стали ускользать и сами больные — они собирались около городов, где наиболее часто появлялся Иешуа. У горожан вид десятков прокаженных, скопившихся у стен их города, вызывал ужас. Простые обыватели, больше всего на свете боящиеся каких-либо публичных демонстраций признаков нечистоты, мгновенно уверились, что появление Иешуа повлечет за собой мор.
Первый город, где из-за страха местных жителей мы получили отпор, был Хоразин. Нас было с полдюжины, и мы пришли туда из Капер Наума. Там нас уже поджидали несколько вооруженных людей; они заслонили собой ворота, намереваясь не пропустить нас в город. Удивительно, но они не были приспешниками местного главы, землевладельца по имени Матиас, который так или иначе держал на положении рабов почти все население города и алчность которого часто высмеивал Иешуа. Это были простые крестьяне, и наверняка многие из них совсем недавно, может, месяц, может, неделю назад, приходили к Иешуа за наставлением или лечением. В замешательстве они стояли у ворот, преграждая нам путь и боясь встретиться взглядом с Иешуа.
— Почему вы выходите с оружием мне навстречу?
По правде сказать, оружие представляло собой лишь несколько палок и пару ножей, спрятанных к тому же в ножнах.
— Мы беспокоимся о наших семьях, — сказал кто-то из людей, — мы не думаем, что ты хочешь причинить нам зло специально, но ты все время окружен прокаженными, а Закон говорит, что, прикасаясь к нечистоте, сам становишься нечист.
— Оскверняет не то, что снаружи, а то, что внутри нас.
Но крестьяне стояли на своем. Кефас был с нами и, кажется, готов был вступить в драку.
— Ваш учитель когда-либо обманывал вас? А Матиас когда-либо говорил вам правду? — спросил их Кефас.
Но Иешуа лишь пожелал людям доброго утра и знаком велел нам отойти.
Конечно, причиной случившегося был Матиас, именно он настроил горожан против нас. Однако угрюмое упорство, с каким нас встретили люди у ворот, наталкивало на мысль об убеждении, а не о принуждении. Поползли слухи, что уже и простые люди сопротивляются Иешуа, после чего в других городах прием становился все прохладнее и прохладнее. Случалось так, что местные власти отказывались пустить нас в город. Тогда кто-то из приверженцев стал уговаривать его отказаться от посещения прокаженных, иначе все города откажут нам в приеме. Но такие мольбы делали его только тверже.
— Как назовут того врача, который откажется от своих больных? — сказал он. — Если нас перестанут пускать в города, что ж, будем проповедовать в пустыне, как это делал Иоанан.
Я считал, что нужно отказаться от прокаженных, ведь, излечив несколько человек, можно было лишиться всех своих преемников. Но когда я сказал об этом Иешуа, он ответил, что я, вероятно, так и не разобрался в том, чем мы занимаемся, если привожу такие доводы. На следующий день он предложил мне пойти вместе с ним в Арбела и посетить там прокаженных, может быть, тогда я пойму его. Надо сказать, что обычно он посещал больных один, а если кто-то из нас шел вместе с ним, он оставлял спутников ждать за пределами колонии. Но на этот раз он предупредил стражу, что с ним пойдет помощник, и таким образом провел меня на территорию колонии. Иешуа сказал, что мне нечего беспокоиться — я буду в полной безопасности. И я поверил ему — таким сильным было его влияние на меня.
Лагерь, где жили прокаженные, неожиданно оказался вполне приличного вида. И из-за того, что его строил не Антипа, а римляне, во всем чувствовались разумный подход и аккуратность. Но было бы ошибкой считать это жестом милосердия, скорее здесь был расчет. Колония располагалась на пологом выступе перед множеством скальных пещер, и таким образом преграждала к ним доступ. Так как другого способа проникнуть в пещеры не имелось, то они становились недоступны для повстанцев или разбойников, обычно заселяющих такие места. Лагерь представлял собой ряд построек, где в одной спальне размещались несколько человек; на общем дворе располагалось помещение, которое использовали как кухню. Пока римляне были хозяевами этого места, а в дальнейшем они собирались передать его Антипе, что в конечном счете и сделали, они поддерживали здесь что-то вроде порядка и следили за дисциплиной. Больные по очереди несли обязанности, связанные с обслуживанием территории и приготовлением общей пищи; продукты какое-то время доставляли римляне. Но сейчас обитатели лагеря полностью зависели от сердобольности своих родственников, приносящих им продукты из дома, и честности римской стражи.
В лагере меня поразила царящая там атмосфера обыденной жизни. Люди были заняты своими делами. Кто-то готовил еду, кто-то занимался уборкой и носил воду, были также те, кто обрабатывал небольшие клочки земли — свои наделы. Только то, что люди вели себя чуть более застенчиво и были чуть менее многословны, напоминало об их болезни. С появлением Иешуа в лагере явно почувствовалось дуновение надежды. Он попросил хорошо убрать территорию и выделить изолированные места для осмотра больных, определения вида болезни и дальнейшего лечения. Он вел себя как лекарь, его интересовал только медицинский аспект. Он не проявлял высокомерия, какое обычно выказывают священники, помещая людей в изоляцию, не говоря уж о малейших намеках в отношении их нечистоты. Я спросил, как сочетается его лечение с запретами Священного Писания. На что он просто ответил, что наши предки по-своему выражали свои мысли и давали советы, но сейчас понимание их предписаний во многом утрачено.
После того как Иешуа осмотрел больных на основной территории, он повел меня к пещерам. Там укрывались больные с наиболее тяжелыми формами болезни — те, кто оставил всякую надежду. Горы у Арбела были сплошь покрыты пещерами, добраться к ним можно было только по узкой тропке. Тропинка то тут, то там заставляла карабкаться по горному склону. Когда мы достаточно близко подошли к пещерам, нас накрыло невыносимое зловоние, запах разлагающейся плоти. Во мраке пещер шевелились какие-то тени. Именно здесь Антигон, последний из Маккавеев, сражался с Иродом Великим. Ирод в конечном счете вынужден был применить крюки, чтобы вытащить своих врагов из пещер. Если для Маккавеев пещеры служили военным укрытием, то для прокаженных они стали постоянным домом. Их вовсе не изгоняли сюда из колонии, но когда болезнь превращала их в отвратительных уродов, они уходили выше, в пещеры. Здесь они доживали последний срок в медленной агонии, мучая себя вопросом, за какие грехи послано им такое наказание.
Иешуа был первым здоровым человеком, которого им довелось видеть за последние месяцы или даже годы. Иешуа рассказал мне, что, когда он впервые появился у них, они сторонились его, стыдясь своей нечистоты и боясь осквернить его. Но теперь они вели себя вполне открыто. Местом их собраний был выступ скалы. Собравшись вместе, они представляли собой странное зрелище — десятки и десятки мужчин, женщин, детей, с шишковатыми конечностями, обезображенными болезнью телами, в которых трудно распознать прежний человеческий облик. Но удивительнее всего было то, что в разложившейся, гниющей плоти пребывал ясный трезвый ум и из безобразной массы зловонных тел неожиданно раздавалась внятная человеческая речь. Иешуа повел себя очень естественно и просто — он уселся среди больных и начал разговор так, как будто их безобразие совершенно не беспокоило его.