Приближалось время ее отъезда, и наследник сам написал письмо с предложением выкупить Майю у великого визиря. Он предложил крор золотом из собственных средств. После этого начались длительные переговоры между вдовой султана, Виспером и великим визирем. Они обсуждали этот вопрос. В конце концов Вали-хан был избран для объяснений с наследником: Майя — это гарантия сохранения мира, а мир стоит гораздо больше, чем крор золотом.
Наследник на много дней заперся у себя в покоях, а когда наконец вышел, то отказался встречаться с Майей и больше ее не видел.
Джеральдо процветал в Биджапуре. Он быстро наладил хозяйство и приглашал многих придворных к себе в дом. Конечно, придворные никогда не отказывались от бесплатной еды, и вскоре у Джеральдо появилось много друзей. Он присутствовал на устраиваемых вдовой султана аудиенциях и ездил по улицам в серебряном паланкине. Но, хотя Джеральдо осыпал визиря подарками, он так ни разу и не получил приглашения на танец Майи.
В этом визирь послушался совета Да Гамы. Они стали друзьями с фарангом, который часто его навещал. Да Гама избегал Джеральдо, и Вали-хан учитывал это.
— В чем провинился молодой фаранг, Деога? — спросил визирь однажды вечером, когда двое мужчин потягивали шербет.
— Он не нравится Майе, — только и ответил Да Гама и, несмотря на расспросы, отказался говорить что-либо еще.
Примерно за месяц до того, как Да Гаме предстояло сопровождать Майю к принцу Мураду, он заключал сделку в Сарате для друга Вали-хана. В отличие от многих сделок, эта прошла гладко, и Да Гама был сильно разочарован. Он взял с собой нового человека, ирландца, который приехал в Индию из Персии. Да Гама надеялся показать ему, насколько трудной может быть эта работа. Теперь же, когда Да Гама описывал сложности своей роли — неожиданности, с которыми можно столкнуться и в результате которых сделка летит ко всем чертям, — ирландец вежливо соглашался, как во время обеда соглашаются со старым хозяином, когда тот несет какую-то чушь.
— Ты еще поймешь, — сказал ему Да Гама. — Это не просто легкие деньги. Разбойники, несомненно, видели нас на пути в Сарат и теперь будут ждать нашего возвращения с полными кошельками. Они предпочитают золото, а не товары. Мы должны быть очень осторожны.
— О да, господин, — ответил ирландец.
Они спали под открытым небом, как любил Да Гама, в роще банановых деревьев, рядом с дорогой на Пратапгад. Костер догорел, только тлели угли; небо было таким черным и таким низким, что казалось, будто звезды упадут на них. В лесу кричали павлины, слышалось рычание пантеры. Затем воцарилась тишина, и вернулось безмятежное стрекотание сверчков.
Да Гама только что задремал, как вдруг услышал глухой звук рядом с правым ухом. Мгновение спустя такой же звук раздался у левого уха. Он резко открыл глаза. Из подушки торчали две стрелы, всего в нескольких дюймах от его головы.
Он сел и схватил пистолет как раз вовремя, чтобы увидеть, как на ближайшем дереве разворачиваются два больших кокона. Два разбойника прятались в одеялах и теперь легко спрыгнули на землю. В отблесках затухающего костра можно было разглядеть, что один из них высокий и стройный, а второй маленький и совсем молодой. Оба приготовились стрелять, уверенно держа в руках надежные короткие луки.
Рядом с Да Гаммой храпел ирландец.
Высокий разбойник указал стрелой на пистолет Да Гамы. Фаранг опустил его на землю, правда, взвел курок.
— Привет, кузен, — сказал маленький разбойник.
Да Гама вздрогнул. Руки маленького разбойника двигались очень быстро. Тюрбан упал на землю, и Да Гама увидел то, чего никак не ожидал, — улыбающееся лицо Люсинды. Он вскочил на ноги, обнял ее и поцеловал мягкую щеку, прежде чем понял, что другой разбойник, которой, посмеиваясь, стоял рядом с ними, — это Патан.
— Теперь мы разбойники, Деога, — весело сообщила ему Люсинда тихим голосом. — Теперь я ношу джаму, езжу верхом и стреляю.
— Она очень метко стреляет из короткого лука, Деога, — добавил Патан с гордостью.
— Видишь? — она показала на стрелы в подушке Да Гамы. — Я могла бы поцарапать тебе уши, если бы мне позволил Мунна.
Взгляд, брошенный на Патана, был полон любви.
— Не нужно хвастаться, Люси, — Патан широко улыбнулся.
— Вы женаты? — спросил Да Гама и тут же пожалел об этом.
Люсинда тряхнула волосами и рассмеялась, затем прикрыла рукой рот, опасаясь, что ирландец проснется.
— Мы поженились по-разбойничьи, — ответила она и коснулась пальцами руки Да Гамы. — Ты беспокоишься обо мне, кузен?
— Да, конечно. Каждый день. Каждый час.
— Ты хороший человек, и очень мило, что ты беспокоишься, но в этом нет необходимости. Мунна — мой муж. Он следит, чтобы я не попадала ни в какие неприятности. И, кроме того, я теперь сама могу за себя постоять.
Люсинда кивнула на короткий лук, и Да Гама увидел, что она держит его крепко и уверенно, что ее ладони стали шире, а пальцы сильнее. В руках чувствовалась твердость, которая появляется после долгой практики и приобретения мастерства. Люсинда двигалась быстро и пружинисто. Теперь Да Гама заметил, что изменились и ее глаза. Взгляд больше не был мечтательным, она смотрела уверенно и целеустремленно. «Безжалостно», — подумал Да Гама и испугался того, что это слово пришло ему на ум.
— Мы специально напросились на эту работу, Деога, чтобы увидеться с тобой и успокоить тебя, если ты волнуешься, — тихо произнес Патан. — И еще мы хотели, чтобы тебя особенно не беспокоили наши братья, у которых нет с тобой общего прошлого.
— Они забрали бы все, — сказала Люсинда.
После этого воцарилось молчание. Да Гама стал медленно соображать. Когда он наконец понял, как обстоят дела, то почувствовал, что живет слишком долго, и устало опустил кошель в протянутую руку Люсинды.
Люсинда взяла лук под мышку и прижала локтем к телу, потом высыпала золото Да Гамы на руку. Половину она убрала себе в карман, другую ссыпала обратно.
— Помни об узах, связывающих клан Трех Точек и Вали-хана, кузен, — с серьезным видом сказала она. — Это может быть хорошо или плохо, но забывать об этом опасно. Мы скажем нашим братьям, что забрали у тебя все золото. Если ты спрячешь ту часть, которую я оставила тебе, никто о ней никогда не узнает.
Ирландец что-то пробурчал во сне, но не проснулся. Да Гама не показал своих чувств. Патан склонил голову и заговорил тихим голосом:
— Мы должны полностью осуществить ту судьбу, которую дает нам Бог, Деога. Мы должны проявлять себя наилучшим образом. Теперь мы разбойники, а значит, должны быть хорошими разбойниками.
— Самыми лучшими, — согласилась Люсинда. Патан исчез во тьме. — Он отправился за лошадьми, — пояснила женщина, на цыпочках подошла к Да Гаме и поцеловала его в щеку. — Я рада, что увидела тебя. Найди успокоение. Радость скрывается в неожиданных местах. Будь счастлив, как счастлива я.
Подъехал Патан, ведя лошадь Люсинды.
— Салям алейкум, Деога, — сказал он.
Да Гама поклонился. Затем Люси оказалась в седле. Да Гаме показалось, что она отошла от него и запрыгнула на лошадь за долю секунды. Люсинда схватила поводья и подъехала к Да Гаме.
— Не грусти, кузен. Наши пути снова пересекутся.
С этими словами она понеслась в темноту, Патан последовал за ней.
— Не думаю, — пробормотал Да Гама, обращаясь к теням.
Ирландец храпел у костра.
В последний вечер в Биджапуре Майя послала приглашение Джеральдо.
Он отправился в зенану, одетый в лучшие, богато украшенные золотой тесьмой одежды фарангов из темного бархата и плотного сатина. При его приближении слуги Вали-хана низко кланялись. Один евнух провел его по дворцу визиря и коридорам, освещенным сотнями масляных ламп, которые стояли в нишах стен. Затем он открыл резные двери и с поклоном пригласил Джеральдо внутрь.
На муслиновой скатерти в центре ковра стояло множество серебряных блюд. Горели ароматические палочки, мигала свисающие с потолка лампы в абажурах с отверстиями.
Перед накрытой для пира скатертью на подушках восседал Да Гама, одетый в синюю джаму. Справа от него устроилась Майя. На ней было тонкое сари нежно-серебристого цвета, которое мерцало в свете ламп. Она прикрыла волосы, но оставила открытым лицо. Глаза с золотистыми крапинками сверкнули при виде входящего Джеральдо.
— Проходи и садись, Альдо, — сказал Да Гама.
Ели они по большей части в молчании. Нужно было сказать слишком много, поэтому они говорили мало. Майя распоряжалась, предлагала угощения. Чувствовался опыт, каждое движение было грациозным. Джеральдо смотрел на ее губы и порхающие над скатертью руки.
— Ты красивее, чем когда-либо раньше, — прошептал он. Майя просто закрыла глаза.
— Я специально заказала это блюдо, которое любят фаранги, — сообщила она.
Джеральдо попробовал блюдо. Это оказалась баранина со специями и большим количеством чеснока.
— Я словно оказался в Гоа, — сказал он ей и склонил голову. — Ты очень добра. Ты это пробовал, Да Гама?
— В последние дни у меня не очень хорошо с пищеварением, — не поднимая головы, ответил Да Гама. — Доедай.
Служанки убрали блюда и принесли шербет. Да Гама описал Майе завтрашнее путешествие. Были проведены сложные приготовления, в путь отправлялся даже второй, обманный, караван.
— Ты чего-то опасаешься, Деога? — спросила Майя.
— Я всегда чего-то опасаюсь. Сейчас ты ценнее, чем когда-либо раньше. Я нанял специальную стражу.
Когда с шербетом было покончено, Деога поднялся.
— Не сомневаюсь, что вам, молодые люди, есть что обсудить. Старику тут не место, — он поклонился Джеральдо, затем Майе. — Кроме того, мне надо отдохнуть. Впереди нас ждет долгое путешествие.
— Иди с миром, — сказала Майя.
Джеральдо поднялся и обнял Да Гаму.
— Иди с Богом, — сказал он, потом снова опустился на подушки.
Да Гама поблагодарил, пожелал того же Джеральдо и вышел, не оборачиваясь, тихо закрыв за собой дверь.