Мы были настолько влюблены и настолько спокойны в своих наслаждениях, что невозможно себе представить, чтобы мы расстались по доброй воле если бы не событие, которое смогло преодолеть нашу взаимную страсть, при полном свете нашего разума. Без этого события я бы провел весь или почти весь карнавал в Турине и только на великий пост отправился бы в Милан с визитом к испанке – графине А. Б., которую вообразил себе чудом природы. В эти самые дни граф, ее муж, закончив дело, которое он имел при дворе Турина, возвратился в Милан, обнимая меня и проливая слезы благодарности, потому что он не мог бы покинуть Турин, если бы я не дал, на что совершить это путешествие, и не оплатил его долги, которые, впрочем, были невелики. Так зачастую порок сливается с добродетелью, либо принимает его личину, но именно я оказался здесь простофилей, и я не пытаюсь оправдываться. Я всю мою жизнь был вовлечен в порок, так же как и в поклонение добродетели.
Милорд Перси, о котором я говорил, был влюблен в Агату, он следовал за ней повсюду, ждал ее за кулисами, не пропускал репетиций и наносил ей каждый день визиты, несмотря на то, что ее хозяйка, женщина типа Пасьенцы, не оставляла ее ни на минуту. Агата никогда не соглашалась принимать его подарки, но она не могла помешать своей хозяйке принимать от молодого англичанина все то, что он посылал ей из гостиницы, и всякие вина и ликеры, и все это лишь для того, чтобы ее соблазнить, надеясь, что она поможет ему овладеть Агатой, которая, не думая о нем, все мне рассказывала. Уверенный в ее сердце, я смеялся и не считал за дурное то, что напрасные усилия этого молодого человека подчеркивали мой триумф. Весь город знал, что Агата была мне верна, и англичанин настолько в этом уверился, что счел единственным средством добиться своего, которое ему оставалось, это свести знакомство со мной.
Он явился одним прекрасным утром пригласить меня на завтрак и, мысля как англичанин, счел возможным объявить свою страсть и предложить мне обмен, который заставил меня рассмеяться.
– Я знаю, – сказал он, – что вы давно любите певицу Редегонду и никак не можете ее получить; я предлагаю ее в обмен Агаты, и скажите мне, что вы хотите за этот обмен.
Отсмеявшись, я сказал ему, что мог бы счесть дело возможным, но прежде всего следует посмотреть, согласны ли товары на эту замену владельцев:
Si corne amor si regga a questa guisa Che vender
la sua donna o permutarla Possa l'amante, ne a ragion
si attristi Se quando una ne perde una n'acquisti.[3]
– Что до меня, – ответил милорд, – я уверен в согласии Редегонды.
– Очень хорошо; но я, со своей стороны, сомневаюсь в согласии Агаты.
– Не сомневайтесь.
– На чем вы основываетесь?
– Она будет разумной.
– Она меня любит.
– Но Редегонда также меня любит.
– И вы полагаете, что она и меня любит?
– Я не знаю этого; но она вас полюбит.
– Вы с ней это обсудили?
– Нет, но все равно. Я сделаю свое дело. Мне лишь надо знать, нравится ли вам мой проект, и какого возмещения вы хотите, так как ваша Агата стоит больше, чем моя Редегонда.
– Мы поговорим о возмещении после. Позвольте, чтобы я сначала посоветовался с ней, и завтра утром я принесу вам мой ответ.
Этот проект меня забавлял, и я решил довести его до конца. Я был удивлен, что молодой лорд был хозяином Редегонды, чья мать мне всегда противилась.
Агата очень смеялась, когда я рассказал ей вечером о предложении милорда, и когда я спросил, согласна ли она на обмен, она ответила, что сделает так, как я хочу, и что советует мне согласиться, если я сочту выгодным его предложение о возмещении. Я видел, что она шутит, но нам обоим было любопытно увидеть, каким образом он сможет прояснить это дело.
Итак, я пошел на следующий день к нему завтракать и сказал, что Агата согласилась на проект, но я, со своей стороны, должен быть уверен, что Редегонда также согласится, и каким образом она обставит дело, что мы заживем вместе. Он сказал, что мы должны встретиться вчетвером, все в масках, на первом балу в театре Кариньян, откуда пойдем вместе ужинать в место, которое принадлежит ему, и где мы заключим нашу сделку.
Начался маскарад. Мы явились на бал, и когда узнали друг друга, мы вместе вышли оттуда, сели вчетвером в коляску милорда и подъехали к дверям знакомого мне дома; но я был немало удивлен, когда увидел в комнате, куда мы вошли, Кортичелли. Я вызвал молодого вертопраха наружу и сказал, что подобный поступок не подходит джентльмену. Он ответил мне, смеясь, что хотел доставить мне удовольствие, и что возвращение Кортичелли может меня только порадовать.
Я не захотел садиться в его карету. Не желая возвращаться на бал, мы наняли портшезы, чтобы вернуться к себе.
Глава VI
Я уступаю Агату лорду Перси. Я уезжаю в Милан. Пелерина в Павии Графиня А. Б. Разочарование. Маркиз Трюльци. Зенобия. Две прекрасные маркизы К. Барбаро венецианец.
Итак, граф д’Аглие наказал Кортичелли, поместив ее в другой пансион. Став в скором времени близкой подругой Редегонды, она делала все, что та хотела. По счастью, никто в Турине не знал этой прелестной истории, и я остерегался кому-либо ее рассказывать; но лорд Перси не забросил идею добиться обладания Агатой, и вот каким образом он добился своей цели. Он был человек расточительный, имеющий много денег и не упускающий никакого случая, чтобы удовлетворить своим капризам. В этой стране, где подобное редкость, перед ним были открыты все двери.
Два или три дня спустя после того случая Агата сказала мне, что антрепренер Александрийской оперы пришел, чтобы пригласить ее в качестве второй танцовщицы, предложив на время ярмарки шестьдесят цехинов, и что она пообещала ему дать ответ завтра. Она спросила, советую ли я согласиться.
– Если ты меня любишь, дорогая Агата, ты проведешь весь год без ангажемента в какой-либо театр. Я не предлагаю тебе попусту потратить это время, я оплачу тебе учителя, который доведет твое мастерство до совершенства, и ты будешь танцевать только в ролях первого плана и соглашаться на жалование не менее чем в пять сотен цехинов.
– Маман говорит, что если я выберу театр, это не помешает мне учиться, и наоборот, упражнение даст мне больше навыка.
– Ты не нуждаешься в шестидесяти цехинах. Если ты примешь это предложение, ты меня опозоришь. Если ты любишь меня, ты скажешь этому антрепренеру, что хочешь провести этот год, не танцуя.
– Мне кажется, что лучше я запрошу у него непомерно высокую цену.
– Ты права. Скажи ему, что ты хочешь быть примой и претендуешь на пять сотен цехинов.
– Сделаю это завтра утром.
Она сдержала слово, и рассказала мне, хохоча, что в ответ на ее запрос антрепренер, казалось, не удивился. Подумав пару минут, он сказал, уходя, что ему нужно время, чтобы определиться, и что он увидится с ней позже.
– Занятно будет, если он поймает меня на слове.
– Надо теперь разузнать, не сошел ли он с ума, либо это какой-то игрок, подумывающий о банкротстве.
– И если это человек платежеспособный?
– Придется соглашаться.
– И затем? Достаточно ли у меня таланта, чтобы быть прима-балериной? Не будет ни одного танцовщика, который захочет со мной танцевать.
– Я найду тебе тогда танцовщика, и у тебя хватит таланта; но ты увидишь, что из этого ничего не будет.
Я был неправ. Антрепренер вернулся, предложил ей подписать контракт, и, соответственно, она послала за мной. Я спросил у этого человека, какие гарантии он дает по поводу своей платежеспособности. Он ответил, что банкир Мартен подпишет ее ангажемент, и у меня против этого не нашлось возражений. Он поставил свою подпись, она – свою, которую я завизировал, и я пошел рассказать эту историю шевалье Рэберти, который, зная антрепренера, был удивлен, что г-н Мартен ответил за него; но мы узнали все на следующий день, хотя это дело и должно было оставаться в секрете.
Настоящий антрепренер был лорд Перси, который любой ценой хотел заполучить Агату, и я не мог этому более противиться. Я смог бы продолжать жить с ней, и даже сделать так, чтобы этот молодой человек не стал ее счастливым любовником, но я должен был после пасхи присоединиться к м-м д’Юрфэ во Франции и, поскольку был заключен мир, я безусловно хотел повидать Англию. Я решил стать другом молодого лорда и, допустив его в свое общество, наблюдать, что он предпримет, чтобы добиться милостей от Агаты, которая, по совести, не могла заставить его страдать.
Менее чем в неделю мы стали близкими друзьями, ужиная каждый день вместе, у него или у меня, в присутствии Агаты и ее матери. Я легко убедился, что в недалеком времени она сможет стать его нежной подругой, хотя он и не обладал красивой внешностью, и что, любя ее нежно, я не должен становиться препятствием к ее будущему. Я решил уехать в Милан. Юный англичанин, влюбленный в нее до безумия, не упускал ни дня, чтобы не сделать ей какой-либо ценный подарок, и я должен был терпеть такого рода унижение, но оставался там. Агата между тем не давала мне никакого повода для ревности и никакого основания думать, что усилия ее нового любовника ослабили ее чувства ко мне. Она слушалась всех моих указаний, обещая им следовать, и действительно следовала им. Англичанин составил ее судьбу, но она покинула театр только в Неаполе, и мы встретим ее там несколько лет спустя. Не будучи по характеру человеком, способным принимать подобные подарки, этот англичанин сделал мне в ответ такой, который я должен был принять в силу его необычности. Когда я сказал ему, что рассчитываю посетить в первый раз Англию, и что он весьма одолжит меня, дав письмо к м-м герцогине, его матери, он достал из кармана портрет этой дамы, сказав:
– Вот рекомендательное письмо, которое я вам даю, и завтра я напишу ей, что вы явитесь вернуть ей ее портрет лично, если она, разумеется, не захочет оставить его у вас.