Марколина, видя, что та ест хорошо, сказала, что она плохо сделала, отказавшись от ужина; та, обрадованная, что с ней говорят по-венециански, поблагодарила ее за проявленный к ней интерес, и вот, в три-четыре минуты они становятся добрыми подругами, вплоть до поцелуев. Я смеюсь над Марколиной, которая, всегда такая же, влюбляется в каждое красивое существо женского пола, которое видит. В диалогах, которые продолжаются, пока мы едим, я слышу, что ее отец и мать находятся у табльдота, и из восклицаний, которые она издает время от времени, узнаю, что это сам Бог пожалел ее, послав меня в Авиньон, я понимаю, что она находится в беде. Несмотря на это, Ирен, как всегда, весьма хорошенькая, сделала вид, что вполне довольна, что превосходно соответствовало игривым предложениям, которые ей делала Марколина, которая очень рада была узнать у нее, что та называла меня папенькой только потому, что ее мать говорила ей в Милане, что она моя дочь. Марколина смеялась от всего сердца над этой прекрасной историей и хотела увидеть поскорее эту мать, которая ужинала там, внизу, и которой я, должно быть, был любовником.
Мы еще сидели за жарким, когда пришел граф Ринальди со своей женой. Я пригласил их сесть. Если бы не Ирен, я бы плохо отнесся к этому старому мошеннику, который пытался стребовать от меня контрибуцию за мою победу. Он упрекнул Ирен за дерзость, которую она проявила, явившись ко мне и не подумав, что она лишняя в прекрасной компании, что была со мной, но Марколина его разубедила, сказав, что Ирен лишь доставила мне удовольствие, поскольку, будучи ее дядей, я не могу не радоваться, глядя на прекрасную компанию, в которой она оказалась.
– Я даже надеюсь, – добавила она, – что вы позволите ей спать со мной этой ночью, если это не доставит неудовольствия мадемуазель.
«Да, да» – с той и другой стороны; новые подруги обнимаются, и я должен этому посмеяться, несмотря на то, что такой расклад мне как раз не понравился, потому что у меня не было такой склонности, как у Марколины; но я всегда старался приспособиться к обстоятельствам. Как только эти две девочки уверились, что проведут ночь вместе, они обезумели от радости; я поддержал их веселье добрым шампанским и велел приготовить чашу пунша. Г-н Ринальди и его жена поднялись, хмурые, в свою комнату; Ирен после их ухода сказала нам, что француз, ставший ее любовником в Генуе, уговорил отца поехать в Ниццу, где состоялась большая игра; что в Ницце, не получив ничего из того, что пообещал француз, она должна была продать все свое, чтобы оплатить гостиницу, заверенная любовником, что все вернет себе в Эксе, где, как он уверял, он получит крупную сумму. В Эксе он не нашел тех людей, которые должны были помочь ему с деньгами, и она вынуждена была дать ему еще денег, чтобы вернуться в Авиньон, где, как он говорил, будет все как надо.
– Но здесь, – рассказала она, – тем более не нашлось ничего из того, на что надеялись, и ни у кого из нас не осталось ничего, чтобы продать, мой отец осыпал его упреками, так что бедный молодой человек убил бы себя, если бы я ему не помешала, дав ему, при условии, что он уедет, двойную накидку из рыси, что ты мне подарил в Милане. Он взял ее, заложил за четыре луи, и отдал мне квитанцию, заверив в письме, очень нежном, что направляется в Лион поправить свои дела, и что он вернется, чтобы отвезти нас в Бордо, где мы разбогатеем. Уже двенадцать дней, как он уехал, и мы не имеем от него вестей. У нас нет ни су, нам нечего продать, и хозяин собрался выставить нас за дверь без рубашки, если мы завтра не заплатим.
– Что думает делать твой отец?
– Ничего. Он надеется, что Божественное Провидение о нас позаботится.
– Что говорит твоя мать?
– Она всегда спокойна.
– А ты?
– Я терплю постоянные обиды, так как они говорят, что если бы я не влюбилась в этого несчастного, мы бы были еще в Генуе.
– А ты и вправду была влюблена?
– Увы, да.
– Значит, ты сейчас несчастна?
– Очень; но больше не из-за любви, потому что я больше об этом не думаю, а из-за того, что будет завтра.
– А за табльдотом никто в тебя не влюбился?
– Есть там три или четыре человека, которые делают мне на словах авансы; но зная, что мы в нужде, они не осмеливаются заходить в нашу комнату.
– Несмотря на это, ты весела; у тебя нет того грустного вида, который диктовала бы ситуация; я тебя поздравляю.
Это была такая же авантюра, как со Стюардом.
Марколина, пьяная, как она иногда бывает, проявляла сочувствие к рассказу Ирен. Она ее обнимала и говорила, что если я ее папенька, я не должен ее бросать в беде, и что она должна сейчас думать только о том, чтобы хорошо выспаться. Они начали раздеваться, как и я, который, не имея намерения сражаться с двумя, сказал им, чтобы оставили меня в покое. Марколина ответила мне, закатываясь смехом, чтобы я просто шел спать, не обращая внимания на те пустяки, которые она проделывает со славной Ирен, которая, быть может, в первый раз в жизни оказалась в сражении такого рода.
Марколина ее раздела, раздевшись и сама. Когда они обе остались в рубашках, Марколина, большая насмешница, явилась в мою постель, держа Ирен в руках, и велела мне ее поцеловать; я сказал, что она пьяна, и что я хочу спать; сочтя себя обиженной, она заставила Ирен повторять свои действия, и они силой улеглись рядом со мной, где, поскольку места было недостаточно, Марколина взобралась на Ирен, называя ее своей женушкой, в то время, как та, другая, изображала очень хорошо соответствующие действия. У меня хватило терпения оставаться в таком положении еще час, и больше, наблюдателем все новых картин, несмотря на то, что я видел их уже столько раз; но наконец, изголодавшиеся, они обе набросились на меня с такой яростью, что я вдруг утратил способность сопротивляться и провел почти всю ночь, вторя ярости этих двух вакханок, которые покинули меня только когда увидели, что от меня больше нет толку и нет никакой надежды на восстановление. Мы заснули, и я был удивлен, проснувшись, увидеть, что уже полдень. Они спали, еще обвившиеся друг вокруг друга, как угри. Я вздохнул, сознавая подлинное счастье, в котором пребывали в этот момент эти юные создания. Я поднялся, не тревожа их сна, и вышел, чтобы заменить лошадей и сказать хозяину, что хочу добрый обед на пять часов и кофе с молоком, когда попрошу. Хозяин, который меня знал, и который помнил, что я сделал для Стюарда, догадался, что я желаю сделать то же и для графа Ринальди. Войдя в комнату, две героини приветствовали меня смехом и прекрасной демонстрацией доверия, которое им внушила природа и которое они должны были мне оказать, обе выставляя мне напоказ и без всякой ревности свои прелести, которыми они дарили мне радость – верное средство, в гуманистических традициях, побудить меня дать им утреннее любовное приветствие. Я было попытался, но уже подкрался незаметно возраст, когда я становился экономен. Я провел в постели еще сладострастную четверть часа, пытаясь овладеть всеми их богатствами, и, переживая, что они назвали меня скупым, сказал им вставать.
– Мы должны были ехать, – сказал я Марколине, – в пять часов утра, а скоро зазвонит час.
– Мы наслаждались, – ответила мне она, – а время, использованное для наслаждения, не потеряно. Лошади уже здесь? Надеюсь, мы выпьем кофе.
Они оделись и, в ожидании кофе, я дал Ирен двенадцать двойных луи и еще четыре – чтобы выкупить ее накидку. Вошли ее отец с матерью, явившись для обеда и чтобы поздороваться с нами. Ирен не теряла ни минуты; она дала отцу с гордым видом двенадцать монет и предложила с большей надеждой взирать в будущее. Он засмеялся, потом заплакал, и вышел. Он вернулся полчаса спустя сказать Ирен, что нашел оказию, чтобы ехать в Антиб очень за дешево, но надо выезжать сейчас, потому что возчик хочет заночевать в Андиоле.
– Я готова.
– Нет, мой ангел, – говорю я ей, – ты пообедаешь со своей подругой в пять часов, и возчик подождет. Скажите, чтобы он ждал, г-н Ринальди, моя племянница ему оплатит день; не правда ли, Марколина?
– Конечно; я очень хочу здесь пообедать. Я рассчитываю, что мы уедем только завтра.
Она все правильно рассчитала. Мы пообедали в пять часов, легли в восемь, и мы были безумны, как и в предыдущую ночь; но в пять часов утра мы были уже готовы. Я видел, как Ирен, со своей прекрасной накидкой, рассталась с Марколиной в слезах, как и та другая. Старый Ринальди предсказал мне в Англии большую удачу, и Ирен плакала оттого, что она не занимает рядом со мной место Марколины. Мы встретимся с Ирен через десять лет.
Полчаса спустя мы выехали и проехали пятнадцать постов без остановки. Мы остановились на ночь в Валансе, где нас плохо покормили, но Марколина была довольна. Она весь день говорила со мной только об Ирен; она искренне мне говорила, что если бы могла, она бы увела ее от ее отца, чтобы увезти с собой. Она сказала, что считает ее моей дочерью, несмотря на то, что та не похожа лицом на меня, из-за великой привязанности, которую она к ней испытывает.
– Она говорила мне то же самое; она сказала, что ты любил ее три дня и что ты купил ее девственность за двести цехинов.
– Это правда; но у меня в то время была другая любовь; если бы не это, я выкупил бы ее у ее отца за тысячу цехинов.
– Ты прав. Мне кажется, дорогой друг, что, оставаясь с тобой, я не буду никогда тебя ревновать к твоим любовницам, если только ты разрешишь мне ложиться вместе с ними. Мне кажется, что это из-за моего хорошего характера. Скажи, правильно ли я рассуждаю.
– Ты добра, но ты могла бы быть такой и без страстного темперамента, который тобой владеет.
– Это не темперамент, потому что я могу проделывать это только с человеком, которого люблю; если это женщина, мне неважно, я все равно смеюсь.
– Кто наделил тебя таким вкусом?
– Природа. Я начала в возрасте семи лет. В десять у меня было уже, наверное, более трех или четырех сотен подруг.
– А когда ты начала делать это с мужчинами?
– В возрасте одиннадцати лет отец Молен, мой исповедник, монах Свв. Иоанна и Павла, захотел узнать девочку, с которой я тогда спала; это было в карнавал. Он сделал нам на исповеди отеческое внушение и предложил отвести нас вме