Галерею я нашла быстро и теперь ходила, разглядывая полотна. Здесь были настоящие шедевры. Творения старых мастеров, итальянских и фламандских, перемежались с картинами современных авторов. Я обнаружила две работы Ван Дейка и одну Рубенса. А вот французских художников, за исключением одной прелестной вещицы Ватто, тут к сожалению не было.
Небольшое полотно, изображавшее мистера и миссис Стэнли с сыном, надолго приковало мое внимание. Маленький Джек удобно устроился на коленях у матери. Их сходство было поразительным. Мистер Стэнли в домашнем сюртуке непринужденно облокотился на спинку кресла, в котором сидела его жена. Ее светлые волосы были уложены в высокую затейливую прическу. Прозрачная косынка прикрывала плечи и грудь. Это был замечательный домашний портрет.
Миссис Стэнли ласково улыбалась мне. Я поняла, от кого Джек унаследовал свои синие глаза.
– Гейнсборо не успел закончить эту работу.
Ну что за манера подкрадываться и пугать до полусмерти! Я не слышала, как он подошел и встал рядом.
Повернув голову, я смотрела на его великолепный профиль, а он смотрел на картину. Я перевела дыхание и снова повернулась к картине.
– Гейнсборо тогда только-только приехал в Лондон. Это был один из его первых заказов. Я помню, как ему у нас нравилось.
– Что же случилось… потом?
Мистер Стэнли пожал плечами.
– Несчастный случай. Подломилась ось, карета упала с обрыва и несколько раз перевернулась. Отец умер на месте. А мама через день.
Его голос был совершенно спокоен, но глаза выдавали не проходящую боль.
– Вы помните, какая она была?
Он улыбнулся.
– Смешная. Как Вы.
Я стояла, не зная, оскорбиться мне или нет.
– Наивная, непосредственная, очень добрая. Ее все любили, а отец просто обожал.
Подумав, я решила пока не обижаться.
Заходящее солнце светило в высокие окна. Было тихо и спокойно. Мы стояли рядом и глядели на картину. Я чувствовала какое-то умиротворение. Мне было просто хорошо от того, что…
– Ах, мистер Стэнли, вот Вы где! А я Вас потеряла!
Миссис Дьюз вышла на охоту. Меня она просто не заметила.
Подойдя к нам, Эмили фамильярно взяла мистера Стэнли под руку и начала что-то ворковать ему на ухо. Мне хотелось ее убить, и в то же время я не могла отвести от нее глаз.
Она выглядела просто прелестно в своем нежно-розовом платье с оборками. Мистер Стэнли оживленно говорил с ней о каких-то пустяках и выглядел заинтересованным.
Я почувствовала себя лишней и потихоньку вышла из галереи.
Прошло еще две недели.
Тетя София смирилась, наконец, с неизбежным, и Томас с Николасом вернулись в Итон доводить до умопомрачения бедных учителей. В поместье стало совсем тихо.
За это время мистер Стэнли несколько раз приезжал в Миддлтон. Он больше не предлагал мне заняться фехтованием, а я и не просила. Вероятно, его рана еще не зажила. А может, он просто забыл о своем предложении.
Он не уделял мне особого внимания. Его обращение со мной было ровным, дружеским и слегка отстраненным. И лишь один раз я поймала на себе его взгляд – пристальный, изучающий.
В Вудхолл мы больше не ездили.
Хотя, признаюсь, я как-то не удержалась и прокатилась туда верхом. Я остановила Полную Луну на том самом повороте, с которого открывается чудесный вид, и долго смотрела на дом, стоящий на холме.
День был серый, пасмурный. Плющ, увивавший стены дома, пожух и почернел. Солнце не отражалось в высоких окнах. Сегодня Вудхолл выглядел неприветливо.
Я смотрела на него и видела Меридор.
Стояла середина октября. Зарядили дожди. Развлекаться становилось все сложнее.
Бетси совсем извелась – она думала и говорила только о предстоящем сезоне. Каролина скучала по своему дорогому Герберту. Миссис Дьюз скучала вообще и оживлялась, только когда приезжал мистер Стэнли.
Тетя София составляла план военной кампании – нам предстояло посетить портних, шляпных мастериц и ювелиров. А еще нужна была обувь, чулки, перчатки и прочее, и прочее.
Даже сэр Генри устал от деловой переписки, с каждым днем становившейся все интенсивней. По некоторым вскользь оброненным словам я поняла, что лорд Дартмут, несмотря на свою официальную отставку, продолжает иметь какое-то отношение к внешней политике Англии. Он часто уединялся с мистером Стэнли и подолгу что-то обсуждал с ним.
Я никогда ни о чем не спрашивала сэра Генри, но мое желание быть в курсе всего, что происходит во Франции, было настолько очевидно и естественно, что как-то так получилось, что наша с ним ежевечерняя партия в шахматы предварялась кратким обзором последних событий.
Благодаря сэру Генри я узнала, что во Франции больше нет монархии – Франция провозглашена республикой. Он же рассказал мне об учреждении Комитета общественной безопасности. А еще через несколько дней я узнала о декрете об изгнании эмигрантов и предании смертной казни возвращающихся.
Вот так. Назад мне дороги больше не было. Папино «Это ненадолго!» превратилось в «Никогда».
Теперь я часами просиживала в своей комнате у окна или в библиотеке, забившись в угол дивана и уставившись в одну точку. За обеденным столом я сидела с вежливой улыбкой, не принимая участия в общей беседе. Верхом ездить мне расхотелось. Наконец, после того как я проиграла три партии в шахматы подряд, сэр Генри объявил, что пора перебираться в Лондон.
Глава 9
Сезон уже начался.
Каждый вечер кто-то устраивал бал, литературную дискуссию или дипломатический прием. Посетить все не было никакой возможности. К нашему возвращению на столике в холле уже скопилось огромное количество приглашений.
Для первого выхода в свет леди Дартмут выбрала бал, устраиваемый герцогиней Олдерли в пятницу, 2-го ноября. Предстояла настоящая гонка, поскольку до бала оставалось всего четыре дня, а еще ничего не было готово.
Лично я не собиралась ездить на балы и приемы, о чем прямо и заявила тете. Но леди Дартмут была непреклонна и не желала ничего слушать.
На следующее утро тетя София поднялась ни свет, ни заря, вытащила из теплой постели сонную Бетси и после легкого завтрака повезла нас к своей портнихе.
У мадам Монфрей заказов было предостаточно, и наши платья никак, ну никак, не могли быть готовы к столь раннему сроку. Но тетя София проявила настойчивость и где лестью, где откровенным шантажом, но все-таки уговорила мадам пойти нам навстречу. Мадам Монфрей не смогла отказать графине, особенно после того, как тетя София ясно дала понять, что в случае отказа мадам портниха герцогини Олдерли будет рада заполучить новую и очень перспективную клиентку.
Договорились, что первые бальные наряды будут готовы к пятнице, а все остальное, включая домашние платья и амазонки для верховой езды, мадам подготовит позже.
Я не принимала участия в переговорах и только с интересом поглядывала на маленькую говорливую француженку. Мадам Монфрей была неопределенного возраста, очень активна и подвижна. Выразительно жестикулируя, она показывала ткани, предлагала фасоны и сама снимала мерки.
Бетси разрывалась между сиреневым атласом и розово-жемчужным шелком, но все же решила сначала выйти в сиреневом. Тетя остановила свой выбор на тяжелом шелке цвета бордо и великолепных валансьеннских кружевах. Наконец, дошла очередь и до меня.
Вообще-то, мне было все равно. Я действительно не собиралась вести светскую жизнь, а раз так, мне не нужны были наряды. Видя мою пассивность, тетя и кузина решили сделать выбор за меня. Сначала я безучастно созерцала их ухищрения, но когда они всерьез стали обсуждать, во что меня одеть – в салатовое или желтое – поняла, что пришла пора вмешаться.
– Хорошо-хорошо! – сказала я. – Я согласна. Мы сошьем мне два платья: одно вечернее, одно для дневных выходов. Дома я вполне могу ходить в старых платьях Бетси. Амазонка мне не нужна. А вот от редингота я бы не отказалась.
Тетя София пришла в ужас и, замахав на меня руками, умоляла замолчать и не позорить ее. Не хватало еще, чтобы весь Лондон узнал, что племянница графини Дартмут ездит верхом в мужском костюме.
– Мадемуазель француженка? – спросила меня мадам Монфрей.
Вероятно, мой акцент выдал меня.
– Да, мадам, – ответила я ей по-французски.
Модистка пришла в восторг и радостно затараторила на родном языке. Не прошло и пяти минут, как я уже знала, что мадам приехала из Парижа десять лет назад, и все еще чувствует себя здесь чужой. Что и поговорить-то ей здесь по душам не с кем. И что климат тут ужасный, а английские клиентки все как одна словно лошади – здоровенные, без намека на грацию и утонченность. Тут мадам спохватилась и с опаской взглянула на леди Дартмут. Та с увлечением обсуждала с Бетси покрой своего будущего платья и не слушала нас.
– Моя тетя тоже француженка, – сказала я с улыбкой.
– Так вот почему она так не похожа на остальных! Я всегда чувствовала, что мадам графиня совсем другая!
Восторгу мадам Монфрей не было предела. Между ахами и охами она сняла с меня мерки и теперь желала знать, какое платье я хочу.
– Синее, – сказала я, не раздумывая. – Только я не вижу здесь ткань того оттенка, что мне бы хотелось.
– Подождите, мадемуазель. Кажется, я знаю, что Вам нужно.
Она вышла и через минуту вернулась с рулоном синего бархата. Я в жизни не видела подобной красоты! Он был того самого цвета, о котором я мечтала, – насыщенного, глубокого, словно небо в июльскую ночь. В складках бархат казался совсем черным, зато на изгибе светился неожиданно ярким, сочным цветом.
Тетушка пыталась протестовать, говоря, что молодым девушкам не пристало носить вызывающе яркие наряды, но я была непреклонна. Мадам Монфрей поддержала меня, сказав, что особы с такими, как у меня, рыжими волосами обычно бледно выглядят в светлых пастельных тонах. Я была согласна с ней во всем, за исключением цвета своих волос, о чем и не преминула заявить.
Тетушка и мадам обговорили детали, еще раз уточнили сроки и оплату заказа. Нак