Я боялась спросить, знает ли он о судьбе старшего брата, Жана-Батиста, и его жены. Оказалось, что знает.
Франсуа сказал, что взял себе имя Комбург, как воспоминание об ушедшей юности, как напоминание самому себе, кто он есть. А кроме того, эти англичане никак не могли выговорить «Шатобриан». Я его понимала.
Уже темнело. Мне пора было возвращаться. Франсуа с горькой усмешкой извинился, что не сможет пригласить меня к себе – в крысиную нору, как он выразился.
– Ты просила без церемоний, и я буду с тобой откровенен. Ты не представляешь, какое это счастье – быть откровенным! Так вот, я безмерно рад нашей встрече, но не смогу принимать тебя у себя и никогда не смогу придти в гости к тебе. Прости, но это выше моих сил. Поэтому, если честно, полагаю, что мы не сможем видеться…
– Глупый, мы будем встречаться в галерее, у нашей картины! Или в книжном магазине. Или в кондитерской!
– Хорошо, я согласен. Только в следующий раз за пирожные заплачу я. И не возражай!
Я бы согласилась с чем угодно, только бы не потерять его снова.
Вечером у нас опять собрались гости. В гостиную набилось столько народа, что было не повернуться. Сэр Генри сбежал в свой клуб. А я сидела в укромном уголке в надежде, что меня никто не видит.
Перед глазами стоял Франсуа. Я снова и снова вспоминала нашу невероятную встречу, и сердце сжималось от жалости и боли. Мне так хотелось помочь ему, хоть чем-нибудь, но я не представляла, чем именно. По большому счету, я была бессильна – не в моей власти было изменить ход событий, а тем более вернуть прошлое. Да и нужно ли было Франсуа прошлое? Я ведь помнила, как он мечтал о переменах, о реформах, об обновлении общества. Но какой ценой?
Я снова видела его лицо и слышала его слова: «Патриции начали революцию: как старая Франция обязана своей славой французскому дворянству, так молодая Франция – ему своей свободой».
Да только где оно теперь, французское дворянство?
Мои мысли снова вернулись к поиску решения. Как ему помочь? О том, чтобы предложить ему денег, и речи не могло идти. К тому же, у меня их не было. Я сама была бедным, чтобы не сказать нищим, родственником.
Жаль, что Том и Ник находились в Итоне! Вот если бы они были дома, я бы попросила тетушку пригласить Франсуа в качестве учителя французского языка…
– Кто это был?
И мистер Стэнли бесцеремонно уселся рядом со мной. Я досчитала про себя до десяти, дождалась, пока сердце войдет в привычный ритм, и ослепительно улыбнулась.
– Добрый вечер, мистер Стэнли! Большое спасибо, у меня все хорошо. А как Ваши дела?
– Жанна! – угрожающе произнес мой мучитель.
Нет, ну это что-то неописуемое! Он что, следит за мной, что ли? Я уже набрала в легкие побольше воздуха и приготовилась произнести гневную отповедь – «По какому праву!» и так далее – но тут он поднял свою левую бровь…
И я рассказала ему о Франсуа. Через десять минут мистер Стэнли знал о Шатобриане все.
Он слушал очень внимательно, не перебивая и не вставляя комментариев. А я все говорила и говорила, пока не почувствовала, что вот-вот заплачу.
С новой силой ожили дорогие сердцу воспоминания. Нестерпимо хотелось домой. Я снова ощутила себя щепкой, которую подхватил бурный поток и повлек в неизвестном направлении. Что будет со мной, с нами через месяц, через год?
Мы встречались с Франсуа примерно дважды в неделю – гуляли, вспоминали. Говорил в основном он, а я слушала. Он сам себе задавал вопросы и мучительно искал на них ответы. Он все пытался понять, как, когда, почему все пошло не так? В чем первопричина? В падении нравов? В бездуховности?
Франсуа сравнивал революцию 1789 года с переломными эпохами античности, пытался найти главные различия в нравах обществ, разделенных тысячелетней историей. Ему не нравилась новая Франция: она попирала законы, долг, порывала с обычаями и приличиями, утверждала культ силы.
А я думала, что из него со временем получится замечательный писатель. Его язык поражал образностью. Я словно воочию видела все то, о чем он рассказывал. Он описывал мне картины дикой, нетронутой природы, увиденные им в далекой Америке, рассказывал о людях, с которыми встречался, о сражениях, в которых участвовал.
Мне кажется, Франсуа оттачивал на мне свои мысли. А может, рассуждая вслух, он сам пытался понять смысл всего происходящего.
Прошло, наверно, недели две с момента нашей первой встречи. Как мы и договаривались, я пришла в картинную галерею. Франсуа уже ждал меня у нашей картины. Он был в приподнятом настроении и радостно приветствовал меня.
– Жанна, у меня замечательные новости! Представь себе, у меня появились новые ученики! Я буду преподавать французский двум младшим дочерям герцога Олдерли и племяннице маркиза Хитфилда! Ты можешь себе такое представить?
О, я могла себе такое представить! Милый Джек, в этот момент я его просто обожала!
– Самое удивительное, что часть жалования я получил вперед! Еще вчера я буквально голодал, а сегодня… Сегодня, моя дорогая, мы будем объедаться пирожными!
С комично важным видом он подал мне руку, и мы направились в любимую кондитерскую.
Глава 13
Через неделю, 20-го декабря, в День рождения Бетси, Дартмуты устраивали грандиозный прием. Избежать его не было никакой возможности. Пришлось смириться и принять участие в подготовке. На робкие попытки тети Софии предложить мне сшить новое бальное платье я ответила решительным отказом, и мы больше не возвращались к этой теме.
Дел было невпроворот – написать и разослать сотню приглашений, нанять оркестр, украсить зал, составить меню для праздничного обеда на тридцать персон и прочее, и прочее. От Бетси не было никакого проку, она занималась примерками, шляпками, перчатками, перьями и другими важными вещами. У тетушки, как на грех, разыгралась продолжительная мигрень. Поэтому основные заботы пришлось взять на себя.
Я никогда не занималась подготовкой приема такого масштаба. Да что там говорить, я вообще никогда не принимала гостей, тем более в таком количестве! Однако «чем страшнее, тем смешнее», как говаривал Жером. Поэтому, когда первый приступ паники прошел, я отбросила все страхи и ввязалась в эту авантюру.
Тетушка руководила мной всю неделю, лежа на кушетке. В одной руке она держала нюхательные соли – страшная гадость! – а в другой тряпочку, смоченную в уксусе, которую она периодически прикладывала к вискам.
Сэр Генри как обычно читал свою газету и время от времени интересовался, а что, собственно, происходит.
Мы с Катрин сбились с ног. Моя милая подружка потихоньку завоевала расположение миссис Смолл, научив ту готовить свои знаменитые ореховые пирожные со взбитыми сливками. Теперь они обе колдовали на кухне, надеясь поразить воображение гостей изысканными блюдами и потрясающим французским десертом.
И вот наступило 20-е декабря.
С самого утра я носилась, как заводная, проверяя, все ли готово. Я страшно боялась что-нибудь упустить и все испортить.
Бедный Бэнкс, которого я буквально загоняла, за последние дни изрядно поубавил свою спесь и, похоже, проникся ко мне некоторым уважением. Он и миссис Смолл без конца успокаивали меня, говоря, что все идет как надо. Но меня продолжали грызть сомнения и неуверенность.
Наконец, ближе к вечеру я совсем обессилела и смирилась с мыслью, что уже ничего нельзя исправить. Пусть все идет своим чередом.
Я так и не смогла съесть ни единого кусочка, только поглядывала на гостей, проверяя их реакцию. Похоже, гостям угощение нравилось. За столом царила торжественная, приподнятая атмосфера. Все были оживлены и говорили одновременно.
Слева от меня сидел мистер Хитфилд, а напротив – мистер Стэнли. Гарри развлекал меня своей милой болтовней и не давал уйти в себя, а мистер Стэнли наблюдал за нами со своей обычной полуулыбкой.
Большинство гостей было мне не знакомо. Из присутствующих, кроме Дартмутов, Каролины с мужем и миссис Дьюз, я знала мистера Стэнли, мистера Хитфилда, а также герцога и герцогиню Олдерли. Леди Мелинда дохаживала последние месяцы беременности. Она стала раздражительной, страдала одышкой и очень сильно располнела. Но это не мешало сэру Эндрю называть жену «моя малышка» и исполнять все ее прихоти.
Перед самым обедом приехала очень важная особа – вдовствующая графиня Дартмут, мать сэра Генри. Тетя София, ожидая появления своей свекрови, тряслась от страха.
– Боже, дай мне сил пережить этот вечер! – молилась тетя София. – Пусть ей все понравится!
Сэр Генри поприветствовал свою матушку и немедленно ретировался.
Старушку усадили на почетное место, и я исподтишка с интересом разглядывала ее. Ничего угрожающего в ней не было, если не считать ее громогласности. Может, она плохо слышала, а может, у нее просто была такая манера говорить – громко и безапелляционно.
Увидев внука, она первым делом заявила окружающим, что этот нахал будет в самом скором времени лишен наследства и изгнан из приличного общества, поскольку хорошо воспитанный внук должен навещать бабушку не какие-то жалкие два раза в неделю, а значительно чаще. Мистер Стэнли выслушал эту тираду, не моргнув глазом, и поцеловал грозную леди в морщинистую щеку.
Вдовствующая графиня немного оттаяла. А когда к ней подошел засвидетельствовать свое почтение мистер Хитфилд, старушка совсем размякла. В ответ на замысловатый комплимент, который отпустил ей Гарри, она назвала его шалуном и стукнула веером по руке.
Обед проходил гладко. Миссис Смолл оказалась на высоте, а Катрин превзошла саму себя – десерт просто таял во рту. Так мне сказал Гарри.
Гости говорили на отвлеченные темы. Женщины обсуждали последние моды, мужчины – собак и лошадей.
Сидевший возле вдовствующей графини сухощавый, желчного вида господин сначала долго и нудно рассказывал ей о своей подагре. Графиня сочувственно поддакивала, поощряя его на дальнейшие откровения.