Он выправил мне нужные бумаги и посадил на корабль, отправляющийся в Портсмут.
А уже в воскресенье утром мы с Катрин в почтовой карете ехали в Лондон.
Часть 2. Англия
Глава 6
Уже начинало темнеть, когда мы, наконец, приехали в Лондон. Кондуктор высадил нас на Флит-стрит и помог нанять кэб.
Огромный город буквально оглушал. Вдоль высоких домов с зеркальными окнами проезжали бесчисленные кареты, повозки и подводы. Тысячи свечей озаряли витрины с выставленными товарами – серебром, фарфором, тканями и изделиями ювелиров. Кричали разносчики горячей и холодной снеди. Слышался бой церковных курантов. Играли и пели уличные музыканты.
За всю мою жизнь я никогда не уезжала дальше Фужера и Сен-Мало. Поэтому ничего удивительного, что увиденное меня просто потрясло.
Постепенно улицы становились шире, а расстояния между домами больше. И я поняла, что наше путешествие подходит к концу.
Кэб остановился, мы выбрались из него и оказались перед парадным крыльцом большого дома, одного из нескольких, окружавших уютную площадь. Сюда не доносились звуки уличных музыкантов. Не лаяли собаки, и не сновали люди.
Я глубоко вдохнула и постучала в дверь.
Довольно долго никто не открывал, и я уж подумала, что в доме никого нет. Наконец, дверь распахнулась, и на пороге показался худой человек, сильно напоминавший сушеную треску.
С высокомерным видом он осмотрел нас с Катрин с ног до головы, и, похоже, ему не очень понравилось увиденное.
– Что вам угодно, мисс?
Его ледяной тон мог заморозить воду. Я догадывалась, какое жалкое зрелище мы собой представляем, и в другое время, наверное, смутилась бы и растерялась. Но за последние дни моя чувствительность сильно притупилась.
– Мне угодно видеть леди Дартмут.
– Ее светлости нет дома, – сказала сушеная треска и закрыла дверь у меня перед носом.
Нам некуда было идти, поэтому я снова постучала.
Через несколько секунд дверь приоткрылась.
– Я настоятельно рекомендую Вам, мисс, не вынуждать меня прибегать к сильнодействующим…
– Бэнкс, в чем дело? Кто там?
Треска отступила в сторону, и в просторном холле я увидела высокого и полного пожилого господина в отлично сшитом сюртуке. Он натягивал перчатки и, похоже, собирался уходить. Выглядел он не очень дружелюбно, но мне, честно говоря, было все равно.
– Прошу прощение за беспокойство, но мне совершенно необходимо видеть леди Дартмут. Я Жанна д’Аранкур, племянница леди Софии.
Господин замер, а потом резким движением сдернул с руки только что надетую перчатку.
– Прошу Вас, входите! Племянница леди Софии? Боже мой! Да входите же! – он склонился над моей рукой. – Лорд Дартмут к Вашим услугам. Бэнкс, занесите вещи и проводите леди в гостиную. Попросите миссис Смолл приготовить чай. Скажите ей, что я буду ужинать дома, и что у нас гости. Моя дорогая, пожалуйста, располагайтесь. Чувствуйте себя, как дома. Я присоединюсь к Вам буквально через несколько минут.
Бэнкс занес с улицы наши вещи и величественно, не теряя достоинства, поплыл впереди, показывая дорогу.
Белая с золотом гостиная поражала роскошью – мебель, обитая голубым бархатом, картины, вазы. Я падала с ног от усталости, но осталась стоять, дожидаясь лорда Дартмута. Через несколько минут он вошел в гостиную и остановился рядом со мной.
– Так-так-так, – сказал он, с улыбкой разглядывая меня. – Неужели, это действительно племянница моей Софии? Та самая Жанна!
– Да, это я, – тоже улыбаясь, ответила я. – А Вы, должно быть, муж моей тети, тот самый сэр Генри.
– Абсолютно точно, моя дорогая. Вы позволите мне так Вас называть?
Лорд Дартмут был приветлив и доброжелателен. Он мне определенно нравился. Я расслабилась и через какое-то время с удивлением обнаружила, что рассказала ему все и даже больше. Тут я с некоторым опозданием вспомнила, что когда-то сэр Генри был дипломатом.
Мы с Катрин сидели на мягком диване и пили чай с печеньем. Тети Софии действительно не было в городе. Она с детьми находилась в Миддлтоне, поместье Дартмутов в графстве Суффолк, и в Лондон должна была вернуться не раньше, чем через месяц, к началу светского сезона. Нам еще повезло, что мы застали сэра Генри в городе – завтра утром он тоже уезжал в Миддлтон.
Было решено, что мы поедем вместе с ним. Сначала он хотел перенести отъезд на послезавтра, ссылаясь на нашу усталость и необходимость выспаться, но я убедила его, что мы в деревне привыкли мало спать и рано вставать.
На следующее утро мы погрузились в большую дорожную карету и поехали в Миддлтон. Сэр Генри не признавал новомодных колясок – чрезмерно изящных и совершенно не пригодных для дальних поездок. В его же карете с мягкими сиденьями было удобно, и несколько часов пути пролетели незаметно. Мы беседовали о том, о сем, и я узнавала все новые подробности о семействе, в котором мне предстояло жить неопределенное время.
Я старалась не думать о том, как долго это может продлиться.
С началом революции переписка между отцом и его сестрой прервалась, но до этого они регулярно общались. Тетя София писала ему длинные и пространные письма, в которых подробно описывала состояние здоровья и достижения всех своих домочадцев. Каждое письмо давало нам пищу для разговоров на неделю, а то и больше. Думаю, что папины письма были значительно короче.
У лорда и леди Дартмут было пятеро детей. Старшая дочь, Каролина, вышла замуж за виконта Кортни и уже пять лет, как сама стала матерью. Старший сын, Джеффри, мой ровесник, в настоящее время находился в Оксфорде. Средняя дочь, Элизабет, с нетерпением ожидала начала своего второго сезона в высшем обществе.
И были еще близнецы, Томас и Николас, доводившие до отчаяния своих педагогов – малолетние преступники, судя по описанию отца. В прошлом месяце им исполнилось десять лет. Сэр Генри с любовью говорил о своих старших детях, откровенно гордясь их успехами, но мне показалась, что настоящая отрада для него – эти двое сорванцов. Им давно было пора вернуться в Итон, но любящая мать никак не могла расстаться со своими мальчиками.
Я слушала его, а перед глазами стоял мой дом.
Вот отец в кресле читает книгу. Белые волосы заплетены в косичку. Очки на самом кончике носа. Если сейчас его о чем-нибудь спросить, он не вскинет голову, а глянет на тебя поверх очков, смешно поднимая брови.
Вот Гастон на конюшне чистит Малыша. Малыш переступает длинными ногами и норовит укусить его за плечо.
А вот Матильда. Она что-то стряпает. Мне кажется, я чувствую запах поднимающегося теста…
Вероятно, заметив мое состояние, сэр Генри прервал себя на полуслове.
– Моя дорогая, я понимаю, каково Вам сейчас. И понимаю, что ничто на свете не может заменить родной дом. Но все же, прошу Вас, поверьте, что мы сделаем все для того, чтобы Вы не чувствовали себя… – он замялся на мгновение, – одинокой.
Мне показалось, что он хотел сказать другое слово, но я не стала уточнять. Больше всего на свете мне не хотелось быть для кого-нибудь обузой. Честно говоря, я не представляла себе свою жизнь у Дартмутов. Мне не хотелось обременять их заботами о своей скромной персоне. Папины слова «Это ненадолго!» продолжали звучать у меня в голове. Я собиралась, если можно так выразиться, забиться в уголок и просто ждать.
Глава 7
У тети Софии на этот счет было другое мнение. Сказать, что она приняла меня как родную, значит ничего не сказать. Через неделю пребывания в Миддлтоне мне начало казаться, что я живу здесь всю жизнь.
Меня ни на минуту не оставляли одну. Если я не помогала тете распутывать пряжу или подбирать нитки для очередной вышивки, то, значит, прогуливалась с Бетси, которая показывала мне окрестности и делилась впечатлениями о своем первом лондонском сезоне. С сэром Генри мы играли в шахматы, с близнецами в прятки. Со дня на день ждали появления леди Каролины с семейством.
Удручало одно – абсолютно все в этом доме, кроме сэра Генри, называли меня Джинни. Сэр Генри обращался ко мне «моя дорогая», но он так обращался ко всем особам женского пола. И только Катрин еще помнила, как меня зовут.
Катрин была счастлива и не скрывала этого. Она жила в великолепном поместье, у нее была своя комната. Утомительные работы по дому исключались. Единственное, что ей еще оставалось делать, так это выполнять функции моей горничной, но поскольку я всю жизнь одевалась сама, то и эта обязанность была не слишком обременительной.
А главное, Тоби, второй конюх, здоровенный лохматый парень, готов был жизнь отдать за очаровательное создание с другого берега Ла-Манша. Катрин еще не говорила по-английски, но кому нужны слова, когда можно изъясняться взглядами!
Существование в Миддлтоне можно было бы назвать безоблачным, если бы не одно омрачающее обстоятельство – тетя София была категорически против моей любви к мужской одежде. Не помогало ничто: ни мольбы, ни уговоры. Тетя была непреклонна:
– Это неприлично!
Она сдалась, только когда узнала, что я не езжу верхом в женском седле. У меня его отродясь не было. А сидеть по-мужски в юбках было просто невозможно.
Мои платья в количестве трех штук были с пристрастием осмотрены и приговорены к ссылке в чулан со старым тряпьем. В Лондоне мне предстояли визиты к самым модным портнихам, а пока в срочном порядке перешивались несколько платьев Бетси, из которых она выросла еще в прошлом году.
Ибо Бетси в восемнадцать лет была выше меня на полголовы. На мой взгляд, она олицетворяла собой тип английской красоты – высокая, белокожая, прекрасно сложенная. Справная, как сказала бы Матильда. И ни тебе выступающих ключиц, ни острых локтей.
Я не могла оторвать взгляд от волос Бетси – пшеничного цвета, длинных и абсолютно прямых. Вот же счастье!
Сегодня мы с Бетси осматривали северные границы Миддлтона. Неширокая дорожка, пропетляв в тисовом лесу, вывела нас к зеленым холмам, на которых паслись овцы удивительного окраса – белые с черными головами.