«Подмога» – это понятие из лексикона семей, которые были благополучнее большинства крестьян и городских бедняков. Жены торговцев и мастеров обычно имели по крайней мере одного слугу, а держатели крупных хозяйств – еще больше помощников. Как следует из писем семьи Пастон, проживавшей в Англии XV века, богатое семейство могло позволить себе иметь по меньшей мере 12 или 15 слуг, и все они находились под надзором жены[96]. Руководство слугами, включая заботу об их еде и одежде, значительно усложняло ведение хозяйства для женщин вроде миссис Пастон. Все жены, независимо от положения, обязаны были следить за домом в соответствии с гендерным разделением труда, которое существует у нас с незапамятных времен.
Гризельда и Батская ткачиха
Два литературных памятника XV века, «Парижская книга домашнего хозяйства» («Le Ménagier de Paris») и рассказ Батской ткачихи из «Кентерберийских рассказов» Чосера, несмотря на то что были опубликованы в одно время, представляют две различные модели женского поведения. Автор парижского руководства, вероятно, уже годился в деды своей пятнадцатилетней невесте и предлагал ей модель поведения, основанную на послушании и уважении к традиционным религиозным ценностям; в качестве образца он приводил Гризельду, идеал покладистой жены. Гризельда была девушкой из бедной семьи, которую взял в жены могущественный вельможа. За ней не могли дать приданого, и вместо него она обещает беспрекословно подчиняться мужу. Она не могла представить, что для того, чтобы сдержать обещание, ей придется пройти через крайнюю жестокость и унижения. Но все испытания, будь то необходимость отдать детей на казнь (которая, как выяснится, была инсценирована) или вернуться нищей в дом своего отца, когда ее муж объявляет о том, что берет вторую жену, она выдерживает. Конечно же, эта история имеет счастливый конец, подобно истории Иова. Гризельда выдерживает испытания беспрекословным повиновением на отлично. Какой бы фантастической ни выглядела для нас история Гризельды, парижский муж всерьез предлагал жене последовать ее примеру.
Одна часть «Парижской книги» касается религиозных и моральных обязанностей жены, особенно в отношении мужа, а другая – более практических домашних дел: заботы о саде, управления слугами и готовки – на этот счет даются особенно подробные инструкции. Вероятно, эта книга дошла до нас именно потому, что в ней содержались небесполезные рецепты.
Нам не известно ничего о судьбе молодой жены, к которой обращался автор трактата: стала ли она в конце концов хорошей поварихой и домашней хозяйкой, блюла ли чистоту и послушание, отвечала ли взаимностью на чувства автора, которые явно читаются между строк? Вероятнее всего, она пережила своего мужа и вновь вышла замуж – автор трактата допускает это и в прологе рассуждает о том, что приобретенные ею «целомудрие, благородство и трудолюбие» послужат не только ему, но и, «случись такое, другому мужчине» в будущем[97].
Наша следующая героиня, Батская ткачиха из «Кентерберийских рассказов» Чосера, взяла это в привычку – она побывала замужем за пятью мужчинами. Полная противоположность Гризельде, Батская ткачиха собрала в себе все стереотипные представления о женщинах, которые им испокон веков приписывали мужчины. И вместе с тем это твердый и властный характер, который, как мы можем предположить, существовал в Средние века и существует в каждую эпоху.
Она любит командовать и манипулировать, сплетничать и спорить, она напориста и любвеобильна. Она пренебрегает благородными идеалами сдержанности и рассуждает о сексуальных наслаждениях. Она вопрошает:
Ну, для чего, скажите, части тела,
Которые природа повелела
Для размножения употребить,
Чтоб нам и в детях наших вечно жить?
И сама дает ответ: «Для размножения и для утех». Сама она отдаст «цвет жизни ‹…› Утехам брака и его плодам».
Батская ткачиха, воплощающая женскую похотливость и самодурство, ни в чем не похожа на Гризельду. Она перечит мужу, ругается с ним, переживает обиды и мстит за них и остается счастлива только тогда, когда ее последний и самый любимый муж отказывается от своей власти:
Мой муж признал, что мастерским ударом
Он побежден, и не ярился даром.
«Дражайшая и верная жена,
Теперь хозяйкой будешь ты одна.
В твоих руках и жизнь моя и кров,
Храни же честь свою, мое добро!»
Это, по ее словам, кладет конец ссорам и приносит в их дом безупречную гармонию.
Гризельда и Батская ткачиха – два крайних полюса в споре о замужней женщине, который тянется со Средних веков. Мужчины идеализировали беспрекословное подчинение, символом которого была Гризельда. Женщины не соответствовали этому идеалу, вызывая гнев и разочарование мужчин. Французы, создавшие такие книги, как «Книга поучения дочерям рыцаря де ла Тура» и «Пятнадцать радостей брака», англичане, написавшие «Почему бы не жениться» и «Муки женатых мужчин», распространяли мизогинистические представления на протяжении веков, пытаясь доказать, что жена хороша только в том случае, если ее регулярно бить и утверждать над ней свой авторитет.
История Марджери Кемп
Уникальный автобиографический текст, известный как «Книга Марджери Кемп», рисует совершенно иной портрет средневековой жены. Это не имеющее аналогов свидетельство о женском мистическом опыте. Марджери Кемп родилась в 1373 году в обеспеченной семье из среднего класса в городе Кингс-Линн, графство Норфолк. Двадцати лет она вышла замуж за Джона Кемпа, который был ниже ее по социальному статусу. На протяжении восьми месяцев после рождения первого из четырнадцати детей она, вероятно, страдала от послеродовой депрессии, из которой ее вывело видение Христа. С этого момента ее жизнь кардинально меняется под влиянием ее общения с Богом. Она решила рассказать об этой стороне своей жизни – надиктовать ее, поскольку сама не умела писать, – когда ей было уже шестьдесят. Несмотря на то что за ней записывал посредник, а о себе она говорила в третьем лице, ее мнение четко выражено на письме. Вот как она говорит о себе в период, который последовал за нервным срывом и спасительным видением.
И постепенно ее мысли пришли в порядок, и к ней вернулось прежнее благоразумие, и едва придя в себя, она попросила своего мужа дать ей ключи от кладовой, чтобы она могла, как и прежде, брать себе еду и питье. Прислуга, приставленная к ней, советовала мужу этого не делать ‹…› Но он относился к ней с нежностью и состраданием и потому не послушал их советов. И она взяла столько еды и питья, сколько могла осилить при своем здоровье, и вновь начала узнавать своих друзей и домашних и всех, кто приходил посмотреть и узреть в ее исцелении милость Господа[98].
Автобиографию Марджери Кемп отличает от других спиритуалистических писаний этого периода то, что в ней божественные откровения переплетены с бытовыми подробностями. Благодаря этому мы можем делать выводы о том, как сама женщина смотрела на брак. Своего мужа Марджери называет нежным и чутким: он соглашается выдать ей ключи от кладовой, которыми она распоряжалась до болезни, и искренне желает ей выздоровления. Вероятно, он благоговел перед женой, поскольку она происходила из более богатой семьи, о чем сама нередко напоминала. Но строгость Марджери к мужу не могла сравниться с ее строгостью к себе самой. Она называла себя гордой и завистливой, своенравной и сварливой, считала, что все время наступает на одни и те же грабли. В первые годы брака она гордилась своим «пышным нарядом» и «до смерти завидовала соседям, если они одевались так же хорошо, как она». А затем, по ее мнению, «из чистого корыстолюбия и с тем, чтобы потешить свою гордыню, она принялась за пивоварение и была одной из лучших в этом мастерстве в городе Н. на протяжении трех или четырех лет, пока не потеряла пропасть денег».
Вслед за пивоварением она начала молоть зерно, но и это не принесло успеха. Такие превратности судьбы она интерпретировала как «кары Господа Нашего, который наказывал ее ‹…› за ее гордыню». Ее религиозность начала сказываться на всех сторонах жизни и особенно ярко проявилась в таком инциденте:
Однажды ночью, лежа в постели со своим мужем, она услышала напевный звук, такой приятный и нежный, что она почувствовала себя в Раю. Тут же она выпрыгнула из постели и сказала: «Увы мне, грешной!» Впоследствии, когда бы она ни услышала эту мелодию, она проливала очень обильные и горькие слезы и разражалась громкими рыданиями и вздохами по небесному блаженству.
Какими бы дикими ни казались ее завывания и вздохи соседям, Марджери была убеждена, что она соприкасается с высшими мирами и видит мистические откровения. Ночь, когда она услышала райскую музыку, стала поворотной точкой в ее отношении к мужу. Она пишет:
И с тех пор желание возлечь с мужем оставило ее, а долг материнства казался настолько отвратительным, что ей приятнее было бы съесть горсть навоза или напиться грязи, чем лечь с мужем, что она делала лишь из послушания.
И она сказала своему мужу: «Я не лишаю тебя своего тела, но вся любовь и привязанность, какие есть в моем сердце, обращены к Богу и ни к одному земному созданию». Но он брал то, что было его по праву, и она подчинялась, постоянно плача и скорбя. ‹…› Не раз предлагала она своему мужу жить в целомудрии и говорила, что, как доподлинно ей известно, они гневили Бога своей необузданной любовью и великим наслаждением, которое испытывали их тела, и теперь будет за лучшее им обоим согласиться, что они должны сами покарать и наказать себя, воздержавшись от плотской похоти.
Конечно, Марджери Кемп нельзя считать «среднестатистической» женщиной. Но хотя ее случай уникален, мы все же можем почерпнуть из ее истории много ценной информации – к примеру, увидеть, как слова христианских проповедников влияли на интимную жизнь супругов. В средневековом христианстве акцент был сделан на целомудрии и отрицании сексуальной жизни, что не согласовывалось не только с желаниями мужа Марджери Кемп, но и с тем, как она вела себя прежде. Обогащенная новым мистическим