Многие из них руководствовались чувством патриотизма. Другие проводили мужей и возлюбленных на войну и верили, что их труд поможет приблизить победу и окажет прямое влияние на участь тех, кто находится на чужбине. Они верили лозунгам с плакатов: «Тоска по милому не поможет ему вернуться скорее… Найдите себе военную работу!» и «Помоги сделать то, что он не закончил».
Была и экономическая причина. Жены военных зачастую получали крошечное пособие от государства и едва сводили концы с концами. В Атоле, Массачусетс, одна жена, беременная вторым ребенком, жаловалась на то, что, по ее подсчетам, после того как она заплатит за квартиру (20 долларов), электричество (3 доллара 75 центов), телефон (два доллара), молоко (шесть с половиной долларов), стирку (четыре доллара), продукты (30 долларов), страховку (2 доллара 95 центов) и масло (2 доллара 80 центов), у нее останется всего восемь долларов из восьмидесяти, которые она получает в месяц, на «одежду, лекарства, отопление в зимние месяцы, газеты, журналы, развлечения и прочее»[473]. К 1944 году из почти четырех миллионов жен военных 1 360 000 женщин, чьи мужья были в армии, работали, чтобы прокормиться[474].
С мужьями в армии или на гражданке, женщины и целые семьи перебирались в новые индустриальные центры в поисках работы. С Аппалачей и с Юга, с Великих равнин они переселялись на запад, на Восточное побережье и в район Великих озер. Они перебирались с ферм в разрастающиеся города, такие как Детройт, где был построен самый большой завод в мире, Willow Run, который производил бомбардировщики с огромной скоростью и в огромных количествах. Они ютились в комнатушках и трейлерах и посылали деньги домой, чтобы родственники и друзья могли к ним присоединиться[475].
В военное время зарплаты были неплохими, больше, чем когда-либо до этого в американской истории, и теперь женщинам предлагали занять те ставки, на которые прежде принимали мужчин. Жены, прежде зависевшие от своих мужей, теперь могли вносить свою лепту в семейный бюджет – на их средства приобреталась мебель, одежда, даже дома. Многие гордились тем, что впервые сами приносили деньги в дом и определяли, как ими распоряжаться. Те, кому это было по средствам, покупали фарфор и серебро в рассрочку, посылали подарки родителям и приобретали облигации государственного займа, а также копили деньги на колледж детям. Многие из них были просто рады оказаться вне дома. Как рассказывала одна работница военно-морской верфи Пьюджет-Саунд, «куда милее кухни мне была суета на верфи»[476].
Война кардинально поменяла расстановку сил в женской трудовой занятости. До войны работали в основном одинокие девушки; после большинство составляли замужние женщины среднего возраста. В 1940 году 6 380 000 одиноких женщин и 4 680 000 замужних женщин были трудоустроены на выгодных условиях. Десять лет спустя пропорция изменилась: 5 270 000 одиноких женщин против 8 640 000 замужних[477]. В целом жены поколения II Мировой войны имели больше рабочего опыта, чем жены поколения 1920–1930‐х, и часто продолжали работать после замужества даже несмотря на то, что уровень женского труда упал сразу после окончания войны[478].
В следующие полвека количество работающих женщин взлетит до небес. Женщина, рожденная в 1950‐е годы, когда только одна из четырех женщин работала, имеет совершенно иное представление о женской доле, нежели наша современница, родившаяся в обществе, где три из пяти женщин трудоустроены в самых разных областях. В следующем разделе я расскажу о женщинах, которые во время II Мировой войны, работали в самых разных областях и в самых различных регионах страны.
Судостроительницы
Во время II Мировой войны судостроительная индустрия, одно из самых высокооплачиваемых производств в стране, начала принимать на работу женщин – замужних и одиноких, молодых и старых, с детьми и без. Посмотрим, например, на компанию Commercial Iron Works в Портленде, штат Орегон. В 1942 году компания открыто заявляла, что не нанимает на работу женщин. Но уже в марте 1943 года она наняла 500 женщин в качестве промышленных рабочих. Одной из них была Беренис Томпсон; ее ребенок вырос, но муж все равно возражал против того, чтобы она выходила на работу. «Я была очень бедной, – вспоминает она, – и к тому же мне важно было почувствовать себя небесполезной. Мой муж из Кентукки. Он считал, что женщины вообще ничего не умеют. Я ему доказала, что это не так». В конце концов мужу пришлось смириться с новым статусом своей жены, когда она стала приносить в дом деньги[479].
Муж Розы Диксон, также работавшей на верфи, считал, что это неподходящее место для женщины. Жена пересказывала его возражения: «Но ты не можешь трудиться на верфи. Работники там слишком грубые и ругаются напропалую». Поискав работу на других предприятиях, где ставка была куда ниже, она сказала: «Что ж, на такую работу я не пойду, потому что на верфи платят больше». У нее было пятеро детей, и о троих из них все еще нужно было заботиться, так что она устроилась сварщицей на небольшую верфь близ Портленда, затем стала помощницей слесаря-трубопроводчика и работала то тут, то там до самого конца войны. На свой доход Диксоны смогли позволить себе купить дом, в котором прожили до конца жизни[480].
Помимо возражений со стороны мужа, женщинам приходилось иметь дело с шовинизмом работников-мужчин, многие из которых по-прежнему были убеждены, что женщине не место на верфи. Женщинам, принявшимся за ремесло сварщиков, клепальщиков, судовых разметчиков, электриков, краскомаскировщиков, механиков и котельщиков, было нелегко завоевать рабочий авторитет: их окружали мужчины, у которых сама идея работы бок о бок с женщиной вызывала отторжение.
В сентябрьском номере журнала Harper’s Bazaar за 1943 год вышла статья Вирджинии Сноу Уилкинсон «Из домохозяек в судовые разметчицы», в красках рассказывающая о переживаниях женщины, которая стала работать на верфи. Муж Уилкинсон не возражал против того, чтобы она пошла работать; наоборот, он был так же взволнован, и в первый день, когда Вирджинии нужно было выходить на работу на верфь Kaiser в Ричмонде, Калифорния, вся семья проснулась вместе с ней в пять утра[481].
Вместе с шестью другими работницами она встретила холодный прием. Мужчина, ответственный за наем новых работников, причитал: «Боже! Женщина-разметчик! И за что мне такое горе!» Миссис Уилкинсон уже прошла курс по обороне, поэтому для нее сразу же нашелся ряд мелких поручений, иногда она помогала мастеру-разметчику, но большую часть времени, подобно другим женщинам, стояла в стороне, ожидая, пока ее позовут. Оказалось, в судостроении нет поточной, конвейерной работы.
Почему же столько времени уходит впустую? Прораб объяснил миссис Уилкинсон, что компании нанимают больше мужчин и женщин, чем могут поставить работать одновременно. «Нужно иметь выбор, чтобы найти по-настоящему стоящих работников». Он также объяснил ей, где место женщины в судостроении:
«И от женщин тоже есть прок. Мужчинам это не по нраву, профсоюзы проголосовали против женщин на рабочих местах, но со временем они привыкнут и перестанут считать это чем-то странным. В металлургии к женщинам тоже сперва отнеслись с неодобрением, но теперь они чуть ли не заправляют цехами, и никого это больше не возмущает. В судостроении женщины пока представлены мало, но со временем эта ситуация исправится».
Привыкнув к тому, что ее называют «дамочкой» и «милочкой», Вирджиния Уилкинсон тяжело переживала проявления грубого сексизма. Так, например, однажды писательнице вместе с двумя другими женщинами поручили самостоятельное рабочее задание, над которым они начали трудиться плечом к плечу. «Мы работали увлеченно и ловко, ощущая, что все преследуем общую цель. Я отметила, как быстро мы выполняли свои поручения, как мы добросовестно осуществляли проверку, как живо мы возмущались небрежными подсчетами. Наконец нам дали важное поручение, позволили нам работать самостоятельно и возложили на нас ответственность за нечто значимое».
Однако такая женская команда недолго просуществовала. К вечеру женщины «начали отмечать раздражение со стороны мужчин. ‹…› Они негодовали и завидовали тому, что женщинам поручили самостоятельно изготовить деталь… ‹…› впервые в нас увидели конкурентов… ‹…› На следующий день без каких-либо объяснений работу над деталью передали мужчинам, а нас вновь отправили стоять в сторонке и наблюдать, как мужчины работают над тем, что мы считали своим детищем».
Одна женщина сказала, что мужчины испугались, как бы женщины не захватили верфи, подобно металлургическим цехам. Миссис Уилкинсон великодушно предположила, что, должно быть, мужчинам, «которые стояли во главе семей и отвечали за детей и близких», было тяжело видеть подле себя менее опытных женщин, получающих те же деньги. В начале своей карьеры Вирджиния получала девяносто пять центов в час.
Спустя шесть недель ее поставили руководить производством одной из деталей. Это подразумевало, что она должна определить необходимое количество стали, найти его, разметить мелом и заставить такелажников поднять его, отыскать станок и сварочный аппарат, чтобы пригнать сталь на место. Глядя на то, как кран поднимает материал, и затем на то, как в море буксируют транспортное судно, над которым она работала, Вирджиния Уилкинсон чувствовала радостное оживление. «Работать вместе над кораблем было замечательно», – вспоминала она.
Хотя статья заканчивалась на радостной ноте, в ней упоминалась и мизогиния, присущая судостроителям. До войны, в 1939 году, женщины составляли лишь 2 % работников индустрии. Любую женщину на верфи встречали свистом и призывным улюлюканьем