Он читал историков Рима, а также много писал, но немедленно сжигал все написанное. Он хотел оставить после себя только один след — свое имя.
Робеспьер, наоборот, хоть и изнуренный умственным трудом, который мог бы истощить нескольких человек, забывал себя самого, чтобы с большим, чем когда-либо, рвением отдаться своему идеалу правления. Непостоянство Жиронды убедило его в том, что эти люди хотели возвращения монархии или учреждения республики, в которой господство богатства заменило бы собою господство церкви и монархической власти и где народ получил бы несколько тысяч тиранов вместо одного. После их падения Робеспьер начал надеяться, что достигнет своей цели. Этой целью являлось участие в правлении всех граждан через своих представителей, которые избирались бы народом и правили, имея в виду блага народа, составив избирательный совет, являвший собой единственную правящую власть.
Робеспьер усерднее, чем когда-либо, начал посещать вечерние заседания якобинцев, чтобы отвлечь их от заговоров, время которых, по его мнению, уже прошло. Он не хотел продолжать унижать революционные принципы до понятий испорченного и отставшего в своих взглядах народа, напротив, он хотел поднять народ до высоты духа своих принципов. Робеспьер ближе сошелся с небольшим кружком суровых, но честных людей, которые довели до культа жестокую логику демократии. Это были Кутон, Леба, Сен-Жюст, ничем не запятнавшие себя до тех пор, кроме фанатизма. Эти депутаты собирались каждый вечер у своего предводителя; там они рисовали прекрасную перспективу правосудия, равенства и счастья, которую сулила всем новая доктрина. При виде пустых стен, умеренной вечерней трапезы и философской беседы никто не подумал бы, что присутствует при заговоре демагогов, но скорее — на собрании мудрецов, мечтающих об учреждениях Золотого века.
Мирные картины чередовались с трагическими событиями, происходившими в это время. Любовь согревала сердца этих людей. Нежное чувство Кутона к женщине, служившей ему утешением на склоне дней, бурная и страстная любовь Сен-Жюста к сестре Леба, серьезное предпочтение, которое Робеспьер оказывал второй дочери своего гостя, любовь Леба к младшей сестре, проекты союза, мечты о счастье после бурь — все это придавало разговорам семейный, беспечный, подчас веселый характер, не возбуждавший подозрений в незаконности собраний главарей, а вскоре и тиранов республики. Там говорили только о счастье отречься от какой бы то ни было общественной роли тотчас после торжества принципов. Сам Робеспьер мечтал об уединенной хижине в глуши Артуа, куда он отвезет свою жену и откуда, счастливый, будет наблюдать общее счастье.
Итак, Робеспьер и Дантон, два человека, волновавшие в то время республику, столкнувшись, должны были бы уничтожить друг друга, а вместо того жаждали лишь отречься от власти. Но популярность не допускает отречения. Хоть взгляды Робеспьера и Дантона и различались, оба сходились в желании дать всю власть Конвенту. По их мнению, лучшим правительством стало бы правительство, способное упрочить победу над партиями, враждебными революции. Франция и свобода пребывали в опасности, а значит, законы переставали быть законами и превращались в оружие.
Все члены Собрания разделяли это мнение, и оно тотчас же отразилось на их действиях. Конвент не потребовал, чтобы ему предоставили диктатуру, а взял ее сам.
Подобно тому, как в 1789 году нация присвоила себе исключительную власть, Конвент единолично захватил власть в 1793-м.
Название Комитета общественного спасения было не новым для Конвента. Уже с марта предусмотрительные члены Собрания потребовали, чтобы всю власть сосредоточили в Комитете, состоящем из небольшого числа членов, в руках которого сходились бы отдельные нити слишком ослабевшей исполнительной власти. В состав его вошло большинство жирондистов. Власть оставалась бы в их руках, если бы они умели пользоваться ею.
Этому Комитету принадлежала инициатива всех мер, предпринимаемых против опасностей, угрожавших родине, внешних и внутренних. Он призывал министров, контролировал их действия, давал каждую неделю отчет Конвенту. Но вследствие борьбы мнений в нем царил антагонизм. Получалось не что иное, как сосредоточенная анархия. Робеспьер, сразу понявший это и не желавший запятнать своей популярности, отвечая за поступки, идущие вразрез с его взглядами, вышел из Комитета после первых же заседаний. Выход Робеспьера лишил этот первый Комитет популярности.
В начале апреля жирондисты вместе с Дантоном предложили усилить Комитет, преобразовав его и удалив некоторых из его членов. Бюзо, предчувствуя, что меч, который ковали его друзья, принесет смерть, отверг это намерение. Однако его приняли, несмотря на возражения. Число членов Комитета с двадцати пяти сократили до девяти. Ему поручили хранение государственной тайны, наблюдение над министерствами, предоставили право отменять декреты, которые он найдет вредными для народа, и самому издавать декреты. Ему не дали только одного права — произвольного ареста граждан.
Состав Комитета общественного спасения решили ежемесячно обновлять. Сначала в него вошли: Барер, Дельма, Бреар, Камбон, Дантон, Гитон де Морво, Трельяр, Лакруа и Робер Ленде. Дантона исключили из этого Комитета жирондисты, чтобы нейтрализовать его влияние на слабых и нерешительных членов «болота». После падения жирондистов Дантон отказывался от должностей, которые могли бы возбудить зависть. Его обвинили за удаление от дел, как раньше обвиняли за влиятельность в Комитете. Он увидел, что порой невозможно избежать внимания ни в то время, когда тебя окружает блеск, ни тогда, когда ты удаляешься в тень. «Учредите новый комитет, — сказал он, — учредите без меня комитет, более сильный и многочисленный, и я буду поощрять, а не сдерживать его».
После ряда колебаний, назначений и исключений, наконец был окончательно составлен Комитет общественного спасения, объявленный самими Дантоном временным правительством и облеченный верховной властью. В Комитете заседали двое его сторонников: Эро де Сешель и Тюрио.
Робеспьер вначале тоже отказывался стать членом Комитета, чтобы не оскорбить Дантона. Но его друзья составляли там большинство, и потому мнения его всегда выслушивались. Девятью членами Комитета стали: Сен-Жюст, Приер (Марнский), Кутон, Барер, Гаспарен, Тюрио, Эроде Сешель, Робер Ленде, Жан-Бон Сен-Андре. Когда Гаспарен вышел из состава, на его место единогласно выбрали Робеспьера. Карно и Приер (из Котд’Ора) были выбраны несколько дней спустя вследствие необходимости иметь представителей военного гения перед лицом коалиционной армии. Со вступлением Билло-Варенна и Колло д’Эрбуа в Комитете возобладал дух якобинства, который тем не менее, к большому сожалению Горы, чах под слишком холодным дыханием Робеспьера, Сен-Жюста и Кутона.
Таким образом было сформировано это правительство, которое с мая 1793-го по август 1794 года приняло на себя все невзгоды, власть, славу и все проклятия потомства.
Постановления принимались большинством голосов. Однако достаточно было подписей трех членов, чтобы сделать меры действенными. Эти подписи по доверию производились впоследствии слишком легко, по-товарищески, часто безо всякой проверки. Торопливость Комитета, решавшего в день до пятисот дел, объясняла эту легкость, хоть и не могла служить ей оправданием. Много голов пало вследствие этого рокового любезного предоставления права подписываться за других. Тайна хранилась свято. Никто не знал, кто потребовал или отказался выдать ту или иную голову. Ответственность отдельных членов терялась в общей ответственности. Эти люди жертвовали всем, вплоть до своей репутации включительно. Удивительная вещь — в составе не было президента. В лице главы они боялись увидеть властелина. Председательствовала Республика.
В то время как Комитет общественного спасения захватил власть, Конвент созвал в Париж для санкционирования новой конституции представителей предварительных собраний, олицетворявших мнение всего народа. Число этих уполномоченных достигло восьми тысяч. Давид задумал устроить празднество, которое соединило бы в общенародном торжестве на Марсовом поле годовщину 10 августа и учреждение конституции. Сборным местом и точкой отправления кортежа, как во всех празднествах революции, назначили Бастилию. Власти Парижа, члены Коммуны, уполномоченные собраний, кордельеры, якобинцы, толпы народа и, наконец, сам Конвент собрались там на рассвете 10 августа 1793 года. На месте Бастилии фонтан, названный Фонтаном Возрождения, смывал следы былого рабства. Колоссальная статуя Природы возвышалась над фонтаном: фигура женщины, из сосков которой льются две чистые струи воды. Эро де Сешель, президент Конвента, зачерпнул воду золотым кубком, поднес его к губам и затем передал кубок старейшему из граждан. «Я стою на краю могилы, — воскликнул этот старик, — но мне кажется, что я снова начинаю жить вместе с возрожденным человечеством». Кубок долго переходил из рук в руки.
Кортеж прошел по бульварам под пушечную пальбу. Каждое общество несло свое знамя. Члены Конвента шли позади всех с букетами, плодами и свежими колосьями. Скрижали, на которых были начертаны права человека, и ковчег, где хранилась конституция, несли как священные предметы восемь членов Конвента. Восемьдесят шесть уполномоченных предварительных собраний окружали их, держа в руках развернутую трехцветную ленту, как бы заключая депутатов в узы родины.
После остановки перед Домом инвалидов, где толпа приветствовала свое собственное изображение в колоссальной статуе Геркулеса, народ рассеялся по Марсову полю. Представители выстроились на ступенях Алтаря Отечества. Миллион человек покрыли громадный амфитеатр, миллион голосов поклялись защищать принципы кодекса, представленного Эро де Сешелем на утверждение республики.
Между тем народный инстинкт принял конституцию только для будущего. Все чувствовали, что осуществление ее будет отсрочено до успокоения страны. Свобода, по мнению Горы, стала оружием, которое в это время послужило бы для подрыва самой же свободы. Никакая конституция, какой бы правильной она ни была, не может исполняться в руках врагов какой бы то ни было демократической конституции. Уполномоченные д